Василий Аксенов - Желток яйца Страница 40

— Как чудно! — Трастайм, который всегда гордился тем, что никому никогда не удавалось склонить его к сотрудничеству с какими-либо неприличными службами, сиял: его девочка, его «палома», как он ее иной раз называл, работает на благородную инфраструктуру, а не на подлую суперструктуру! Не без очаровательной живости и с огоньком в глазах она признавалась в содеянном.

Однажды ночью в Чикаго Ленка и Ясноатаманский стали верными сторонниками дела Солидарности, а именно ее подпольной издательской деятельности. Ты можешь себе представить, Сакси, — о эта неповторимая выразительность подсобной труппы МХАТа! — этим храбрым людям самим приходилось делать себе бумагу — я имею в виду бумагу как субстанцию — самим! Они варили бумажную пульпу из всего, что было у них под рукой — учебники ли партпросвещения, чучела с частных ли огородов, предметы ли интимного использования — выброшенные трусики, порванные чулочки, сильно поврежденные лифчики, заклинившиеся «молнии» и тому подобное, все, что можно использовать. Мы оба, Ясноатаманский и я, преисполнились сострадания к этим печатникам, мы не могли не откликнуться на страстный призыв их представителя стать членами их секретного подразделения…

— А нельзя ли поподробней об этом страстном посланнике? — спросил Генри подозрительно.

Она не могла чуточку не покраснеть.

— О, фактически он был типичным пророком пассивного сопротивления! — Генри задрожал от ревности. Она опустила ресницы — что за юная грешница, что за лживое раскаяние…

— Ну и что, он обладал силой убеждения?

По лицу ее скользнуло выражение благочестивого уважения:

— О да, огромная сила убеждения!

Нет сильнее афродизьяка, чем приступ ревности. Мгновенно, или по-французски тут де суит, запущено было еще одно спиральное вознесение, вошедшее, разумеется, в славные анналы улиц Сесили и Грэйс.

— Слушайте, ребята, — сказал один южный журналист своим коллегам, — а не напоминает ли вам мужской голос сенатора Гэри Харта?

Еще раз опустившись с потолка на кровать, пара пустилась в следующий тур исповедей: теперь была очередь Генри. Ленка пришла в полный восторг от истории его вербовки на мирных берегах Женевского озера.

— Швейцария — это ядро западной цивилизации, моя морковка! Как это чудесно — быть агентами двух благороднейших служб в мире! Теперь мне легче попросить тебя о срочной помощи.

— Что за срочная помощь?

— О, ничего не может быть легче, мой сладкий бананчик! Профсоюзники Быдгощского месткома недавно обнаружили, что Либеральная лига Линкольна обладает дневником Достоевского, в котором содержатся уничтожающие замечания по поводу марксизма. Они запаслись бумагой, чтобы опубликовать это как можно быстрее, чтобы им не воспользовались и не извратили бы сути все эти Ярузельские, Чаушески, Наджибуллы, Ким Ир Сены, ну, в общем вся эта компания… Иными словами, ради нашей юной и еще нерешительной Перестройки…

— Однако, как же они, Бога ради, узнали, что у тебя есть доступ ко мне, вернее, у меня есть доступ к тебе, кремовая моя карамелька?

— Я все тебе расскажу, мой папа-баклажанчик. Наша система коммуникаций, конечно, не на уровне мировых стандартов, но все-таки довольно надежна. Коротко говоря, мы используем почтовых голубей…

— Ага, значит, та эротическая птичка на нашем подоконнике прошлой ночью была не продуктом моего воображения, а скорее идеологическим диверсантом, не так ли? О’кей, моя цветущая агава, давай отправимся в Яйцо и возьмем текст, который ты так скромненько жаждешь. В соответствии с нашей общей концепцией гуманитарного либерализма мы не засекречиваем никаких наших текстов, так что ничего не может быть проще!

