Василий Аксенов - Желток яйца Страница 39

Гош! Как раз в тот момент, когда он уселся на скамье, впечатляющая грушевидная фигура появилась в поле зрения; связки ключей, наручники, уоки-токи, пистолет и дубинка побрякивали на широких бедрах, мрачное выражение, как занавес провинциального театра, висело на лице — шеф охраны Каспар Свингчэар собственной персоной.

Несмотря на то, что генерал Егоров испытывал некоторое чувство родства с этим человеком своего поколения, он категорически не одобрял его манер грубияна и хама. Один-единственный раз — видит Бог! — школа попыталась взять его на крючок и была отвергнута с возмутительной, просто гомерической яростью и даже с поползновением к физическому оскорблению посланца школы, дамы, приятной во всех отношениях. «Надеюсь, он не сорвет моего рандеву, — подумал Егоров. — Давай, Касп, вали мимо, занимайся своим разгребанным дедом». Шеф охраны Тройного Эл остановился, облокотился на круглый бок динозавра, закурил дешевую сигару, посмотрел на часы и хрипло произнес, не обращаясь ни к черному джентльмену на скамье, ни к предмету, на который опирался; иначе говоря, обращаясь к просто и быстро приближающейся ночи, к Ночи головокружения: «Говорят, Сибирский экспресс направляется к нашим берегам…» Тем временем два новообретенных товарища по оружию, Фил и Дотти, сидели в одном из кабинетов библиотеки, во внутренней сфере Яйца, то есть в самом Желтке. Никто не заметил их, когда они шли через лабиринт современного интерьера, однако как только они уселись перед компьютером, в комнату заглянула жрица храма Филиситата Хиерарчикос и осведомилась, не нужна ли джентльменам какая-нибудь помощь. Довольно холодно отворачиваясь от ненадежного Пробосциса, очаровательная дама делала глазки новичку; такой мужланище, экий дивный балканский тип! С восторгом она убедилась, что не ошиблась в догадке: мужчина представился как хорватский коллега, который приехал, чтобы подработать свою фундаментальную теорию славянских суффиксов и префиксов. Они смотрели друг на друга, красноречиво улыбаясь. «Остаться ли мне с ним или уйти, заинтриговав?» — думала Филиситата. «Каким образом от нее лучше избавиться, — думал полковник. — Может быть, применить к ней Растительное Масло или просто по-быстрому пистончик сбросить?»

— Весьма сожалею, — вздохнула она. — Я должна идти… ах, какое совпадение… у меня сегодня свидание в сербском ресторане «Шибица», но завтра, профессор, я буду счастлива возобновить наше знакомство самым вдохновляющим образом.

Затем она покинула кабинет, не подозревая о потерянных возможностях. Полковник же подумал не без горечи: «Видела меня, по меньшей мере, сто раз на разных приемах и совершенно не узнала. Ну и людишки, ничего не могут ни вспомнить, ни распознать, если только профессионал применяет легчайшую, дурацкую маскировку».

Филларион включил «Макинтош» и углубился в бездонные, компьютеризированные анналы библиотеки Тройного Эл. Полковник косился на него с усмешкой. «Какое похвальное усердие! Впервые вижу, чтобы вновь посвященный коллега работал с таким энтузиазмом!»

— Дотти, — прошептал Фил. — То, что мы сейчас делаем, это что, действительно имеет отношение к международному шпионажу?

— Иес, сэр, — сухо ответил полковник. — Вряд ли можно найти лучшее определение этой работы.

— Как интересно, — сказал Фофанофф. — Предвещаю эту ночь, ночь международного шпионажа, головокружения, Ночь вертижжио…

— Вертижжио? Что ты имеешь в виду? Ночь вертижжио?

— Взгляните на экран, — по какой-то неясной ему самому причине Фил старался приглушить свой голос. — Мне не удается выйти ни на досье, ни даже на главное меню… Минутку… То, что я вижу там, сэр, кружит мне голову… Простите, но все мои пять конечностей немеют от ужаса…

Следующий момент, с его свирепой неотвратимостью, швырнул обоих на грань полного ступора. Однако перед тем, как погрузиться глубже в Ночь вертижжио, мы должны, пожалуй, сделать один значительный объезд, чтобы вернуть на страницы группу весьма милых персонажей, совершенно незаслуженно забытых на столь долгое время.

