Бен Хетч - Знаменитый газонокосильщик Страница 40

Вместе с Джеммой посмотрел «Танцующего с волками». Это довольно трогательный фильм, который длится почти три с половиной часа, и позднее я пытаюсь вызвать у Джеммы слезы, повторяя последние слова Трепещущей Птицы: «Я всегда буду твоим другом, Танцующий с волками. Понимаешь? Всегда». Но ее это не трогает, и все заканчивается очередной ссорой.

— Что с нами происходит, Джей?

— Что ты имеешь в виду?

— Мы изменились.

— А разве раньше все было не так?

— Раньше все было иначе.

— Что именно?

— Ты был другим, не таким зацикленным на себе, Джей. Мы не обсуждали все время твои проблемы. Мы занимались разными вещами. И ты не был таким ревнивым. Нам было весело.

— Я не ревнивый, и мне по-прежнему весело с тобой. Я совершенно не зацикливаюсь на себе.

— Еще как зацикливаешься, Джей. Я собираюсь уезжать, а мы по-прежнему обсуждаем только твои проблемы.

— Только потому, что ты сама все время к ним возвращаешься.

— Какая разница — кто к ним возвращается? Ты все равно зациклен на своем романе, на своей болезни, отношениях с отцом, на том, что ты психопат. И с каждым днем все становится только хуже и хуже.

— Между прочим, это ты считаешь меня психопатом!

— Заткнись!

Пауза.

— Прости, Джем. Просто мне кажется, что происходит что-то неправильное.

— С нами?

— Да нет. Со всем миром. Со всем остальным, что не имеет к нам отношения. Я даже не понимаю, почему люди стремятся ко всей этой ерунде. Экономичные машины, компактные аудиосистемы, DVD. И даже когда эти вещи тебе не нужны, со временем начинаешь испытывать в них потребность, потому что их покупают все остальные. Тебя просто заставляют это делать. Потому что если ты отказываешься их покупать, то в конце концов начинаешь ощущать себя неудачником. И самое отвратительное, что окружающие даже не понимают этого. Они считают, что ты переживаешь из-за того, что твоя аудио-система хуже, чем у них. Они считают, что тебе так хреново из-за того, что ты им завидуешь.

Пауза.

— Мне действительно кажется, что ты им завидуешь, Джей. У всех твоих друзей есть хорошая работа, и ты им просто завидуешь. Это вполне естественно. А что плохого в том, чтобы хотеть иметь хорошие вещи? Вот, например, у меня прекрасная машина.

— Твоя машина здесь ни при чем. Я совершенно не имею в виду твою машину. У любого человека в детстве есть свои мечты, Джем. Это страшно глупо, но когда-то я мечтал о том, чтобы стать профессиональным футболистом. А Чарли до сих пор об этом мечтает. А когда ты становишься старше и начинаешь работать в магазине по продаже газонокосилок, все эти мечты рассеиваются. И все это происходит из-за того, что ты взрослеешь и начинаешь работать в магазинах по продаже газонокосилок. Для взрослого человека существуют только материальные вещи — очередная компактная аудиосистема. Новая машина. О чем мечтают взрослые? О солнечном дне? О чашечке чая с точно дозированным количеством молока?

Пауза.

— Ты говоришь как Холден Кофилд, Джей. «Все чухня, ля-ля-ля…»

— Я этого не говорил.

— Но имел в виду. И знаешь, мне все это порядком надоело. Мой папа — старый хрыч, потому что его волнует чистота подъездной дорожки. Марк пустозвон, потому что у него есть «Пежо-206». Я тоже пустышка, потому что… возражаю тебе. Остается один Шон. И посмотри, что с ним стало.

Пауза.

— Твой отец прав, Джей. Тебе пора повзрослеть.

— В этом-то и беда, Джем, что я уже повзрослел. Мне этого совершенно не хотелось, но тем не менее это факт. Я вижу, что меня ждет, и мне становится страшно. Безмозглое существование в фирме телерекламы, когда пределом мечтаний является хороший фильм после программы новостей. Мне этого мало, Джем. Я хочу сделать что-то действительно важное.

— Просто найди себе хорошую работу, Джей. И забудь ты об этих «Тамильских Тиграх». Забудь о глинобитных хижинах. Самое важное, что ты можешь сделать, это найти себе хорошую работу.

От Джеммы я направляюсь к Шону. Весь их дом забит ящиками и коробками. Они уезжают через несколько дней.

— Спасибо за помощь, — говорит миссис Ф. — Он у себя.

Я спрашиваю у Шона, был ли он еще раз у врача. Шон говорит, что нет, но его направили к какому-то доктору в Дамфрисе, которого он должен посетить через пару недель.

