Алексей Егоренков - Земля точка небо Страница 38

— Ох, ни хрена себе, — подал голос Макс номер два. — Ни хрена себе. Это был закрытый поселок. Охрана с тупоносыми автоматами быстро заглянула в окно и пропустила их дальше. Такси вильнуло на боковую улочку, подпрыгнуло на ухабе и встало у чугунных ворот. За ними сиял гигантский особняк.

— Ну вот, — пробурчала девушка, сонно улыбнувшись Максиму. — Вот мы и дома.

3 марта 2005 года

— Опять рабочие не смогут закончить вовремя, — сказала Лиза, но он не расслышал.

— Да, и сортир был просто огромный. Как стадион. И это только на первом этаже…

— Я оценила размах, — перебила она, глядя в густые заросли, где кричали птицы и журчала вода. — Ты был сильно пьян?

— Нет, я… при чем здесь? — Максим недовольно сморщил лоб. — Нет, к твоему сведению — нет. Этот пень — это стол, правильно? На нем писать можно? Они сидели в «Косметологии и красоте», в центральном холле, который был декорирован под джунгли с размахом дорогой клиники.

Шумел водопад, мешая разговаривать. Повсюду кипела и клубилась в тяжелых кадках маслянистая зелень. Отовсюду верещали птицы, и Лиза отчаянно надеялась, что это лишь запись, которая не кинется тебе в лицо и не станет гадить на голову. В зарослях тут и там виднелись островки из нескольких пеньков, а между ними стояли кожаные шезлонги, похожие на кресло стоматолога.

Где-то в лабиринте темных лиан имелся и буфет, но там давали только чай — поваляться в шезлонге, расслабиться, отдохнуть после долгих процедур. А Лизе хотелось есть. Еще на витрине лежали маленькие пирожные, но сладкого ей было нельзя. Кожа Лизы горела огнем после жесткого пилинга. С ее зубов ободрали камень, и между ними гулял ветер. И главное, зачем? Для чего, если на видео ее лицо можно отредактировать как угодно? Да-да, «ты появляешься не только на видео», спасибо, Макс.

— Короче, с утра выясняется — этот гад уехал, причем накануне он занял у меня все деньги, — снова подал голос Максим. — А девочка сделала мне кофе и купила билет на электричку. Хорошая, в общем, девочка… кофе, правда, дерьмовый был. Лиза не ответила. «И с какой стати меня это злит», — подумала она. Кто я ему такая… ну да, он пропал с утра, а у нас важный период, но у нас теперь постоянно важный период… да и Максу надо бывать где-то, в гостинице он уже варится живьем. Черт, когда эти суки закончат ремонт?

— Ты знаешь, — сказала Лиза. — При всех наших деньгах, я до сих пор не купила себе ни одной новой вещи. Не тащить же в гостиницу. Макс поднял брови, не отрываясь от бумаг.

— Если что-то нужно, гардероб на студии в твоем распоряжении. Вот и всё. Так для него решалась эта проблема. Как будто в этом гардеробе было что-то, кроме гиперконтрастных съемочных нарядов… и вообще. Ведь правда, Лиза теперь появлялась не только перед камерой. И не только перед своей камерой, раз на то пошло. Она брала подработки.

Ходила гостем на чужие шоу. Снималась в рекламе.

— Всё, что, ты есть, и всё, что ты делаешь, это имя, — повторял Максим. — А имя кормит.

— Кого-то цитируем? — ехидствовала Лиза. Макс, который цитировал Бергалиеву, дулся и уверял, что не цитирует, а передразнивает. «Имя», — думала Лиза. Вот и всё, что ты есть. Даже у этих рекламщиков она подслушала, что они «не могут позволить себе более серьезное имя». Еще бы. Какой-то поганый йогурт. Она усмехнулась про себя. Раньше ей казалось, что слава — это когда ты всем нужна. Когда все, типа, жить без тебя не могут. На самом же деле им была нужна не Лиза, а какие-то ее посторонние свойства; как у палки особой формы, которой удобно чесать спину. И если бы они потянулись за палкой и ее не обнаружили, в этом Лиза была уверена, они почесались бы о первый удобный забор без всякой тревожной мысли. Разве что Максим… да и тот до поры, а стоит ему встретить пьяную девочку, которая отвезет к себе домой… «Нет», — подумала она. Только не говори, что ты ревнуешь. Это бред. Наоборот, ты должна радоваться. Ну-ка, быстро.

— Так что там эта девушка… как ее зовут? — фальшиво спросила Лиза.

— А? — спросил Макс. — Которая Аня? Здесь банковская подпись или обычная?

— Обычная. Так что там вообще… что она вообще…

— Я же тебе говорю… мы приехали, я сразу пошел спать. Зашел только в туалет. И просто офигел. Там… там, в общем, и шкафы какие-то, и ванна… джакузи, все дела…

— Уф… — Лиза откинулась на тяжелый лежак. Над головой висели пальмовые листья. Пластик, определила она. И птицы. И водопад еще. Всё здесь искусственное. Как ты сама.

— У вас не конфиденциально? — Дима с треском вошел через целлофановые заросли. — О чем это вы?

— Об огромных туалетах, — устало ответила Лиза.

— А, — он улыбнулся. — У них здесь тоже ничего. Весь из зеркал… я еле дорогу нашел.

