Игорь Сапожков - Шарф Страница 4

Он вытащил её на берег, с трудом снял с неё тяжёлое пальто, затем взял на руки и понёс в сторону баржи. Девушка обняла его за шею и прижалась к нему всем телом, он почувствовал как дрожат её ледяные руки. Они влетели на палубу и Миша поднёс её прямо к костру. Вскочившие бомжи, с любопытством уставились на них. Миша, как мог аккуратнее усадил девушку на рядом стоящий деревянный ящик, затем снял с себя куртку и накинул ей на плечи. Он ощутить жар от огня и посмотрел на девушку, её посиневшие от холода губы мелко дрожали. Миша присел рядом на корточки, взял её пальцы в свои ладони и стал дышать на них, в её глазах отражался ужас от перенесённого шока. Первым пришёл в себя Доктор:

— Шахтёр, тащи самогон!

— Кол, мы ж его на Новый Год приныкали …

— Самогон тащи, сука… — через пол минуты Шахтёр принёс литровую банку сомнительной, серой жидкости. Тем временем Доктор, стащил с девушки сапоги, скупо полил босые ноги самогоном и принялся растирать…

— Растирай, вторую… — кивнул он подбородком Мише. Резкий дух самагона перебил запах дыма.

— Послушай меня, милая, тебя как зовут? — обратился Доктор к девушке.

— Ви… Вика… Виктория.

— Так вот Виктория, сейчас ты выпьешь полный стакан самогона, если не хочешь подхватить пневмонию. И тебе, орёл, тоже надо выпить, — добавил он глядя на Мишу. В эту минуту к ним подошёл Шахтёр, в руках у него было почему-то три гранёных стакана. Доктор ухмыльнулся и ювелирно налил все три под самый верх. Шахтёр махнул не глядя, вытер губы рукавом и смачно выдохнул:

— Хороша, зараза, прям чувствую как все бактерии смела…

— Давай, давай милая… — продолжал уговаривать Викторию, Доктор. Девушка не уверенно взяла дрожащими руками стакан, закрыла глаза и выпила залпом. Было слышно, как о края стакана стучали её зубы. И уже влив в себя последнюю каплю, по незнанию не задержав дахание глубоко вдохнула и сильно закашлялась прямо на вздохе. Не обращая внимания на кашель, Доктор в тот же стакан налил себе, чокнулся с Мишей, с тоской посмотрел в космос и не сказав ни слова выпил. Потом он шипя выдохнул и не поворачивая голову обратился к Сычу, который нервно ходил вокруг:

— Павлик, согреться хочешь?

Тот ничего не ответил, лишь едва заметно качнул головой, при этом не отрывая глаза от девушки он что-то яростно нашёптывал одними губами. Миша прислушался, Сыч молился: «…во имя Отца Небесного и Сына Его и Святаго Духа, спаси и сохрани…»

Миша с трудом выпил пол стакана. Остатки, с удовольствием крякнув, допил Шахтёр:

— Тебя пацан как зовут?

— Миша.

— Мишка, Мишка, где твоя сберкнижка, полная копеек и рублей… — неожиданно красивым тенором, вдруг запел повеселевший Шахтёр, — а малая так ничего, да Мишка?

Через пол часа одежда на Виктории почти полностью высохла, она чуть отодвинулась от огня, но всё ещё не моргая смотрела на пламя, продолжая кутаться в куртку. Доктор подбрасывал поленья в бочку, они весело потрескивали, выплёвывая в горячий воздух лепестки седого пепла. Бомжи закурили.

— Тебе её домой везти надо, — прервал тишину Сыч, обращаясь к Мише, — лучше всего на такси. Деньги есть?

— Десять рублей! — ответил Миша.

— Хватит, — встрял Шахтёр, — ещё на опохмел останется! — он продолжал держать в руках пустой стакан от самогона и время от времени зачем-то нюхал его.

— Пойди слови мотор, а она здесь подождёт, — не обращая внимания на реплику продолжал Сыч.

— Миша, не оставляй меня… — все резко обернулись на голос девушки, она медленно поднялась.

Сыч происходил из очень набожной семьи. Его родители, старшая сестра и братья слепо верили, как того требовали каноны святой церкви и пастор их маленькой общины. Павлик сомневался с раннего детства. Как не старался пастор отец Андрей, следуя святым словам Спасителя: «Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и состареет…», на путь истинный Павлика наставить у него не получалось. И хотя мальчик знал все молитвы и псалмы, не было в его глазах божьей искорки, сокрушался священник.