О да, это была ночь головокружений, которая вполне заслуженно захватила внимание читателей южных газет на следующее утро. В тот самый момент, когда пара любовников, не вполне безукоризненно одетых (скажем лишь, что он завернул свои костлявые плечи в ее шаль, а она облачилась в его смокинг и в желтые резиновые сапоги на босу ногу), появилась на углу Сесили и Грэйс, репортеры бросились к ним, жадно щелкая камерами и крича: «Мистер Трастайм, сэр, считаете ли вы, что выбранные члены правительства имеют право на свою порцию сладкой жизни?!»

Генри, хоть и завернутый в цыганскую шаль, являл собой воплощенное достоинство. «Я не уронил ни своих личных моральных стандартов, ни основных ценностей Западной цивилизации, джентльмены!»

Полная луна. Группа голубей вперемежку с ястребами взмывают над вашингтонским Левобережьем. Парочка цапель с изяществом украшает перила моста Кей. «Водитель, быстро к Яйцу!» «Иес, сэр!» Сквозь гусарские усы таксист насвистывал польскую песенку «Пестрые кибитки».

Вакханалия монстров среднего размера

Шепот полковника был направлен прямо в мохнатое ухо профессора:

— Мы выполним свое задание в три этапа. Во-первых, сделаем копию всего дневника, страницу за страницей. Во-вторых, сотрем это досье, то есть изымем его из памяти компьютера, чтобы единственная копия в мире осталась за нами. В-третьих, экспроприируем оригинал нашего национального сокровища из чужой библиотеки или… ну, ладно?… остальное не в вашей компетенции…

Он ободряюще похлопал Фила по плечу, напоминающему скат кита:

— В случае успеха вам присвоят звание Героя Советского Союза. Понял?

В ответ послышалось дикое высоковольтное чириканье, как бы издевательски повторяющее довольно торжественные инструкции полковника: «Зада-зада-зада… ицей-ицей-ицей… про-прии-проприи-проприи… птени-птени-птени…» Что за абракадабра?!

— Что за детская безответственность, Филларион, да еще в ходе такой деликатной операции? Чего это ты вздумал чирикать как фантом?

— Это и есть фантом, — еле слышно проговорил профессор Фофанофф. — Посмотрите на экран, Дотти!

Из обычного макинтошного монитора необычное существо (или устройство?) взирало на них с бессмысленной насмешкой. Это была своего рода птица сродни дрозду, однако с осьминогиными конечностями, стрекозиными крыльями и акульим отверстием вместо клюва.

С первого взгляда было понятно, что это дьявольски сложная структура и что она — в этом-то и была наивысшая угроза! — с дьявольской скоростью калькулирует все входящие и исходящие данные для определения лучшего способа нанести сокрушающий удар.

Здесь мы снова должны отдать должное черночерновской альма матер в поселке Растительное Масло: студенты этой школы были великолепно подготовлены к любому неожиданному извиву капиталистической действительности. Со скоростью суперпроводника Дотти подсчитал все средства обороны, которыми обладал в данный момент — a y него, разумеется, было их немало — и потом, на вершине вычислительного процесса, выбрал лучшее из всех возможных — упал на пол! Филларион, хоть и новичок в этом деле, почти мгновенно последовал его примеру. В следующее мгновение непостижимый «дрозд», испуская серию ошеломляющих вспышек, вылетел из монитора. Верхние части двух стульев были мгновенно испепелены. Проницательный читатель может легко предположить, что подобная участь постигла бы и верхние части наших героев, если бы они хоть немного замешкались. К счастью для нашего романа, который в любом случае должен быть грациозно завершен, Шварценеггер и Пробосцис благополучно выползали из комнаты, тогда как исчадие электроники (или метафизики?), это дроздовидное, среднего размера чудовище остановилось в воздухе, скрежеща чем-то от разочарования. Естественно, ни полковник, ни профессор ие могли видеть, что монстр уронил нечто, похожее на крохотный флакончик. Это могло, конечно, быть просто побочным продуктом чудовищного огорчения, хотя, с другой стороны, вполне могло содержать и отравляющую субстанцию. Нельзя, впрочем, исключить и комбинации обеих версий. В любом случае, человеческий гений вновь превзошел дикую двусмысленность электроники и обстоятельств.

