Роман Солнцев - Красный гроб, или Уроки красноречия в русской провинции Страница 4

– Он ей посылки присылает… – Кузьма Иванович затосковал от неподвижности, поднялся, коротконогий, сильный, хотя левую ногу подволакивает (артрит). – Он бы ее забрал, да Алла Васильевна не желает. Моя жизнь, говорит, прожита, теперь ты живи.

Толик выругался и тоже встал.

– Да что же мы все такие?! Мой батя помирал… я говорю: полетели, я тебе в Москве хороших врачей найду, а он: да что уж… куда? Мне шестьдесят. Это что, в рот, возраст, когда надо помирать?! – Толик злыми синими глазами всех обвел и прошипел: – Тогда давайте, как школу кончили, так всех, б…, под корень, чтобы не мучиться, не тянуть судорогу?..

Братья Калиткины с удивлением посмотрели на него.

– А тебе кто мешает хорошо жить? Мы не мешаем.

– Да при чем тут вы?.. – простонал Толик и выцедил с полстакана водки. – При чем тут вы-ы?.. Тут господь Бог!.. – И он сплюнул.

– Нет, я его понимаю… – примиряюще пробормотал Кузьма Иванович. – У меня и с Петровичем был разговорец, чем душу занять на пенсии. Я говорю: самое время пожить всласть… вон рыбалка, грибы, яко бритые лбы… по всему лесу… охота… да еще северные платят… хер ли не жить?

– Но ты же работаешь? – набросился на него Толик. – Сколько тебе в школе платят? Давай я тебе платить буду, а ты мне вечерами про всякую жизнь рассказывай. Я же знаю, ты и сидел… настоящий человек.

Кузьма Иванович, выпучив глаза, оглушительно захохотал.

– Да не сидел я… во народ! Уезжал от Валентина в Иркутск, да не прижился.

Братья Калиткины с удвоенным интересом смотрели на учителя. Зачем врет? Они-то доподлинно знают.

– Сидел ты там, сидел… – уже оттаивал, слегка пьянея, Толик. -

Ладно. А то смотри. Буду платить в два раза больше.

Кузьма Иванович замолчал. Как бы обиделся. Но, кажется, был польщен.

– А если его известность покоя не дает? – Толик кивнул в сторону парной. – Его тоже ненадолго хватит… присмотрись: желтый, как стольник.

– Он всю жизнь такой. Но работать умеет.

Замолчали надолго: жевали виноград.

– Анекдот знаешь? – спросил младший Калиткин у старшего (у того шишка жировика на лбу под волосами). – Маленький крокодил спрашивает у мамы-крокодилихи: “А где наш папа работает?” – “А наш папа в посольстве служит „дипломатом””. Ну, в смысле кейсом.

– Понял, – зевнул старший Калиткин. – Это я тебе рассказал вчера.

– А вот такой анекдот слышали? – спросил вдруг человек с юга. -

Летит пуля. Навстречу другая. Одна кричит: “Уступи дорогу”. – “Нет, ты уступи дорогу”. Стукнулись лоб в лоб и попали в лоб тому, кто совсем был в стороне.

– Не понял! – насторожился младший Калиткин. И словно фуражку надел, бровями подвигал. – Кто-то кому-то угрожает?

– Кстати, я русский, у Игоря можете спросить, – сказал смуглый человек. – Михаил Михайлович Чалоев. Почти Чапаев. А рассказал к тому, что часто судьба несправедлива. И надо договариваться.

Это предложение можно было воспринимать как в смысле философском, так и в самом простом, житейском. Калиткины значительно промолчали,

Толик словно и не расслышал слов незнакомца, а Кузьма Иванович, подумав, кивнул. Каждый, наверное, по-своему понимает общие фразы.

– Что-то они там долго? – буркнул Толик.

– Да пускай, – зевнул старший Калиткин. – После вас мы по новой пойдем.

6.

Наверху, под близким потолком с натеками смолы по щелям, было знойно, паляще, как во времена детства средь соснового бора летом. У

Валентина Петровича вдруг зашумело и звоном растеклось в голове.

Ого, так можно и отключиться.

Решил сойти. Медленно, чтобы не обжигать кожу лишним движением в пламенном воздухе, подвинулся к краю, и, когда уже спускал ноги с одной ступени на другую, в глаза словно туман хлынул, под носом стало мокро – тронул пальцем, глянул: кровь. Растерянно сполз задом на пол и сел, запрокинув голову.

– Что? Что? – запрыгал вокруг Игорь. – Перегрелись, Валентин Петрович?!

– Ничего, ничего, – невнятно бормотал учитель. Идиот, что хотел доказать?

– Сейчас… сейчас.. холодной водой… только надо выйти к джакузи…

Как сквозь сон Валентин Петрович видел: Игорь помог опустить ноги в воду, а спиною осторожно лечь на мрамор. И льет ему на лицо из душа.

Холодно, хорошо. Но кровь шла… он это, сглатывая, чувствовал… И зачем, старый дурень, так долго пролежал в парной?