Путь Павла Сычёва от рядового сперматозоида к венцу эволюции был долог и тернист. Его не крестили после рождения, из-за принадлежности семьи к баптистской ветви протестантского христианства. Сам себя он помнил с того дня, когда стал мечтать о велосипеде. Павлик мечтал и молился! Он усердно просил Господа о велосипеде, его молитвы оставались без ответа. Он обещал Отцу Небесному хорошо учиться, регулярно посещать Дом Божий, креститься чуть ли не в ближайшие выходные, не убивать и даже не прелюбодействовать. Господь был глух. Тогда, прикинув все за и против, Павлик решил, что концепция Бог-Мальчик-Велосипед, работает иначе. В общем он украл велосипед из подворотни соседского дома и стал стал молиться о прощении. Его вычислили на третий день. Сначала его избили соседи у которых он украл велосипед, затем старшие братья, потом его крепко высек отец. Он просил прощения и молился. Спаситель не заступился… Павлик замкнулся в себе, он перестал ходить на еженедельные евангельские учения, стал пропускать воскресные проповеди. Вначале его просили, уговаривали, запугивали гневом Божьим и отлучением, затем махнули рукой…

А между тем, в Средней Школе No.13 Павлик делал успехи, особенно ему нравились и легко давались, естественные науки. После уроков он часами просиживал в поселковой библиотеке, где увлечённо изучал биологию и зоологию по учебникам старшеклассников. Ночами, прячась от родителей и братьев, Павлик зачитывался Джеком Лондоном. К четырнадцати годам, он оставался единственный в семье, да и во всей общине, кто не принял крещение. После окончания восьмилетки Павел Сычёв поступил в Ветеринарный Техникум имени Чарлза Дарвина, на факультет зоотехники. Техникум находился в соседнем городке, при учебном заведении имелось общежитие, куда Павлик и переехал. Учился он с удовольствием, занятия не пропускал, стал вегетарианцем, за отличную успеваемость получал повышенную стипендию.

После окончания техникума его направили работать в городской зоосад, помощником ветеринара. Работа ладилась, животных он любил, те отвечали ему взаимностью. Павлик снял комнату в домике у сторожа, буквально за оградой зоосада. Иногда по просьбе директора, он приглядывал за больными животными по вечерам или в выходные. А ещё он подружился с ветеринаром, Яковом Феликсовичем Гурвичем, а тот в свою очередь проникся к смышлёному юноше и даже открыл ему тайну: оказывается можно научиться понимать язык животных, ближе всех к человеческому — диалект белок. Надо сказать, что Яков Гурвич, был человек пьющий, хоть и не запойный. Когда он бывал трезв, то пытался давать парню уроки, но способностей к языкам у Павлика не было, а через пол года его и вовсе забрали служить в доблестный стройбат Советской Армии.

Советская Власть, не признававшая чужих богов, жестоко обошлась со семьей Сычёвых. Когда Павлик вернулся из армии, все его браться отбывали длинные срока по загадочным статьям на самом краю, обширной географии СССР. Отец медленно высыхал от тревоги и тоски, а потом тихо умер во сне. Мать почти оглохла, её руки сильно тряслись, за покосившимся домом приглядывала рано состарившаяся сестра. Павлик отдал ей заработанные за два армейских года 600 рублей, она испуганно взяла деньги, потом заплакала и перекрестила брата.

Павлик, как был в военной форме, вернулся в город. Первым делом он поехал навестить Якова Феликсовича. Дверь ему открыла румяная тётка:

— Вы до Гурвычей? Запизнывся ты солдатик, воны до Израилю поихалы. И Яша и мама ихняя, але таки добри люды — собаку нашего выликувалы! А ты Павло?

— Да…

— Так Яша тоби посылочку залышыв, зачекай тут… — и она исчезла в глубине квартиры. Через несколько минут тётка вернулась и передала Павлику, завёрнутый в плотную бумагу пакет, — Борщыку с чесночком хочешь?

Павлик развернул пакет на скамейке у ограды зоосада. В нём была короткая записка и потрёпанная временем книга: А. С. Пушкин «Сказка о царе Салтане». Павлик открыл её наугад:

«… Ель в лесу, под елью белка;

Диво, право, не безделка —

Белка песенки поет

Да орешки все грызёт.

А орешки не простые,

Все скорлупки золотые…»

Обратно в зоосад Павлика не взяли, место было занято, зато сторож, который раньше сдавал ему комнату обрадовался, увидев старого знакомого. Павлик рассказал ему обо всём, тот достал из заначки полулитровую бутылку водки.

— Я не пью, дядя Серёжа, — отказывался дембель.

— А что здесь пить, — искренне удивился сторож, — её вдохнуть и нету…

— Всё равно не буду!

— Некрасиво это, не по-людски как-то, отца родного не помянуть…

Они быстро выпили бутылку, закусив вкусным ржаным хлебом, от сала Павлик отказался, дядя Серёжа удивлённо пожал плечами, но не настаивал. Затем Павел ещё два раза бегал в гастроном за водкой и папиросами. Он ушёл под утро. Ходил вокруг ззоосада пока его не задержал военный патруль. Поначалу он получил пять суток ареста за нарушение формы одежды, свою дембельскую фуражку он подарил сторожу в знак вечной дружбы. Потом какой-то любопытный лейтенант из комендантского взвода, нашёл за обложкой военного билета Павла Сычёва, письмо с вражеским адресом… Павлика ещё толком не протрезвевшего, привезли в особый отдел при гарнизоне. Там его неторопливо и скрупулезно допросил пожилой майор с битым оспой лицом. Павлик выпил подряд два стакана холодной воды, немного пришёл в себя и всё обстоятельно объяснил. Как следователь ни крутил, под «предательство Родины» Павлика подвести не получалось. А жаль, ему так хотелось ему уйти на пенсию героем. Отсидев положенный срок, Павлик отправился в военкомат, встал на учёт, сдал военный билет и получил паспорт.