Джон О'Хара - Жажда жить Страница 4

Они спустились по южному крыльцу и, то и дело останавливаясь, направились к трибуне. Дункельбергер был столь же внушителен фигурой, сколь и осанист, так что многие, даже не узнавая в лицо, обращали на него внимание. Он отвечал на приветствия на английском пенсильванском немецком, а когда поднялся на трибуну, раздались аплодисменты, заглушившие речь очередного оратора, доктора О’Брайана, который расточал похвалы в адрес местного отделения Красного Креста. Доктор пробормотал еще несколько слов, губернатор же, обменявшись с ним рукопожатием, виновато поклонился. Дождавшись, пока Дункельбергеры и Тейты займут свои места, ведущий, полковник Шофшталь, шагнул вперед, и в тот самый момент раздался мужской голос: «Что это за куколка, Карл?» Последовал смущенный смех, кое-кто зашикал, но мужчина настаивал: «Ну так что, Карл, кто эта куколка, спрашиваю?» В собравшейся на праздник трехтысячной толпе набралось бы не больше пятнадцати человек, которые не знали Тейтов по имени, а, наверное, две тысячи знали Грейс в лицо (было, конечно, до боли очевидно, что пьянчужка имеет в виду отнюдь не Ирму Дункельбергер, которая мужественно сделала вид, что не расслышала вопроса). Грейс сосредоточенно изучала рубашку цвета хаки, что была на полковнике Гамильтоне Шофштале, и также прикинулась, будто ничего не произошло, хотя и покраснела.

— Дамы и господа, его превосходительство губернатор Карл Ф. Дункельбергер, — объявил Шофшталь.

Губернатор посмотрел направо, затем налево.

— Вы кугда-нибудь обращали внумание, какая дран лезет из земли, когда пройдет дождь?

Не «когда», а «кугда», не «внимание», а «внумание», не «дрянь», а «дран» — губернатор нарочно говорил на немецкий манер, ведь сегодня именно немцы составляли подавляющее большинство собравшихся. Услышав презрительный смех, задира вышел из себя, и один из людей капитана Людвига положил ему на плечо руку и оттащил в сторону.

— Дамы и господа, — вновь заговорил губернатор. — Нет! Собратья американцы! (Аплодисменты.) Всем нам известно, что представляет собой Красный Крест, благодаря тому, что им сделано в прошлом и будет сделано в будущем, и дома и за границей, и для гражданских и для военных. Нынешнее замечательное собрание символизирует, что мы знаем о Красном Кресте и наше к нему отношение. Отсюда, с трибуны, куда достанет взгляд, видны и палатки, и аттракционы, и что поесть, и что выпить, и спортивные площадки… а если губернатор слишком стар и слишком близорук, то все же это не мешает ему разглядеть, что кое-кто занят азартными играми (смех). Ну да ничего, не стесняйтесь, повод сегодня хороший, достойный повод, лучший повод для сострадания и милосердия (аплодисменты).

Добропорядочные жители графства Несквехела, одним из которых… э-э… временно (смех) выпало быть и мне, могут гордиться тем, что ими доныне сделано для Красного Креста, а особенно нам, жителям Несквехелы, следует гордиться тем, что среди нас находятся двое патриотов, я имею в виду скромно сидящих на этом возвышении мистера и миссис Сидни Тейт, предоставивших для нашего праздника свою прекрасную ферму. Я знаю, что сразу, как возникла идея провести большие празднества, связанные с 4 июля, и Красный Крест начал получать пожертвования, все сразу же подумали, что лучшим местом их проведения будет бейсбольный стадион Форт-Пенна; но, как известно большинству из здесь присутствующих, сейчас он переделывается в фабрику по производству военного снаряжения. То же самое можно сказать и о ярмарке, в настоящее время там располагаются артиллерийские казармы. Но когда о наших намерениях узнал Сидни Тейт, все сомнения исчезли. Сказано — сделано: Сидни предоставил в наше распоряжение свою замечательную ферму, одну из наиболее известных в нашем замечательном штате, после чего незамедлительно начались работы.

Я счастлив быть здесь сегодня с вами… А теперь не хотелось бы долее отвлекать вас от того, ради чего вы все сюда съехались. У меня вот тут в кармане есть три доллара, сейчас спущусь с трибуны и пожертвую их Красному Кресту, а если кто-нибудь увидит, что мне выпадет счастливый номер в лотерею, не говорите демократам. Спасибо.

Оркестр железных дорог грянул «Звездное знамя», и, хотя время для этой церемонии еще не подошло, флаг поплыл вниз. Затем губернатор устроил на трибуне импровизированный прием, и оркестр заиграл «Свети, жук-светлячок, свети» — любимую, как всем известно, мелодию Дункельбергеров. Губернатор с женой пожали руку дирижеру и вместе с Тейтами присоединились к народу, потратить немного времени и денег на развлечения. Четверка двигалась более или менее в ногу.

