Игорь Савельев - Бледный город Страница 4

– Вы на Уфу?

Дальнобойщик кивнул. Что ж, замечательно. Отодвинутая тарелка, подобранный рюкзак, и – чао, очередное придорожное заведение, где она больше, наверное, никогда не окажется… Настя уходит по-английски, даже не обернувшись. По-английски выпутывается из очередного переплета.

А дальше… Темная кабина “КамАЗа”, и почему-то ощутимо качает на кочках – сначала их самих, и только затем позади громыхает прицеп.

Драйвер разрешает ей курить в кабине, и они оба устало и молча смолят – две красных точки в темноте. Слепые фары выхватывают из мрака асфальт, неровную обочину…

– Ехал так же у вас там, в Сибири. – Водитель прервал молчание.

Голос у него глухой. – А ночь чё-то была темная-темная, вообще нигде ни огонька. Смотрю – фарами осветил, – вдали на дороге (там такой вот спуск был) лежит что-то. Мешок какой-то? Я стал притормаживать… Ладно хоть пустой тогда шел – еле объехать успел, не раздавил, слава богу. Мужик лежал! Его сбили и оставили… А там места глухи-ие еще… Ну что, я вырулил и поехал дальше.

И опять – молчание. Настя горько усмехнулась. Да-с, невесело.

Невеселая философия жизни. Уж какая есть. Memento mori…

Так они и ехали по трассе ночного Урала – молча, лишь изредка вставляя фразы, и все же в темной кабине они чувствовали присутствие друг друга.

А километровые столбы – знак федеральной автотрассы – выплывали из черноты в пронзительно синем свечении, так их покрытие отражало свет фар. Было странно наблюдать, как в кромешной ночи вдруг едва забрезжит нечто голубое, вроде привидения, как оно приближается, проплывает мимо – банальными цифрами. Четыреста двадцать три…

Четыреста двадцать четыре…

IV

Поздний вечер в июле – это колоссальное небо. И только. На город, раскинувшийся под ним – бледно подсвеченный, с цепочками едва зажженных фонарей, – можно и не смотреть. А небо… (Это как у

Толстого, помните: “А горы…”) Оно меняется. В зависимости от стадии заката оно то странно персиковое, то вот уже и красным горит, а потом – гаснет. Четкие линии зданий на фоне погасшего неба: контраст. Уголь и металл.

Люди спешат с работы, забегают в магазины, штурмуют автобусы…

Зажигаются окна. Где-то уютно, а где-то не очень.

Неловко поворачивая, троллейбус обильно посыпал крышу соседней машины искрами. Интересно, останутся ли следы.

Скваер сидел в центре своей хрущевки на диване, продавленном и даже чуть прожженном, и ремонтировал джинсы. Вернее будет сказать – реставрировал: обновлял рисунки и надписи, давно сделанные красным и черным маркерами. Судя по их виду – очень давно.

Сама квартира нуждается в детальном описании. Впрочем, вы в таких могли бывать не раз. Это съемное холостяцкое жилище в одну комнату, ремонт в котором не делался с тех самых пор… Лучше и не думать, с каких. Обои и вытерлись, и выцвели, и что только с ними не произошло на долгом жизненном пути. Мебель – только та, что хозяева оставили

“на растерзание”: шифоньер, древний и несколько помоечный, пара полок – книги на них встречались реже дисков да кассет…

Продавленный диван, о котором мы уже говорили. Телевизор был бы здесь ненужной роскошью.

Как то чаще всего бывает, самое страшное в этой берлоге – кухня.

Конечно, когда в маленьком помещении годами наперегонки стараются и газовая колонка, и газовая плита, а их нагар, и копоть, и жирный осадок метана убираются редко и с большой неохотой – каким все будет?.. Отдельным грязным пятном смотрелся холодильник. Был он старенький, пыхтел, а эмаль его давно уж не была белой.

Вам может показаться, что это все – дыра, притон, но нет: нормальная квартирка, и Скваера она вполне устраивала. Чего уж говорить о многочисленных его друзьях, гостях, проезжих автостопщиках из многих городов… Вот и один такой сейчас здесь. Из ванной вышел знакомый нам Вадим из Санкт-Петербурга.

Он вышел с голым торсом, а длинные пряди свои тщательно тер полотенцем. Тяжело с длинными волосами на трассе. Хоть и собираешь их в хвост, резинкой затягиваешь, чтоб не больно-то пачкались, – а все равно. Их жаждешь вымыть при любом удобном случае.

– Я там свои носки постирал и на веревке повесил. Ничего?

– Норма-ально. К утру должны высохнуть.

– Подкрашиваешь? – Вадим кивнул на джинсы, над которыми трудился

Скваер. – Тоже постирал их, что ли?

– Ага – если бы я их постирал… Не восстановишь потом! Я не стирал их года два.

– Ничего себе! Как так?

