Персиваль Эверетт - Американская пустыня Страница 4

– Значит, моя голова… – Тед не договорил.

– Была отделена от тела, – кивнула Глория.

– Бррр, – сказал Тед.

В лицах родных отразилось сочувствие.

– Мне пришлось опознавать твою голову в морге, – продолжала Глория: воспоминания, еще совсем свежие, грозили захлестнуть ее. Она вновь расплакалась – и заговорила сквозь слезы: – Твоя голова лежала в большом тазу, а я рассматривала ее на экране телевизора, и глаза у тебя были закрыты, а рот открыт, как будто ты пытался что-то сказать, и… и…

Тед обнял жену.

– Сейчас со мной все в порядке. Не знаю, как так вышло, но все в порядке. – Он оглянулся на детей и погладил их по головам – возможно, проверяя, надежно ли головы держатся.

– Папа! – вскричала Эмили.

– Да, лапушка. Понятия не имею, что случилось. Главное, я живой. Ну, во всяком случае, не мертвый. – Тед поглядел на небо, на листву ближайшего эвкалипта, на облака. До чего же красиво!

Перри крепко-крепко обхватил отца ручонками за талию. Тед обнял сынишку – и тот потянулся потрогать шов.

– Что, выглядит жутковато? – спросил Тед. Смотрел он на Перри, однако обращался ко всем сразу.

– Кошмар, да и только, – подтвердила Глория.

– Больно? – спросил Перри.

Тед покачал головой.

– Нет, я даже не чувствую ничего. – И покачал головой еще раз – не в ответ на вопрос, но чтобы в мозгах прояснилось. Тед попытался воскресить в памяти то время, когда он был якобы мертв и, если верить жене, лежал в тазу, или когда ему пришивали на место голову, или наглухо зашивали рот. Но все, что ему запомнилось – это водяные брызги. Никакого тебе яркого света. Никакого тебе властного голоса, к свету неодолимо манящего. Оставалось лишь гадать, в самом ли деле он был близок к тому, чтобы постичь некие тайны – или хотя бы пополнить багаж знаний.

Эмили дрожала. Глаза ее были огромными, как блюдца.

– Папа, а ты призрак?

Тед обдумал вопрос со всех сторон. Ему хотелось ответить «нет», но на самом-то деле он понятия не имел, так ли это.

Пока отец молчал, Перри забеспокоился и принялся нараспев декламировать:

– Папа – призрак, папа – призрак!

Тед коснулся волос Эмили и подивился тому, какие они пушистые и мягкие: ему казалось, что минула целая вечность, а на самом-то деле – лишь доля секунды. Наконец он ответил:

– Нет, родная, думаю, что нет.

Издалека вновь донесся шум беспорядков – словно волна обрушилась на берег. Родители и дети прижались ближе друг к другу.

– Ну, пойдемте-ка домой.

На западе, над океаном, собирались тучи.

Первые несколько кварталов Стриты прошли пешком – торопливо, но не то чтобы слишком быстро. У отжившего свое магазинчика садовых принадлежностей притулилась телефонная будка. Тед вошел внутрь и вызвал такси; Глория успокаивала детей. День выдался жаркий, но Тед этого не чувствовал.

Глава 2

Возвращаясь домой на такси, Тед с семьей ехали по улице буквально в нескольких кварталах от беспорядков. На перекрестках они видели полицейских в бронешлемах, с увесистыми черными дубинками на изготовку, и пожарные машины с брандспойтами, и немецких овчарок с покатыми спинами, что так и рвались с туго натянутых поводков. Сквозь открытые окна машины доносились крики, визг, грохот и прочие отзвуки. Перри жался к отцу на заднем сиденье; Эмили держалась на расстоянии. Водитель такси то и дело нервно поглядывал назад – с помощью зеркальца.

– Чего-то стряслось, не иначе. – Водитель был пакистанец; голова его утопала в белом тюрбане. – Вот ведь сумасшедший город. – Он повращал указательным пальцем вокруг правого уха. – Повезло вам, ребята, что не угодили в эту кашу. – И он взялся за Теда. – Вы когда садились, я заметил, на вас брюк нет. А почему вы брюк не носите?

– Они промокли, – объяснил Тед. – Я случайно пролил на брюки бензин, вот и пришлось их снять.

– Бензин – это очень опасно. Легко воспламеняется. А с шеей у вас чего такое?

Тед потянулся к горлу, провел онемевшими пальцами по бугристым стежкам.

– Да все в порядке, – заверил он.

Но водитель по-прежнему пялился на него во все глаза – чуть машину не разбил по собственной небрежности.

– Нет, не все, – настаивал он. В его голосе послышался страх. Водитель, конечно же, уже заметил странное поведение пассажиров и заподозрил, что они каким-то боком причастны к беспорядкам – по тому, как они наблюдали и вместе с тем словно бы и не наблюдали за суматохой, что открывалась взгляду на перекрестках. – Вам глотку перерезали. Да, кто-то перерезал вам глотку. Это плохо, очень плохо.

