Вячеслав Сухнев - Грязные игры Страница 37

— У наших бригадиров семь пятниц на неделе!

Мы зачем сюда ехали, Турсун? Может, я что-то запамятовал?

— Зачем ехали? Перекрыть каналы продажи техники.

— Да! И тем самым перекрыть кислород командарму Ткачеву. А теперь придется брать Адамяна.

Известного в дружеском кругу под кликухой Жопа с Пистолетом… То есть надо полностью менять сценарий. Ну, предположим, возьмем… Канал-то останется! Ткачев по-прежнему будет получать свой доппаек.

— Приказы не обсуждаются, — напомнил Мирзоев. — Ты сам в поезде говорил, что не только наша группа задействована на работе с Отдельной армией. Значит, изменилась ситуация.

Они долго, в полном молчании, пили душистый чай. Южная ночь спустилась с далеких гор. Все тише шумел город, и лишь под окнами время от времени цокали каблуки патрулей — наряды обходили окрестности гостиниц «Ставрополь» и «Эльбрус», превратившихся в офицерские казармы и штабы частей. Вдалеке с шумными хлопками падали иногда на асфальт пустые бутылки. Одна половина квартирантов гостиниц еще составляла планы завтрашних занятий и учений, а другая уже широко, со смаком отдыхала от трудов праведных.

— Барда-ак! — протянул наконец Седлецкий. — Думал ли ты когда-нибудь, Турсун, что доживешь до такого позорного факта в биографии? Чем ты, майор героической Советской Армии, занимаешься? Отлавливаешь, как вредное насекомое, полковника, начальника особого отдела. Полковника, который героическую армию грабит. Барда-ак!

— Извини, — усмехнулся Мирзоев. — Извини, Алексей Дмитриевич, но это факт не моей биографии, а биографии армии. И твоей биографии тоже.

Мы свое дело делаем. Чего остальным от души желаю.

— Ладно, замнем, — вздохнул Седлецкий. — Как будем переправлять Адамяна?

— Как обычно. Бандеролью. Я бы не стал экспериментировать, имея проверенную схему.

Седлецкий пододвинул телефон.

— Иез, — ответили в трубке. — Произносите!

— Привет, дорогой Михаил Сергеевич! Это твой постоянный клиент. Нет желания завтра покататься?

— Хоть на Северный полюс! — засмеялся извозчик «Тойоты».

— Далеко не поедем, обещаю. Нам бы в совхозах помидорчиков приглядеть.

— Нет проблем. Продукта в хозяйствах навалом, сговориться можно на любую партию.

— Подгребай часиков в девять к Нижнему рынку.

— О'кей, шеф! Что брать — плавки или пушку?

— И то, и другое. В дороге все сгодится.

Потом он позвонил в Ростов.

— Нужна бандероль…

— Хорошо. Завтра высылаю на нашу базу в Армавир.

19

«Можно ли опираться на силу дальше? Смею утверждать, что эту политику дальше продолжать нельзя, даже если очень хочется. И вот почему.

Во-первых, отсутствует система государственного и гражданского контроля за силовыми структурами…

Во-вторых, идет мощное разложение силовых структур, и не в силу действия каких-то внешних сил, на что принято ссылаться (западные разведки, пресса, депутаты), а по причине порочности самой системы и ее руководителей…

В-третьих, в новых условиях конфликтов силовые структуры уже оказались неспособными выполнить задачи по их предотвращению и локализации в строго заданных рамках соглашений, если таковые удавалось достичь…»

С наступлением летних холодов у Акопова резко ухудшилось настроение, хотя он и пытался отвлечься работой в саду. Мелкий дождь, который проливался по утрам и надолго повисал на проводах и деревьях, раскисшая дорога, промозглый ветер… И постоянное ощущение сырости — даже в доме. Все это, конечно, не способствовало душевному комфорту. Но пуще всего донимала скука.

После большого съезда гостей дача Антюфеева опустела. Командарм Ткачев остался в Поваровке один. Изредка он выходил на балкончик, смотрел в хмурое небо и ежился от ветра. Затем исчезал в мансарде. И Акопов записывал одни и те же звуки: звяканье стакана, бульканье и вздохи. Правда, несколько раз по утрам за ним приходила машина. Командарм обряжался в форму и на несколько часов уезжал в Москву — вероятно, какие-то проблемы с передислокацией армии ему приходилось решать самому. Но большую часть суток Ткачев пил на даче. По вечерам он отправлялся гулять, закутавшись в плащ-накидку. За ним в отдалении тенью двигался охранник. Генерал доходил до озера и некоторое время стоял на берегу, нахохлившись, словно больная ворона. Потом возвращался на дачу, и бульканье в подслушивающих устройствах возобновлялось. Акопов ощущал тоску генерала как свою собственную и под этим двойным грузом все больше ненавидел непогоду и Поваровку.