– Ну, сейчас-то я редко их надеваю. И стараюсь сильно не пачкать. В грязь в них не хожу, к примеру, – только когда солнышко. И нижнее белье я сейчас ношу. Вот раньше, лет в семнадцать, меня прикалывало просто так ходить. А сейчас… Старею!

Они посмеялись. До того Вадим не был знаком со Скваером (в Уфе ему вообще не приходилось бывать), и надо было как-то заполнить вечер какими-то беседами и байками. Универсальный способ: Вадим подошел к полке с кассетами. Все дальнейшее (“Какая у тебя есть музыка”, “А этого альбома я не знаю” и т. п.) нам с вами едва ли будет интересно.

Возобновим повествование с того момента, когда позвонили в дверь.

– О! Наверное, Никита. – Вадим обрадовался.

– Это парень, с которым вы вместе едете?

– Ага. Он всегда медленнее меня идет… Я вообще боялся, что к ночи он до Уфы не доедет!

– Ну, вообще-то это кто угодно может быть… – Скваер пошел открывать. – Половина десятого… Время детское…

“Кто угодно” оказался, видимо, гостем нежданным и нежелательным – судя по сдавленным интонациям Скваера в прихожей. Вадим напрягся. В принципе, здесь можно было ждать чего угодно, любых эксцессов и потасовок, потому что “вписка” – не жилище и не дом в полном смысле этого слова. Но в любом случае за все надо платить, и за бесплатную ночевку – тоже. Рискуешь на трассе – рискуй и на койке в чужих местах, по уму-то. Вадим и у “нарков”, бывало, ночевал. Впрочем, какие это наркоманы. Просто люди курят “травку”. Просто они бесятся по ночам. Просто уснуть было – невозможно.

Нет, Вадим был спокоен. Он-то всегда сможет постоять за себя.

А зашел – мент. Да, да, обычный сотрудник милиции, судя по всему, низшего звена. В отличие от многих и многих своего возраста и положения, Вадим, в общем-то, не страдал аллергией на стражей порядка, но этот ему сразу не понравился. Низенький, щербатый.

Китель производит впечатление самого неопрятного: и какой-то бесформенный, и лоснится сильно. Неприятнее всего было то, что мент не снял сапоги. Конечно, им и не положено, мало ли что… Но все-таки! Они-то со Скваером босиком!

– Так, Михаил… Да? Квартирант гражданки Хасановой… Так? Временно проживающий в Уфе студент из Кумертау…

– Из Сибая. Садитесь, пожалуйста.

“Участковый”.

– Михаил, я был у тебя в апреле – так? Говорил, что снятие… съем… факт съема квартиры оформлен неправильно?

– Говорили. Но это все к гражданке Хасановой.

– Хорошо… А как быть с жалобами жильцов?

– А что жильцы?

– Да все то же! Шум, гам, иногда сутками гуляете. Какие-то типы подозрительные к тебе постоянно ходят. У меня четыре сигнала за лето!

При этом инспектор в упор посмотрел на Вадима. “Можно подумать, что я испугаюсь и побегу или брошусь в окно как минимум”. Вадим усмехнулся, скорее даже непроизвольно, но усмешка эта очень не понравилась.

– Документы ваши можно посмотреть, молодой человек?

– Без проблем. – Вадим наклонился к рюкзаку. Добавил, но обращаясь к

Скваеру: – Гаишники ваши тоже заколебали уже. Два раза паспорт проверяли.

– Не местный, что ли?

– Нет.

– Санкт-Петербург! – Участковый и не изумился даже, просто громко прочитал. – В гости, что ли?

– Проездом.

– Ага, понятно. Тоже бесплатно, на попутках… Ненормальные вы. Вы все!

Вадим пожал плечами: не спорю. Инспектор еще помусолил паспорт.

Интересно же. Питерский. И даже отложил документ со вздохом: к приезжему претензий не было. А вот к студенту…

Как-то весь торжествуя и, можно сказать, демонстративно участковый доставал из планшета какие-то бланки, расправил замявшийся угол листа.

– Что же, будем составлять протокол. У меня четыре обращения за лето. Налицо грубое нарушение норм общежития, к тому же совершаемое лицом, живущим с нарушением…

Инспектор запутался в оборотах, задумался, сдулся.

– Я живу с нарушением?

– Вы неправильно оформили съем квартиры. Так что составим протокол на гражданку Хасанову. Составим протокол и на тебя…

Многоточие в конце фразы было слишком явным, да и медлил инспектор, занеся карающую руку над бумагами… Скваер горько хмыкнул, встал и пошлепал на кухню. Вадим не сразу понял коллизию. Не сразу “въехал” он даже тогда, когда хозяин вернулся с баллоном пива, темным и увесистым.

Участковый смотрел на баллон и на бланк протокола, на баллон и на бланк протокола. Но это были не моральные терзания, нет. Просто часть даты была уже написана. Наконец инспектор плюнул – “блин, бланк запорол все-таки” – и смял листок. Смял и бросил в угол, как у себя дома. Вот вам и все “терзания”.