Ирина Солодченко - МУХА НА ВЕТРОВОМ СТЕКЛЕ Страница 38

– Если бы Эмма… Тася…

– Тася? Ну ты влип, чувак.

… Так они провели два удивительных дня на престижном и туристическом полуострове Пелешац на полном пансионе радушного немца. Ева усердно исполняла роль «эммы», порывалась что-то приготовить, в надежде показать свои кулинарные таланты и даже предложила сварить борщ. Но вернувшись захеканная из близлежащего магазинчика, грустно поведала об отсутствии подходящих продуктов… И предложила жаркое. Но от ее услуг кулинара вежливо, но настойчиво отказались.

Наутро Отто вывез их на излаз из града и на прощание торжественно произнес, что хотя и невозможно компенсировать тот ущерб, который его соотечественники нанесли украинскому народу, но если в какой-то мере Отто возместил этот ущерб, тогда это просто счастье для него. Попытки возразить, что не все немцы были плохими, а какой-то даже спас бабушку во время войны, Отто недовольно пресек. «Это была случайность», – кинул он на прощание явно неодобрительно и уехал с чувством выполненного долга.

– Даже «эммой» меня не взял…- пришла в себя Ева минут через пять.

– Вот как аукнулась история про немца, который спас мою бабушку. По-видимому, эту bj. реплику Отто тогда, в кафе, воспринял как упрек.

– Даже «эммой» меня не взял! – продолжала хныкать Ева, как малый ребенок… – Никто меня никто никуда не берет! Просилась оставить в Скопье за еду- не взяли… И здесь облом… Вот уеду к Мехмету в Диярбакыр – будете все знать…

– Не финти… Ты бы и месяца здесь не продержалась, а твой Мехмет женат, как и все остальные.

– Продержалась бы! Я бы вон в ту комнатку внизу вписывала автостопщиков…

– «Мы чужие на этом празднике жизни, Киса». Не наш это парадайз.

– Да, не наш… Не наш это парадайз… – эхом подтвердила Ева и вмиг повеселела. – Зато можно понты пустить. А я отдыхала на полуострове Пелешац! Как вы не знаете остров Пелешац? Тот, что на Адриатическом море! Целое лето! Что? У кого? Да у меня там знакомый есть. Кто? Да немец один… Где познакомились? Его отец спас мою бабушку во время войны…

– … Да… И брал освобождением Берлин.

– И брал освобождением Берлин! И это было сплошное рядом! А эта ваша Хорватия, она мне до лампочкиной грамоты. А я всем буду рассказывать, как он меня нашел на передаче «Жди меня» и пригласил на свою виллу. Про то, что «эммой» я пролетела как фанера над Парижем – никому ни слова. Копираш?

2

Что такое старость 21 века? Это когда ты неуклюже тычешь негнущимся указательным пальцем вытянутой руки по микроскопическим кнопкам мобильного телефона, пытаясь набрать смс-ку. Сидящая рядом с тобой на заднем сидении автомобиля девушка снисходительно улыбаясь, предлагает помощь и одним большим пальцем проворно отстукивает: «Я в порядке»…

…В это время драйвер Желько рассказывает о себе. Семья – в Германии, бизнес – на родине. Извиняясь, хорват заезжает в какое-то село, где минут 20 беседует с высоким поджарым мужиком в белоснежной рубашке, на вид – президентом крупной корпорации, приехавшим к родителям перекрыть крышу. Пользуясь передышкой, Ева нашла неподалеку миндальное дерево и принялась колоть орешки камнем, лежавшим на каменном заборе специально для этих целей. Интересное старинное село рассмотреть не успели, а от спонтанно возникнувшей идеи кинуть тут палатку внизу у моря, сразу же и отказались: с утра будет в падлу карабкаться вверх по крутому склону. Тут появился Желько, и путешественники поехали дальше, лениво слушая, как цены в Хорватии выше европейских, что в Евросоюз их берут только из-за побережья, а экономика – в полной стагнации.

На материке они почти сразу подсели к француженкам Элюди и Люри. Замечательные девушки, работают в МЧС, или как они сказали, спасают людей из огня. Сейчас направляются в Задар на прокатном автомобиле, а оттуда самолетом – на Париж.

Все получалось, все стопилось, солнце нещадно палило, как в июле… К вечеру добрались до Подстраны, и, распрощавшись с чудными француженками, наконец-то установили палатку прямо на пляже. Сказка продолжалась, свобода туманила мозги… Пусть их никто не зовет на ужин, никто с ними не панькается, зато они свободны и никому ничего не должны…

Темно-серые облака плывут угрожающе низко, предвещая шторм. Пенное, нереально синее море и одинокая лодчонка рыбака, покачивающаяся вдалеке. Парочка сидит в безветренном затышке, плотно прижавшись к друг другу. Мегауютно наблюдать из закутка за волнующимся морем.

– У тебя есть подруги? Друзья? Ты никогда о них не рассказываешь, – проговорил он шепотом, боясь разрушить волшебную ауру.