Ну, конечно же, повествование о знаменитом Вашингтонском институте уже достаточно созрело, чтобы можно было себе позволить лирическое отступление в жизнь его президента достопочтенного Генри Трастайма. Позвольте мне напомнить вам, благородный и терпеливый читатель, что мы оставили профессора Трастайма пару месяцев, то есть сотню страниц, назад в самом разгаре его ошеломляющего побега из академической общины на Надветренные острова. Что же случилось с ним с тех пор? Вернулся ли он к своей семье, на мощеную кирпичом Думбартон-стрит в сердце тенистого Джорджтауна? Возобновил ли он свое, всегда плодотворное руководство исследованиями и мыслительным процессом Тройного Эл? Или уехал он в свой родной Массачусетс, чтобы уточнить расписание избирательной кампании?

Ничего подобного не случилось. Вместо всей этой поистине похвальной общественной деятельности Генри снял квартирку с одной спальней на углу улиц Сесили и Грэйс, над желеобразными водами старинного канала, чтобы жить там с девушкой своей мечты, Ленкой Щевич, и, следуя советам своего друга, пустился в эксперименты с левитацией, то есть с определением силы земного притяжения.

Его отсутствие уже начинало беспокоить соклубников из престижного «Космоса», однако госпожа профессорша, Джоселин, не выказывала никаких признаков тревоги во время своих регулярных велосипедных прогулок под эскортом стопроцентного, утонченного мистера Ясноатаманского (надеюсь, что вы еще помните чикагский прачечный автомат «Оптимистическая трагедия»). «Да куда же, черт возьми, запропал Генри? — обычно спрашивали соседи по Думбартон-стрит, которых можно было бы вполне считать тоже членами одного клуба или даже спортивной команды. — Он в порядке, или как?»

Джоселин обычно отмахивалась от вопросов и улыбалась своей неповторимой, как бы увядающей улыбкой. «Ну, что вы так выпытываете, ребята? С Генри все в порядке. Любой путник должен пересечь изрезанное плато в ходе своей жизни». Она отмахивалась немного более энергично, когда ближайшая соседка Молли Кволифакс интересовалась, не завела ли она себе любовника в лице своего постоянного спутника по велосипедным прогулкам. «Пшоу, Молли! Где твое чувство сострадания? Мистер Ясноатаманский проходит в данный момент через суровый кризис общественного статуса. Ведь он же был знаменитым драматургом московского театра, он написал нашумевшую пьесу „Ленинский Треугольник“…» Между тем пытливые соседи, прогуливаясь мимо витрин на улице Эм, то есть Матримониал-стрит, легко могли натолкнуться (и иногда наталкивались) на долговязого джентльмена неопределенного возраста, с кустистыми рыжими усами и пышными пегими бровями. Никто не узнавал в этом лохматом господине Генри Трастайма, и не только из-за его простенькой маскировки или недостатка собственной наблюдательности, свойственной, вообще-то, современному человечеству, но в основном оттого, что внимание каждого мгновенно отвлекалось от него к его компаньонке.

Ну и дева! Она была, мягко говоря, не слишком молода и не ахти как цветуща. О, да, цвет ее лица отражал следы то ли дурного питания, то ли распутства. Движения ее угловатого тела с жеманной неуклюжестью в целом выдавали низкое воспитание, но… — елки! — что за истома сквозила во всех этих движениях, кого могла не покорить эта полнейшая беззащитность, сочащаяся из каждой клетки худенького создания, эта, давайте говорить прямо, вечная готовность к самоотдаче? И она самоотдавалась своему другу снова и снова, они буквально грызли друг друга все ночи напролет и добрую часть дневного времени. «О небеса! — думал достопочтенный Генри Трастайм, — что я делал без нее последние двадцать лет? Ну, конечно, я любил Джоселин, милую маму моих милых детей, но — о небеса! — что я делал последние двадцать лет без этой великодушной шлюхи?» Ближайший к нему член его клуба тем временем не задавал никаких вопросов о прошлом, полностью поглощенный своей ролью в этом эротическом урагане.

Как-то ночью, входя в девятый виток своей обычной спирали, они почувствовали, что потеряли чувство земного притяжения. Скрещенье рук, скрещенье ног, судеб скрещенье, невесомость, момент истины, момент признаний.

— Друг мой, — шепнула мисс Щевич, — я польский агент.

Откровение не приостановило славного воспарения. Напротив, оно добавило еще один виток, который поднял их поиск гармонии прямо к потолку. Крики экстаза привлекли внимание команды южных репортеров, которая наугад прочесывала столицу в поисках сенсации. Они остановили под окнами свой микроавтобус и погрузились в терпеливое тупое наблюдение. Падая с потолка, пара, к счастью, не промазала мимо постели. Сладкое изнеможение, пальчики, пальчики, щипок за щипком, перестройка чувств… «Ах, лапуля, ну как ты мог предположить, что я работаю на эту противную хунту Ярузельского? Ну, разумеется, я тайный агент — Солидарности…»