Любопытство водителя Теда ничуть не смутило; еще недавно повышенное внимание к собственной персоне испугало бы его и шокировало, а сейчас – ничуть не бывало.

– Собственно говоря, мне голову начисто отрезало, – непринужденно отозвался Тед, – и я считался мертвым, пока не сел в гробу на собственных похоронах. Так, кстати, и начались беспорядки, которые вы, к слову сказать, можете увидеть своими глазами, если посмотрите налево.

Водитель посидел молча пару секунд, переваривая услышанное.

– Ха! Ха! – рассмеялся он. – Да вы остряк. Вижу, вы шутите. Очень смешно. Значит, вам голову отрезало. Ха! Ха! Надо рассказать это моему двоюродному брату. Он учится на дантиста.

Эмили тихо всхлипнула – вот-вот расплачется, – но слезы не лились, слишком велико было потрясение. Тед оглянулся на Глорию и по лицу жены понял, как она напугана. Еще бы! Да тут любой, кроме разве религиозного фанатика, ожидающего прихода Мессии, пришел бы в ужас. Глория закрыла глаза и откинулась на обтянутое тканью сиденье. Тед поглядел вперед, на тюрбан, и снова пощупал шов. Он чувствовал себя до странности живым, хотя сердце не колотилось в груди, как в иные моменты в прошлом, когда он остро ощущал, что живет, – например, в походе в горах Сьерра-Невада, когда за ним погнался медведь.

Он вдруг задумался – а бьется ли его сердце вообще? – положил ладонь на грудь и послушал, но пульса не уловил. И, как ни странно, понял, что в отсутствие сердцебиения слух куда более чуток ко всем звукам окружающего мира. Он слышал, как коренные зубы водителя смачно выдираются из жвачки и вновь в нее погружаются; слышал все до одного потрескивания радио и постукивание дефектного поршня двигателя, слышал, как поскрипывает песок под тяжестью водительской пятки, когда тот переставляет ногу с педали акселератора на педаль тормоза, слышал лай щенка – где-то далеко, не с той стороны, где беспорядки. А в шуме беспорядков, в криках и воплях он различал слова: среди всего прочего – «мертвец», «Бог», «дьявол», «коммунисты», «налоги», а также имена и проклятия. Его способность определять источник звука, по всей видимости, тоже возросла. Причем обострился не только слух, но все чувства, сколько есть. Теперь, когда отвлекающий фактор сердцебиения был устранен, Тед словно превратился в некий чуткий прибор, настроенный на восприятие. Он улавливал мятный аромат водительской жвачки, благоухание дешевого одеколона из неплотно завернутого флакончика в закрытом бардачке и легкое пованивание – это, конечно же, его сын, он вечно попукивает ненароком.

Да, сердце не билось, зато и в животе не бурчало, и дыхание не продиралось с хрипом сквозь пересохшие пазухи, и суставы не похрустывали. Тед принюхался, однако никакого запаха смерти вокруг себя не почуял. Вот только шов на шее чертовски раздражал кончики пальцев – скользкая рыболовная леска, бугристость стянутой в складки кожи, неравные расстояния между стежками. Тед пересчитал стежки, скосив глаза вниз, на кадык, и обнаружил, что с лица на изнанку иголка ныряла 360 раз и столько же раз выныривала. Вроде как брюки подрубают – непрерывный шов, полный оборот, 360 крохотных бугорков.

Нельзя не признать, что вся эта катавасия с возвращением к жизни себя, можно сказать, оправдала, когда у Тедова соседа – мерзопакостного мистера Уиллиса, с которым Тед вечно конфликтовал по поводу ухода за живой изгородью, – прямо челюсть отвалилась. Уиллис стоял себе в палисаднике, подстригая довольно безвкусную купу гибридных чайных роз, которыми так гордился, – и тут из такси высыпало семейство Стритов.

– День добрый, Уиллис, – непринужденно кивнул Тед, как в любой другой день, на пути через дворик к парадной двери.

Ножницы с обернутыми пенопластом ручками выпали из Уиллисовых пальцев, да и сам он небось рухнул в обморок, да только Тед этого уже не увидел – едва Стриты вошли в дом, как дверь замкнули на ключ, а ставни опустили и заперли.

Тед оглядел дом. Прихожая такая же, как всегда – небольшой трехногий столик у самой двери, рядом с ним – безобразная. металлическая стойка для зонтиков (и дернуло же Эмили купить этакое страшилище в антикварном магазине в Чапмене), коврик работы индейцев-навахо – его прислала им мать Глории, путешествуя по Нью-Мексико, тем же летом, как умерла. Теперь, разглядывая коврик, Тед гадал про себя: а вдруг и теща на самом деле жива, где-нибудь далеко отсюда, вдруг он не один такой… И пожалел обо всех тех гадостях, что наговорил о ней в свое время.