Бен Хетч - Знаменитый газонокосильщик Страница 39

Но я награждаю его непонимающим взглядом и делаю вид, что не знаю, что он имеет в виду.

29 декабря: Рождество мы проводим все вместе. Сара приезжает вместе с Робом, хотя в этом году ее очередь ехать к его родителям. Вероятно, это последнее Рождество, которое мы проводим вместе, и от этого каждое его мгновение становится особенно значимым. Сара почти не расстается с видеокамерой.

Маме становится плохо в Сочельник. От обилия мочегонных у нее постоянно кружится голова, и даже в Рождество ей не удается встать с постели, поэтому она вынуждена постоянно кричать, давая советы Саре, чтобы та слышала ее на кухне. Впрочем, перекрытия между кухней и ее спальней настолько тонкие, что она может следить за всеми нашими разговорами и присоединяется к нам как раз тогда, когда мы нуждаемся в ее совете. Например, Чарли спрашивает папу, нет ли у нас мороженого, папа отвечает, что, наверное, оно лежит в нижнем ящике холодильника, и тут сверху раздается мамин голос: «В кладовке на стиральной машине. Только не трогай грецкие орехи — они приготовлены на День подарков».

Позднее маме удается спуститься вниз, но она так слаба, что не может идти самостоятельно. Весь день она проводит в своем желтом халате. Я тоже целый день хожу в пижаме, чтобы она не чувствовала себя одиноко; правда, папа заявляет, что я это делаю лишь для того, чтобы не носить уголь.

Двадцать седьмого у мамы начинается грипп, который, как мы думаем, она подцепила от Роба, и теперь после каждого приема пищи или каких-нибудь усилий она на двадцать минут проваливается в сон. Несмотря на все ее сопротивление, папа заставляет ее обзвонить клиенток и сказать, что она больше не сможет гладить белье. Мама и сама знает, что у нее больше нет на это сил, но не хочет в этом себе признаваться.

Странно, но, как ни включишь телевизор, все персонажи болеют раком — Ребекка в исторической драме Дафны Дю Морье, Барбара Виндзор в «Обитателях Ист-Энда» и еще кто-то — не помню кто. Это создает странную атмосферу в нашей гостиной, так как втайне все думают именно об этом, и несмотря на то, что всем нам очень хочется немедленно переключить канал, никто этого не делает, чтобы не показать, что его это волнует.

Возможно, известность и слава, которые пришли бы к Рою после демонстрации его «Стрижка-шоу», тоже его испортили бы. Возможно, он стал бы таким же напыщенным хлыщом, как и папа, и начал бы грозить уйти на канал Ай-ти-ви, если ему не прибавят денег и не начнут снабжать аксессуарами от «Гарнье» («Я не могу стричь Тамару Беквит ножницами фирмы „Бутс“»). Он начнет нанимать помощников, вместо того чтобы самостоятельно выполнять всю работу, откажется от импровизаций и начнет театрально подмигивать, глядя в камеру, как это делают Паркинсон и папа, когда ему кажется, что вечерние новости удались на славу.

Еще одно собеседование в фирме «Гордер и Скук».

— Почему тебя привлекает именно телереклама, Джей? — спрашивает дама в деловом костюме.

«Потому что я — неудачник и мне больше некуда податься», — вертится у меня на языке. Но вместо этого я говорю:

— Потому что это у меня получится.

— Почему ты так считаешь?

— Потому что я целеустремленный, дисциплинированный человек, умеющий работать в команде, я изобретателен, конкурентноспособен, всегда добиваюсь желаемого, я — Водолей… свой в доску чувак. — Я уже не могу вспомнить всего, что именно я ей сказал.

Здесь же присутствует рекламный директор Крис Хендерсон, которому не терпится рассказать об истории возникновения компании. Вся та же немыслимая дребедень: как в 1967 году Том Трэнч взял ребро от компании «Глико» и вдохнул в него жизнь, и увидел, что это хорошо, после чего он вложил в дело приличную сумму и открыл центральный офис в Суонджи. Просто душераздирающая история!

Я настолько потрясен, что, когда наступает моя очередь задавать вопросы, не могу придумать ничего умнее, как спросить, сколько у них филиалов, где они расположены, какими сотрудниками укомплектованы и не планируют ли они открытие новых. Боюсь, что с этими филиалами я переборщил. Хендерсон честно отвечает на все мои вопросы. Беда только в том, что меня это абсолютно не интересует.

Еще один отвратительный день с Джеммой. Мы идем с ней в кино на какой-то гениальный итальянский фильм, рекомендованный ей Родом. Кинотеатры подобны кладбищам слонов — люди отправляются туда, когда инстинктивно ощущают, что их отношения исчерпаны. За последние три недели мы ходили в кино пять раз. На обратном пути я стараюсь вернуться к нашему сценарию с Суки-Лу и Рэем-Дуди и намекаю на то, что наша верная дворняжка осталась привязанной к скейтборду, но Джемма на это никак не реагирует и лишь говорит «угу».

