Ярослав Астахов - Черные врата Страница 4

Кудесника ведет слабый голос, который он иногда вдруг слышит.

Похожий на осторожный призыв о помощи или на причитание…

Кудесник не откликается. Потому что ему известно, что здесь он должен молчать, пока не подойдет он близко совсем к тому, которого он здесь ищет.

Иначе на его зов могут явиться совсем не те, кого бы он хотел видеть. Кудесник помнит, что у его врагов острый слух. А здесь у них еще и плотное тело, чешуйчатое и жуткое, скользящее и стремительное… И полновластные они здесь хозяева… Если Кудесник повстречает их здесь – ему уже не уйти.

Кудесника ведет еще – кроме голоса – очень слабый (далекий?) свет. Он иногда совсем исчезает, а иногда вдруг делается виден немного ярче.

Вот и сейчас расплывчатое сквозящее мрак пятно стало, кажется, более чуть заметно…

– Дайте православному святой крест!

Кудесник улыбается.

Наконец-то он расслышал полную фразу! Это почти победа. Ведь раньше до Кудесника долетали только приглушенные расстояньем обрывки слов.

Итак – скорее вперед! Не разминуться бы только в этой проклятой мгле… Духи! Добрые мои помощники духи! – мысленно взывает Кудесник. – Сделайте ж сейчас так, чтобы не оказалось между мною и моей целью непролазного нагромождения этих странных угловатых предметов!

И вот Кудесник видит его, наконец.

Того, спасения кого ради он рискнул здесь явиться.

Кудеснику навстречу медленно идет хрупкий мальчик, лет около пятнадцати, путаясь в каком-то белом хитоне… лицо и руки этого отрока излучают свет.

Кудесник почему-то подумал, как только он увидал его, вот именно старинное это слово: отрок. Его не изумил свет: подобное иногда случается с проходящими это непредсказуемое пространство. Но вот что удивляет Кудесника: сияние в этот раз, похоже, излучает ведь и он сам.

Приблизившийся мальчик вдруг произносит, споткнувшись и едва не упав:

– Мне страшно. Никто не откликается мне… Ну как же это я все-таки сюда попал? Где я?

Он продолжает говорить, подходя все ближе и не замечая рядом с собой Кудесника:

– Вероятно, я просто заблудился в монастырском подвале. Зачем это мне понадобилось в подвал? Да, это я всего лишь… но только где… ГДЕ ЖЕ МОЙ НАПРЕСТОЛЬНЫЙ КРЕСТ?! Братия! Кто здесь есть? Принесите немедленно крест своему игумену! Вот-вот появится Зверь… Я ДОЛЖЕН остановить Зверя!

На следующий шаг мальчик ровняется с Кудесником и обращает к нему невидящие глаза. Невидящие?.. Нет – определяет Кудесник, всматриваясь – скорее это взгляд человека, который смутно, мучительно и с величайшим трудом различает что-то во мгле… но в этом едва уверен.

И мальчик обращается вдруг к нему:

– Елисей!.. Ведь это ты, Елисей? А где это сейчас мы с тобою? Знаешь, я стал вдруг еще хуже видеть, чем раньше… Возьми меня, Елисей, ради Бога, за руку. Выведи меня поскорей отсюда… не исчезай! Ведь ты же не оставишь старика в этом страшном… в этом подвале? Ведь ты всегда был добрым келейником, Елисей… – и мальчик нерешительно простирает руки.

Пусть будет хоть Елисей, – думает в ответ на эти слова Кудесник. – Теперь из твоих речей мне точно стало известно, кто ты. Определенность не помешает, хотя, конечно, я догадался и без того.

Кудесник осторожно берет руку мальчика и говорит ему:

– Да. Да, это я с тобой, батюшка… твой келейник.

По крайней мере – добавляет Кудесник мысленно – уж вот сейчас я воистину есть келейник. И вряд ли кто-нибудь иной смог бы, сейчас и здесь, исполнить это послушание для тебя, игумен.

Кудесник поднимает мальчика на руки. Тогда свет, который излучается мальчиком, и другой, что распространяется от Кудесника, – сливаются во одно сияние. Два эти света словно б не наложились, а перемножились. Круг пространства, освобождаемого из тьмы, вдруг сделался намного более широк и какой-то серый предмет выступает из тьмы на самом краю его.

Наверное, это один из тех угловатых и неопределенных, которые попадались, время от времени, на пути Кудесника. Теперь он может увидеть, что это: подобие какого-то полипа толи коралла, но только с очень толстыми ветвями, собранными как будто в хищный кулак, ограненными.