– У меня к вам разговор те-а-тет, – торопился сказать Игорь. Надо говорить “тет-а-тет”, да неважно. Чего он хочет? – Вы знаете, у меня есть сын… Андрей…

Да, Валентин Петрович часто видел его сына во дворе дачи, мальчик в прошлом году окончил школу, с дружками отрабатывает возле большого бассейна приемы рукопашного боя, что-то они там кричат, маршируют, надев черные рубахи. На рукавах круглые знаки с изображением то ли краба, то ли свастики с перевернутыми против часовой стрелки хвостиками. Иногда парни включают очень громко магнитофон, из которого рвется нарочито хриплый – под Высоцкого – бас:

Спят на старом кладбище бандиты… шелестят железные венки…

– Так я не о нем. С ним уже поздно… – жаловался Игорь. – Кроме спорта, ничего не видит… обещали в сборную по хоккею, но ему на тренировке нарочно по мениску… теперь бредит уголовной романтикой… между нами, я через это прошел… тупик, ведь правда? Хотел его добровольцем в Косово… наших не трогают… но там уже кончилось, так?

А вот Ксения, ей шестнадцать, весной аттестат…

С высоты своего жилого этажа (над бетонным цоколем) Валентин

Петрович летом часто замечал за красной кирпичной стеной во дворе тоненькую девицу – она сиживала с книжкой, как тургеневская барышня, на белых металлических качелях явно зарубежного производства. Она училась не у него, хотя мать девочки, Татьяна Ганина (такая у нее была девичья фамилия), окончила именно углевскую школу. Новые времена: Ксению отдали в английский колледж.

– Я бы просил вас… может быть, с ней вечерами, на каникулах… то есть, вы понимаете… вот как вы, Валентин Петрович, вашего ученика образовали… потом бы я ее за границу… – Игорь сидел рядом, также свесив ноги в воду, и, косясь в запрокинутое лицо старика, шепотом продолжал: – Деньги есть, поехать не проблема… английский она как бы знает, но этого ж недостаточно. А вот как там утвердиться? Что для этого надо?

– А что она умеет? – спросил или хотел спросить учитель.

– Она… – Игорь шмыгнул носом. – По физике неплохо, Кузьма Иванович ее хвалил… но зачем девушке физика? Верно?

“Еще не хватало вместе с Кузьмой работать и здесь…”

– Из разноцветных бумажек клеит зверей, птичек на картон… ну, это глупость, конечно… играет на фортепиано, хотя понимаю, самодеятельность… ей чего-то бы надо… Что самое главное для человека на Западе?

Учитель медленно сел. Кровь, кажется, более не текла.

– Главное… главное – уверенно и интригующе излагать свои мысли. – Он печально улыбнулся своей фирменной улыбкой – как сатир, левым краем сухого длинноватого рта, чуть не до уха. – Даже если этих мыслей и нет. Уметь строить мысль.

Игорь вскочил.

– Научите!.. я вас очень… заплачу хорошие деньги… – быстро забормотал он, наклонясь к старику. – Я вас умоляю…

– Я же пошутил… Игорь Владимирович…

– Нет-нет, я понимаю… как вести себя, как смотреть, как говорить…

Валентин Петрович, медленно дыша, подумал: “Ну, что ж… а почему бы в самом деле с ней не поработать? Может быть, на ремонт квартиры заработаю? Может быть, девочка все же что-то представляет собой?

Татьяна-то Ганина была восторженная душа. Только рано замуж вышла.

Возможно, что-то и дочери передала. Каждый человек изначально талантлив.

– Если бы ваш сын жив остался! – воскликнул Игорь. – Я помню, они симпатизировали…

Валентин Петрович вздохнул и тяжело поднялся, не давая взять себя под руку. Голова кружилась и словно была в скафандре.

– Хорошо, подумаем. Идемте, неловко. Там уж, верно, решили: мы уснули.

7.

Сын Саша у Валентина Петровича рос очень смешным и странным. Учился, конечно, хорошо, но лез во все дыры, как котенок, разбрасывался, как говорят учителя. В шестом классе из старых простыней сшил парашют: хотел перелететь с яра через речку. Упал в воду на гусей… хорошо, хоть не убился и гусей не пришиб…

В седьмом придумал вечный двигатель, в восьмом понял, что ошибся, и сильно страдал. В девятом решил стать спортсменом: бегал на лыжах по горкам и загнал сердце, говорят, перед одной девушкой хотел доказать, что он супермен… В десятом приналег на учебу.

Но все кончилось тем, что, окончив школу с серебряной медалью, не поехал поступать в Иркутский университет на физику, как они договорились с отцом, а вдруг пошел на речфлот. Прослушав курсы, выколол якоря и цепи на руках, плавал год на сухогрузе, возил на север арбузы и яблоки. Зачем?! Какая тут романтика или денежный интерес? Скорее всего, не давала покоя все та же девочка Нонна

Суворова, которую теперь обхаживал бывший офицер военного флота, усатый красавец. Все уши ей прожужжал про штормы и паруса. Хотя откуда на современном флоте паруса?