Клетка, понял однажды Акопов. У нас клетка на двоих… Ему захотелось очутиться на жаре, на пути в желтому слепящему горизонту. Захотелось ощутить солнце на обожженных плечах и сладкий запах пустыни — запах цветущей верблюжьей колючки.

И еще захотелось хорошенько выпить и закурить — впервые за несколько последних месяцев…

В то утро стояла обычная промозглая сырость.

Порывистый ветер срывал с яблонь ледяную влагу и с шумом швырял ее в стекла веранды. По крыше стучали обломанные сучья. Вдали над полем вставала иссиня-черная туча, медленно и неумолимо закрывая все небо.

— Как бы снег не пошел, — озабоченно сказала Людмила, поправляя перед зеркалом капюшон серой куртки. — Или град… Редиску побьет.

Акопов ничего не ответил. Набросив на плечи байковое одеяло, он читал свою астрологическую книгу «Звезды говорят», бездумно пробегая взглядом по плохо оттиснутым строчкам.

— Пойду, — сказала Людмила. — А то на электричку не успею. Не скучай. Ладно? Не вернусь к ужину — разогрей котлеты.

Акопов кивнул. Людмила шагнула за порог.

Пахнуло мокрой землей и сырым деревом. Хлопнула калитка — и фигурка в серой куртке мелькнула за молодыми кустами малины. Акопов сам бы с удовольствием съездил в Москву — с отчетом и за инструкциями, но генерал Ткачев удерживал его в Поваровке.

Он врастяжку попил чаю и немного согрелся.

Даже одеяло отбросил. Поднялся наверх, посидел несколько минут у подслушивающего блока. Из динамиков доносились равномерное похрапывание и равнодушный медленный стук большого маятника.

Генерал Ткачев боролся со скукой и непогодой с помощью сна.

Тогда Акопов оделся потеплее, взял зонтик и отправился в поселковый магазин у станции. Так захотелось курить, что чуть с ума не сошел. А ведь эту дурную привычку Акопов еще в разведшколе победил. Выблевал ее после кроссов, марш-бросков в противогазе, после силовых тренажеров. Правда, потом пару месяцев курил в Афгане. В самое свирепое время, когда готовилась эвакуация 40-й армии.

И еще — когда работал в банде у Степана. Но очень редко… А тут, значит, снова потянуло!

Магазин представлял собой обычную стекляшку с грязными заляпанными стеклами и давно не мытыми витринами. Несколько местных старух, сложив мокрые зонты на пустой прилавок, судачили с толстой продавщицей, обряженной в грязно-белый халат, лопнувший под мышками. Из прорех выглядывала ядовито-зеленая мохеровая кофта. В углу, на больших напольных весах, спал сном праведника пьяный грузчик в сандалиях на босу ногу. Акопов медленно прошелся вдоль прилавка. Замолчавшие старухи дружно уступили ему поле обзора. За стеклом стояли горки консервных банок, пакеты с крупой и пирамиды из шоколадных плиток. Акопов спросил пачку недорогих сигарет и бутылку водки.

И рискнул снова выйти под дождь, сжимая в губах сигарету и вдыхая запах табака. Мимо прошел от станции тяжелый грузовик и обдал Акопова мелкой водяной пылью.

Спички он забыл. Решил сократить путь и понесся вприпрыжку по лужам. Сначала перебежал мокрую пустошь, заросшую донником и цикорием. Намокшие по колени джинсы захлюпали. Узкий проулок, где крапива поднималась, словно джунгли, вывел его к задворкам дачи. Он перелез через ветхий забор, держась за обомшелую стену сарая.

И увидел гостей… Двое в одинаковых синих плащах с поднятыми воротниками топтались на крыльце. Один независимо разглядывал окрестности, другой ловко копался в замке. Выходит, за дачей все время наблюдали. Увидели, что хозяева ушли, — вот и нанесли визит. Дверь приоткрылась, и незваные гости исчезли внутри дома.

Акопов сорвал с бутылки «бескозырку», хлебнул и засеменил к крыльцу, фальшиво насвистывая «Марш энтузиастов». В дверях он даже запел про руки-крылья и пламенный мотор, но прервался и спросил сам себя:

— Ты что, Серега, мудила-мученик, дверь не закрыл, что ли? А может, Люська приехала? Люська!

Он обернулся и увидел в приоткрытую дверь кухни оторопевших гостей. Акопов выпучил глаза, взвизгнул и прикрыл голову руками. Из бутылки плеснулась водка.