К этому кораллу Кудесник и несет мальчика. Пристраивает его около, оперев спиною на темный ствол. Усаживается рядом и сжимает в своей руке ладонь мальчика.

Затем Кудесник сосредотачивает внимание на своем сердце.

Оно стучится очень редко и ровно, как большой колокол… Таким Кудесник ощущает биение своего сердца всегда в то время, какое он пребывает в странствии. Может быть, и вовсе нет в это время никакого удара сердца – а только эхо его во времени… Кудесник сосредотачивается весь в ритме крови.

И ритм биения крови начинает постепенно меняться. Синхронно изменяется ритм сознания, повторяющего: «я отведу тебя… сейчас отведу тебя… туда, где твой напрестольный крест».

Повтор становится чаще. И соответственно ему чаще удары сердца… И вот – переменяется что-то в соприкосновении рук! Они уже не ощущаются как лишенные плоти духи. И это уже не ладонь мальчика сжимает Кудесник в своей руке!

Кудесник открывает глаза. Он обнаруживает себя держащим за руку старика в черном. Старик недвижно полулежит, прислоненный к темному каменному обломку. Все точно так же, как это было и перед странствием.

За исключением лишь того, что теперь этот человек – дышит.

Майор заметила это.

Кудесник же заметил ее, стоящую на коленях и наклонившуюся над ними.

Какая она… красивая. Как это хорошо… что я опять ее вижу, – думает безотчетно Кудесник, при этом словно бы учась заново искусству делать вдох-выдох. – Мне очень повезло: я вернулся. Я мог бы никогда больше не увидать ее… не увидеть ничего здесь…

– Ну ты даешь, каскадер! Ты прямо-таки… кудесник!

Она легонько касается кончиками пальцев его щеки, его лба.

Что это – такая осторожная и беглая ласка? Или она всего только проверяет у Кудесника температуру? Что же, вид у него действительно сейчас должен быть неважный. Как после перенесенной только что лихорадки.

Неспешно и осторожно – следя за тем, чтобы не потерять равновесие – он поднимается и отходит на несколько шагов прочь от камня. Нормальное кровообращение в ногах постепенно восстанавливается… Плотное тело вновь начинает привыкать к тонкому, с которым было разлучено. Ощущение, как если бы натянули вновь на руку лайковую перчатку, перед этим недавно снятую. Но только что здесь перчатка, а что рука?

– А это потому что я и вправду – кудесник. И я надеюсь, что слово «прямо» подходит: я почитаю только добрых богов и кривда – не по моей части.

Кудесник дышит уже ровнее и он чуть улыбается, сказав так.

Майор подходит поближе и смотрит в его глаза. И тоже улыбается ему чуть-чуть – краем губ. Похоже, что она собирается ему еще что-то сказать, возможно… или же о чем-то его спросить.

– Единственный прямой путь – это вера, – вдруг слышат они твердый негромкий голос. – Правильная христианская… православная. А вот язычество не может представлять собой прямой путь!

Кудесник и Майор оборачиваются.

Игумен уже стоит в рост у камня, придерживаясь рукой. И выцветшие серые глаза его, ясные, смотрят на них в упор твердо, спокойно и прямо.

Улыбка у Майора делается тогда шире, а выражение лица ее становится вновь обычным, ей всегда свойственным. Таким, то есть, что ничего ты не прочтешь на этом лице, кроме уверенности в себе и, может быть еще, несколько напускной жизнерадостности.

– Смотри-ка ты, оклемался! Ты, батюшка, сначала бы поблагодарил человека, что он тебе жизнь вернул, а уж потом бы и обличал язычество!

Глубокая вертикальная складка прорезывается между бровей Игумена. – Жизнь мне возвратил Бог. А ты, дочка, мала еще будешь меня учить. Ведь чтобы кого учить, разумение человеку требуется, а ты вон – ружьями-то вся пообвесилась! Мода, что ли, нынче у вас такая? Все бы вам теперь сафари, а кто детей рожать будет? Может, оттого-то и последние времена…

– Конечно, жизнь тебе вернул Бог, батюшка, – говорит Кудесник. Рука его привычно совершает при этом крестное знамение. – Ведь это именно Он послал нас, как Свое орудие, направив этой дорогой. Рад, что древнее искусство не подвело и торжествует воля Его… Язычество же и вправду не прямой путь. Да только на Руси его никогда не знали. Потому что русский ведизм – не язычество. [1] Ведизм это исконное русское священство… православное, батюшка. Хотя и неофициальное.

3. БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Как медленно прогорает хворост… Здесь трудно его собрать, но неистощимы ветви эти на жар, узловатые и корявые. Они скопили в себе, наверное, немалый избыток силы, выстаивая в таких условиях.