Избежав этой фатальной конфронтации, советник Черночернов и наш буревестник Перестройки теперь катились вниз по лестницам в сторону обширной внутренней сферы Яйца. То здесь, то там сквозь разные апертуры открывались некоторые многозначительные комбинации звезд и планет, иногда полная луна мигала в шахтах, будто вспышка космического фотографа. Вдруг, непонятно почему, заработали все эскалаторы, лифты и пружинистые трамплины в здании. Помещения, еще пять минут назад преисполненные усыпляющего спокойствия, вдруг огласились множественным эхом. Неузнаваемые голоса реверберировали, отражаясь от капризно изогнутых модернистских поверхностей. В какой-то момент перед Филларионом промелькнул его молодой друг Джим Доллархайд, в стиле Джеймса Бонда держащий пистолет обеими руками. Потом чешуйчатый продолговатый объект (или субъект), освещенный трубочными лампами, прошел через внутреннюю сферу и исчез. Момент спустя Филларион увидел старого Каспара Свингчэара в его обычной позе с уоки-токи у рта, но вниз головой (или это сам Филларион катился вопреки законам притяжения вдоль потолка?), а сразу после этого или одновременно из-за какого-то поворота, словно с американских гор, скатился почтенный пожилой негр со странно русским — «Мама, роди меня назад!» — выражением на лице… а потом… боги!… любовь моя незавершенная, длинноногая Урсула Усрис пролетела и вылетела, завихряясь будто в неудержимом реактивном потоке… а потом этот таинственный японский коллега возник, повизгивая и пытаясь увильнуть от мощных охотничьих прыжков многоцветной гусеницы, а затем… Однако простите, где же в эти моменты был филларионовский товарищ по оружию, доблестный рыцарь российского трона и несгибаемый борец за социализм? Ну, что ж, извольте насладиться зрелищем — полковник, лежа на спине, вращался вокруг своей оси, словно молодой чемпион на соревнованиях по танцам брэйк. Затем внезапно все остановилось, роман обрел чувство равновесия и все наши персонажи оказались стоящими вокруг овального стола. Не без удивления они смотрели друг на друга — президент Трастайм в цыганской шали, его подружка мисс Щевич в президентском смокинге, спецагент Джеймс Доллархайд в костюме-тройке, располосованном на пять частей, доктор Татуйя Хуссако, вернувшийся от борьбы за жизнь к состоянию своего перманентного хихиканья, невозмутимая академическая красотка Урсула Усрис в ее излюбленной позиции фехтовальщицы, проверяющей кончик невидимой шпаги, молодой космополит Карлос Пэтси Хаммарбургеро, полирующий свои ноготки и беззаботно насвистывающий «Подмосковные вечера», облаченные в вельвет социофилософ Ипполит Абажур и его левобережная супруга, предположительно женского пола; наш гигантский посланец доброй воли Фил Фофанофф, который выглядел бы точь-в-точь как Пьер Безухов после Бородинской битвы, если бы не оранжевый спасательный жилет с лодочной станции Флетчера, все еще притороченный к его левому плечу; присутствовали также советник Черночернов, чьей первой реакцией после восстановления равновесия была проверка запаса его визитных карточек, а также добродушный черный джентльмен с всепонимающей улыбкой на красиво очерченных губах — дипломат? Знаток кухни Старого Мира? Ну, и, наконец, шеф охраны всей окружающей среды Каспар Свингчэар, чье брюхо после победоносной борьбы с поясом и пуговицами теперь лежало на краю стола.