Вообще губернатор был богатым человеком и благодаря своему цементному заводу, фабрике по производству шелка, фабрике рубашек и заводу нитратов становился все богаче и богаче. Губернатором же он стал, чтобы угодить жене. Детей у них не было, и после их смерти деньги отойдут одному лютеранскому колледжу, протестантским и католическим больницам, двум приютам — лютеранскому и католическому, а также крупному заповеднику в Голубых горах, где было полно дичи и рыбы, — его Дункельбергеры завещали государству. У Ирмы не было светских амбиций; она преподавала в аллентаунской и форт-пеннской воскресных школах, имела диплом учителя начальной школы, играла на фортепьяно и орга́не и любила расписывать фарфор. Она была хорошей стряпухой и хозяйкой и получала все, что душа пожелает: номер люкс в гостинице Атлантик-Сити, когда ездила туда, лимузин «пирс-эрроу» с подстриженными цветами в вазе, соболиную шубу и шапку, лучших врачей в Филадельфии, пользовавших ее по поводу глаз и желудочного тракта. Решив в какой-то момент, что пора воздать ее Карлу знаки почести и признания, она отправилась к нужным людям, те же пошли к Карлу, и он купил выборы. По окончании войны они планировали переехать в Калифорнию, а может, на Гавайи; но куда бы они ни направились, всегда приятно иметь возможность сказать, что некогда Карл был губернатором. Приятно иметь такую возможность.

В глазах Ирмы достоинство губернаторского положения несколько снижалось, когда люди вроде Тейтов вели себя с Карлом запросто — с уважением, но запросто. Ирме это не нравилось, хотя она никогда не позволяла себе выказывать неудовольствие. Пенсильвания была вторым по количеству жителей штатом страны; одной из тех тринадцати колоний, которые некогда образовали Союз; она крупнее и богаче иных европейских королевств. Находясь в Голубых горах, вы можете стрелять по медведям, оленям, диким кошкам, не спускаясь с крыльца собственного дома, а стоит отъехать меньше чем на сто миль, не покидая пределов штата, и вы уже слушаете оперу в кругу мужчин во фраках и женщин с бриллиантовыми ожерельями на шее. В графстве Ланкастер выращивают табак, а по соседству, в графстве Несквехела, ежедневно добывают тысячи тонн угля. Люди, голосовавшие за Карла, пишут ему письма на русском и высоком немецком языках. Человек в положении Карла заслуживает большего уважения.

А приятельство в понимании Ирмы — это отнюдь не уважение. Да, Карл симпатичен Тейтам, но он всем симпатичен, между тем любой и всякий не ведет его в туалет, даже не дожидаясь, пока тебя с ним познакомят. У Карла проблемы с мочевым пузырем, ну, так в этом нет никакой тайны; в сенате и законодательном собрании штата все знают об этом, как знают все политики и партнеры по бизнесу и друзья семьи, но ведь они не обращаются с ним, как с малым ребенком, который может намочить штаны, если не пописает сразу, как выйдет из машины после одиннадцатимильной поездки. У самой-то Ирмы никаких позывов не было, но миссис Тейт сразу потащила ее наверх, где ей пришлось делать вид, что она восхищена простой мебелью цвета слоновой кости, и шезлонгом, и гардеробной Тейта, а также самой миссис Тейт, а когда она зашла-таки в туалет, первое, что бросилось в глаза, было изображение писающего мальчика-француза и изображение девочки-француженки, на которой ничего не было, и даже корпус повернут так, что видно все, что у нее там внизу имеется. Картинки в туалете, подумать только!

Ирма не считала, что картинки в туалете — это знак неуважения к ее мужу-губернатору, но когда Грейс взяла Карла под руку, она вдруг с ужасом подумала, что миссис Тейт сама могла позировать для рисунка, изображающего девочку. А что, Грейс Тейт и натурщица вполне могли быть одного роста и веса. Ну да ладно, натурщица не натурщица, но Грейс Тейт явно не видела ничего зазорного в том, чтобы повесить у себя дома картину, изображающую женщину, у которой снизу все видно. И это даже не искусство; искусство низа не показывает. И если эта женщина не видит ничего зазорного в картинках такого рода, то она не из тех женщин, которых Ирме Дункельбергер хотелось бы видеть идущими под руку с ее мужем. Сегодня вечером Тейты, естественно, пригласят гостей на ужин, и когда женщины пройдут в туалет, первое, что им бросится в глаза, будет эта картинка, и они сразу подумают о Грейс, а потом о Карле, когда он расхаживал по усадьбе под руку с Грейс.