— Так, давайте не отвлекаться, — Максим подтолкнул к Диме стопку договоров. — Вот твоя часть, бери и заполняй. М-да. Лиза достала сигарету и огляделась по сторонам. Вот еще одна сторона богатства, о которой не говорят. Откуда ей было знать, что придется заполнять и подписывать столько бумаг. Сплошные договоры, контракты и соглашения. Банковские документы. Акты. Бланки. Декларации. Интеллектуальная собственность. Вскоре она не выдержала, и теперь Дима с Максом расписывались за нее. Лиза стряхнула пепел в единственную кадку с живым растением. «Вот так, цветочек», — подумала она. Привыкай. Добро пожаловать, знаешь ли.

— Простите… Элиза? — прошептали у ее уха. Лиза вздрогнула и чуть не обожглась. Рядом стояла неинтересная девочка в белом халате.

— Как вам не стыдно? — Лиза была возмущена. — Хоть минуту я могу от вас отдохнуть? Девочка побледнела еще больше.

— Простите, но у нас здесь курить нельзя, понимаете?

— Ладно, хорошо, — Лиза хмуро уставилась перед собой, глядя на тлеющую сигарету.

— Пожалуйста, — девушка продолжала топтаться у ее локтя. Она помахала рукой вокруг — Честное слово. Огнеопасное. Нас… нас пожарная оштрафует. Лиза раздавила окурок о край вазона и протянула девушке. Та взяла его двумя пальцами и растворилась в ненатурально шуршащих зарослях.

14 сентября 2005 года

— Итак, первый номер в комнате. Это не он, правильно? Не подсказывайте, я сам угадаю.

— Не он… это другой, сексоголик.

— Сексо-ЧТО? Обычный парень с коллекцией, извините, порнухи, читает слишком много современных авторов — и вы поместили его в отделение?

— Это серьезное заболевание…

— Что? Онанизм? Вы по советской энциклопедии работаете? Или по телевизору слышали?

3 июня 2005 года

Экраны повсюду. Везде сияют эти громадные панели — на стенах, на крышах, посередине дороги на железной ноге. Тени дробятся в их призматических бликах, длинные и прозрачные, как осколки стекла. Я шел из центра, уставший, голодный, по-прежнему без места в изменившейся реальности, и под ногами плясали разноцветные полосы, а по сторонам беззвучно зверствовала реклама. Ноль процентов. Ноль забот. Ноль копеек минута. Счастливо пляшущий мир, обитатели которого даже не притворяются, что существуют на самом деле. До 7-го оставался час пути. А мне нужно было вымотать себя перед сном. Я только вернулся. Мои привычки, обязательства и зависимости облетели с меня в дороге, как листья на осеннем ветру. Я нашел улицу, нашел дом, поднялся на черный ход, пробрался через балкон.

Нашел квартиру. Она была на месте. Тогда я решил отпраздновать. Не скажу, чтобы мне хотелось вернуться к прежней жизни. Мне нужен был только символ. Воспоминание, и ничего кроме. Одна сигарета. Одна бутылка пива. Вывески на Горизонте — сплошь игровые автоматы и салоны мобильной связи. Я с трудом разыскал продуктовый, взял бутылку светлого, зажигалку и глянцевую пачку. Вынул одну сигарету, остальные смял и выбросил. Когда я вернулся на кухню, от предвкушения у меня дрожали руки, и бутылку пришлось установить на полу. Я распахнул окно и шкаф, откопал в сушилке пыльное блюдце. Ни открывалки, ни кружки среди посуды не было. Я открыл пиво вилкой и налил его в обычную чашку. Оно шипело, и воздух наполнился горьким ароматом. Посидев минуты две в тишине, я решился. Опрокинул в себя чашку светлого, прикурил сигарету и торопливо затянулся несколько раз. И не случилось ничего. Как странно я себя чувствовал. Дым не принес ни тепла, ни бодрящей тошноты. А пиво… сначала я решил, что оно испорчено. Дело не в горечи, не в кислом послевкусии — я как будто выпил что-то, для этого совсем не предназначенное. Но я не сдался так запросто. Мне хотелось распробовать и вспомнить, хотя бы на вечер. Я налил еще чашку, выпил, снова затянулся. И опять ничего особенного. Больше, чем ничего. Во мне вдруг обозначилась пустота. Предметы вокруг, мысли, воспоминания, прошлое и настоящее — всё неожиданно потеряло смысл. Только что он был рядом — и вдруг ускользнул, и больше не удавалось вызвать его в себе. И я остался пуст, как деревянный ящик. Я слушал и не мог определить, дышу ли еще, бьется ли у меня сердце. Я искал пульс и не мог нащупать. Терпеть это было невыносимо. Желтизна на дне чашки. След пены на ободке. Гнилая вода. В следующий миг я оказался над унитазом, бросил туда недокуренную сигарету — пс-ст! — и скорчился в судорогах, но смог выдавить лишь кисло-горькую отрыжку. Тогда я сбежал в комнату и скрылся под одеялом. Время шло, но постель не грела, в ней было так же мертво и пусто, как повсюду в новом мире. Точно не помню, когда я уснул. Наутро мне стало легче. Стараясь не дышать, я выплеснул остаток пива в мойку. Хорошо умылся, заварил лапши и перекусил. Окно стояло нараспашку всю ночь, и квартиру целиком затопил уличный летний воздух. Я сунулся в туалет. Там, в унитазе, еще плавал окурок, а стены отдавали табачным дымом. Я замер, потому что в голове у меня творилось что-то странное. Во мне горело неприятное воспоминание, но его перекрывало другое.