– Копираш, когда долго путешествуешь, связи теряются… – голос у девушки немного хриплый. Она дрожит, кутаясь в свою фланелевую куртку. – Нас разные люди подвозят, иногда даже министры. Ты видишь реальную жизнь, ты каждую минуту переосмысливаешь, что происходит в мире, у тебя бывают интереснейшие собеседники. Что видят мои подруги? Картинку с экрана, выдуманные романы из книжек, где им легко впаривают всякую дрянь. Я им непонятна и неинтересна. Они меня и 5 минут не выслушают, а сразу начинают пересказывать свои обыденные истории, которые им кажутся страшно актуальными и поучительными. Они мне перечисляют все, что видели по телику, а если я скажу, что на самом деле все не так, мне не верят. С годами мы отдаляемся. Они остаются вариться в своем мирке, а я шагаю вперед. Я расширяюсь, бегу в ногу со временем. А они в прошлом, из которого никогда не выковыряются. Говорить с ними часто не о чем, а выслушивать всякий бред нет сил. И еще умничают, еще и пытаются доказать, что из телевизора информация более правдивая, потому что ее вещают важные люди, а я – никто. Все это грустно… Я у них прохожу за дурочку, чтобы я ни сказала. Я даже рада, что появились психотерапевты. Вот как папа мой говорил? У американцев нет друзей, им некому вылить душу, а вот ты приди к другу с бутылкой и это – твой психотерапевт. О нет! Американцы тоже умеют дружить, но они не грузят друзей своими проблемами. «I am fine» – даже если тебе крокодил сейчас в ногу вцепится.

– А кем ты работала? До того как пустилась в бега.

– По-разному… То администратором в гостинице, то секретарем, то даже одно время сочиняла всякие репортажи для местной газетенки.

– И почему бросила? Ты могла бы писать о путешествиях, о странах…- боковым зрением он видит локон темных волос, чувствуя флюиды женской теплоты и беззащитности.

– Да кому это надо? Ты хочешь, чтобы я как Варя или твоя Марианна строчила всякий бред? По правде, я пыталась, но знаешь как в редакциях? Там сами пишут и никого на свое поле не пускают. Как-то пришла на собеседование, а такой солидный редактор спрашивает: сколько мне лет, детей и все такое? Ну я соврала, конечно, а потом когда дошел мой черед задавать вопросы, я ему прямо в лоб: а сколько вам лет? Мужик глаза выпучил, как баран… А я продолжаю: сколько у вас детей, любовниц? Какими болезнями болели? А потом поднялась и ушла… Пришла домой, реву… Все люди как люди и только я, как не пришей кобыле хвост… А тут задержка алиментов, жили месяц на мамину пенсию.

– А почему с мужем разошлась?

– Неважно.

– Сильно переживала?

– Это было второй раз в жизни, когда я летела по длинному черному скользкому столу. На этот раз стол еще был и с зазубринами. И эти зазубрины терзали меня и крутили в разные стороны. Поэтому пока я летела, то кружилась и все время переворачивалась. Конца и края не было этому столу. Все летела и летела… В бесконечность. И почему-то пахло гнилыми яблоками. Я знала, что стол когда-нибудь закончится, но дело в том, что длина стола зависит от силы удара. Можно, конечно, слететь с середины, если сильно вертеться. И тогда я сильно постаралась и слетела именно с середины стола. А удар, кстати, бывает снизу, в скулу, а иногда сверху. В зависимости от удара и траектория полета. Тогда удар был снизу, поэтому я так быстро попала на тот стол.

– Второй? А первый что было?

– Неважно. Но первый раз я на тот стол карабкалась, а это еще хуже. Этот стол. Как операционный: на него чем быстрее попадешь, тем лучше, раз уж суждено на нем очутиться.

– Мда… Ты знаешь, а я понимаю, о чем ты говоришь… И теперь я даже не знаю, что лучше: лететь по скользкому столу с зазубринами или долго и мучительно катиться в пропасть под углом 30 градусов.

… Ночью немного штормило, волны плескались почти рядом, но в палатке было уютно, сухо и тепло. Ветер шумел в листве где-то поверху, а запах моря дурманил и вселял покой.

Утром направился на поиски ключалой воды. Кругом – одни мотели и собэ. Куда стучаться? Потыкался туда-сюда и вдруг увидел белые узкие открытые нараспашку двери, прикрытые приветливо колыхающейся почти домашней канареечной занавеской с причудливыми разводами. За стеклом виднелись кровати. Много кроватей с железными быльцами, расположенными в ряд, как в государственной больнице… Большинство аккуратно застеленных коек пустовало, и только на третьей от окна лежала пожилая женщина с бледным рыхлым лицом. Повернув голову, она невидящим взглядом посмотрела прямо ему глаза. «Хоспис», – догадался. Невольно отшатнулся и чуть не упал, споткнувшись о камень.