Чем ближе день ее отъезда, тем меньше остается у нас тем для разговоров, поскольку нам больше нечего планировать. Поэтому я провожу один опыт. Не то чтобы мне хотелось трахаться с Джеммой, но мне надо было узнать ее реакцию. Она отказывается заниматься со мной любовью под предлогом, что ей надо домой, хотя истинная причина заключается в том, что я сделал какое-то саркастическое замечание, когда она осталась в зале, чтобы посмотреть титры. Я прекрасно понимал, что она делает это лишь для того, чтобы узнать имя режиссера, оператора или еще какого-нибудь светила, чтобы потом сообщить об этом Роду. И мне от этого прямо худо становится.

6 часов вечера.

Сегодня был на приеме у профессора Джонса в больнице Кромвеля. Вся больница забита лощеными арабами, и мистер Джонс принимал меня в безукоризненно чистом кабинете, прилегающем к приемному покою.

Практически сразу он начинает задавать вопросы, которые заставляют меня поверить, что наконец-то меня принимают всерьез. Насколько успешна ваша сексуальная жизнь? Где концентрируется источник боли — выше или ниже пупка? Нет ли упадка сил? В норме ли перистальтика? Как выглядит стул? Нет ли головных болей? Я честно отвечаю на все вышеперечисленное и уже надеюсь, что сейчас меня отведут делать биопсию, но тут выясняется, что это было ловушкой.

— Думаю, что без малейшей тени сомнения я могу охарактеризовать все вами рассказанное как результат стресса, — говорит он, расплываясь в широкой улыбке.

Я говорю, что никакого стресса нет и в помине.

— Я проработал врачом тридцать один год и буду искренне удивлен, если выяснится, что я ошибаюсь. Более того, меня это заставит бросить медицину.

Я снова повторяю, что не испытываю никакого стресса, и он опять обрушивает на меня целый ворох вопросов: «Как дела на работе? Не оказывают ли там на меня давления? Как складываются отношения с подружкой? Все ли с ней в порядке? Как чувствуют себя мама и папа?»

И в конце концов я сообщаю ему о том, что мама умерла. Он вцепляется в эту информацию как классический кетчер: «Так вот в чем дело. Надо быть исключительно крепким молодым человеком, чтобы подобная вещь не произвела на вас впечатления».

Однако я продолжаю настаивать на том, что у меня нет никакого стресса.

— Вы ошибаетесь, — произносит доктор Джонс, качая головой. — Не пытайтесь себя обмануть. Спросите свою подружку или отца. Мы склонны загонять свои проблемы внутрь. А стресс проявляется в самых разных формах. Конечно, я могу отправить вас на цистоскопию, на просвечивание с бариевой кашей и еще на тысячу процедур, но мне просто не хочется, чтобы вы зря тратили свои деньги. А вы не думали о том, чтобы обратиться к психотерапевту?

20 февраля: Мама так и не поправилась после гриппа. Она весит меньше шести стонов, аппетита нет никакого, и она уже не может сама подняться на второй этаж. Руки покрыты синяками и кровоподтеками от инъекций, и все жизненные силы окончательно ее покинули.

Она не понимает, что с ней творится, и ей страшно, хотя она и пытается это скрыть. Мы пытаемся убедить ее в том, что, как только она оправится от гриппа, ей станет лучше, а папа только ходит и повторяет свою мантру: «Диктору Би-би-си удалось справиться с раком». Однако все уже понимают, что дело не только в гриппе, хотя никто не хочет это признать.

Папа тоже на грани срыва. И сегодня вечером признается, что запас сил у него на исходе. Он и сам уже не верит в то, что говорит. «Я так часто повторяю ей одно и то же, что она уже меня не слышит», — замечает он.

И когда Сара просит Чарли, чтобы он не шумел на кухне, папа говорит: «Нет, пусть шумит. Пусть малыш делает, что хочет. А то этот дом уже начинает напоминать морг».

Мне хочется напиться и поговорить с ним, но вместо этого я ухожу в паб с Марком и Кейт и потом очень жалею об этом, так как мне не с кем поделиться своими переживаниями.

Вместе с Джеммой посмотрел «Танцующего с волками». Это довольно трогательный фильм, который длится почти три с половиной часа, и позднее я пытаюсь вызвать у Джеммы слезы, повторяя последние слова Трепещущей Птицы: «Я всегда буду твоим другом, Танцующий с волками. Понимаешь? Всегда». Но ее это не трогает, и все заканчивается очередной ссорой.