— Значит, ты уже точно уезжаешь в Шотландию? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Неужели ты даже не подал заявку на трудоустройство? — спрашиваю я. Я хоть заявки подаю. Меня раздражает то, что Шон так легко сдался. Из-за его лени я скоро останусь без друзей. Он отвечает, что у него нет времени на то, чтобы работать. В «Британнике» он добрался уже до буквы «И», но не обольщается, потому что самые крупные разделы: на «М», «П», «С» и «Т» — еще впереди.

В какой-то момент мы оба умолкаем и вспоминаем о том, что произошло у врача. Но ни он, ни я не хотим снова к этому возвращаться.

— Шон, а почему бы тебе не сдать экзамены, не найти работу и не остаться здесь? — спрашиваю я. — Я серьезно, без дураков, почему бы не заняться чем-нибудь полезным вместо того, чтобы читать про этих дурацких жужелиц? Постарайся, возьми себя в руки. Почему мы оба смирились с тем, что у нас ничего не получается?

Шон смотрит на меня с изумленным видом и спрашивает, какие у меня проблемы. Меня это окончательно выводит из себя. Он ведет себя так, словно у меня проблемы серьезнее, чем у него.

— Знаешь, это не смешно, — говорю я. — Ты превращаешься в настоящего неудачника, Шон.

— А ты нет? — спрашивает он, не отрываясь от монитора, и начинает хихикать, словно это очень смешно, что мы оказались с ним в одной лодке, хотя на самом деле это не так. Его лодка уже идет ко дну, а моя все-таки еще держится на плаву. — Самое главное в электрическом угре то… — начинает он своим профессорским тоном.

Иногда я начинаю его ненавидеть.

— А почему ты не хочешь переехать к нам?

— Отличительное чертой жужелиц является то… — продолжает Шон.

Я наклоняюсь вперед и закрываю рукой экран монитора.

— Папа не будет возражать, Шон. — Я дожидаюсь, когда он меня услышит, и убираю руку. — Я уже говорил тебе. Это я не хотел с тобой жить, чтобы не брать на себя ответственность. И дело не в том, что ты гей. Ты сумасшедший, а это гораздо хуже.

Шон с такой страстью нажимает на кнопку мыши, что чуть ее не ломает.

— К тому же, возможно, я сам стал неудачником только из-за того, что слишком много времени вожусь с тобой, — добавляю я. — Такая мысль не приходила тебе в голову? Возможно, если бы ты взял себя в руки и перестал быть таким идиотом, моя жизнь тоже наладилась бы. Мне осточертело тебя обихаживать и выслушивать весь этот бред о том, что работу должны выполнять роботы.

— Обихаживать меня? — с изумлением переспрашивает Шон. — Это же ты постоянно твердишь о своих долбаных роботах!

Голос у него срывается, но я уже не могу остановиться. Я уже даже не смотрю на него, а пялюсь в маленькое зеркальце, висящее над его головой, и кричу сам на себя:

— И прекрати сплетничать о Джемме за ее спиной! Я знаю, ты говоришь, что она меня бросит, когда уедет в Шеффилд!

Шон заявляет, что ничего подобного он не говорил. И тут в комнату входит его мать с коробкой под мышкой. Она спрашивает, из-за чего сыр-бор, и Шон объясняет, что все из-за того, что Джея в очередной раз выгнали с работы.

Когда миссис Ф. выходит, я тоже встаю.

— Сдай экзамены, бездельник, и прекрати оправдывать себя, изображая гея, — говорю я.

— Да, ты прав, Джей, — отвечает Шон и, щелкнув по мыши, вновь возвращается к статье о жужелицах, — я это сделаю в тот же день, когда ты перестанешь оправдывать все свои поступки смертью мамы.

11 часов вечера.

У меня в голове творится что-то очень странное. Я даже не могу определить это словами. Как будто череп наполнен супом, который плещется из стороны в сторону, когда я наклоняю голову, или мыльной водой, в которой тонут все мои мысли. Большую часть времени это такой жиденький бульончик с овощами, но иногда, например сегодня, он приобретает консистенцию домашнего супа-пюре. Я как-то слегка не в себе. В животе тоже странные ощущения, словно там какая-то огромная сжатая пружина, которая в любой момент может распрямиться. А распрямившись, она может подтолкнуть меня на абсолютно безумные поступки. Если мне хватит бензина, я доеду до деда и спрыгну с Прибрежной Головы. Я чувствую, как меня прямо-таки подмывает это сделать. И не потому что я хочу умереть, просто мне нужна какая-то встряска, чтобы увидеть перспективу.

Я даже начал ненавидеть Наполеона. Я смотрю на подаренный мне мамой Джеммы портрет и представляю себя в рядах его сторонников. Не сомневаюсь, что он был энергичным и пробивным чуваком, и мы бы вряд ли с ним поладили. Он бы командовал и помыкал мной, посылал то за тем, то за этим. Он бы вел себя точно как папа: наверняка он был из тех, кто может переживать из-за того, что кто-то воспользовался его водой для ванны.