Светлана Эст - М + Д = Страница 4

Дарья прикинула с привычной профессиональной точностью: в ее параметры, кроме стандартных «90–60 — 90», входили рост — 179 см, суповой набор из костей весом в 46 килограмм и возраст — 17 лет, то есть для топ-модели международного уровня она была уже стара и толста, но в манекенщицы еще годилась. Высоту каблуков, какие Дашу никогда не утомляли, так как она невесомо парила на них, следовало вычесть. В итоге «Мартин», как она мысленно его называла, оказывался выше нее на 2 сантиметра, что было важным — у высоких женщин «академическая» проблема Лолиты и Саши существовала всегда, и раскрасавицы исключением из нее не являлись. Если французского писателя Мопассана она давила своей пошлостью, то русскую манекенщицу Дашу Раткевич Эйфелева башня трогала своим одиночеством.

Дарье пришлось честно признаться себе, что она постоянно мечтает о совершенно незнакомом ей парне, и что у нее каждое утро портится настроение, так как Его нет на остановке.

Но люди устроены навыворот: говорят они одно, думают другое, а делают третье; они беспричинно обижаются и, что гораздо хуже, обижают — таков основной парадокс человеческой натуры. Поэтому, в непривычно пустом, для разнообразия, автобусе, когда манекенщица оглядываясь, приметила студента в расстегнутой дубленке, из-под которой выбился двухцветный трикотажный шарф, она опять подалась вбок, несмотря на то, что больше всего на свете ей хотелось прижаться к нему всем телом и спросить:

— Где ты пропадал?

И еще — поправить ему шарф.

«Получи за то, что осмелился не приходить», — подумала Даша, занятая своими переживаниями. Она боялась посмотреть на своего возлюбленного, но потом, пересилив себя, все же повернулась.

Высокий и статный парень, как Гибралтарская скала, загораживал проход, сердя пытавшуюся обогнуть его пожилую суетливую женщину, одетую в собачью китайского производства стриженую доху. На его опущенном вниз лице блестели крупные и мелкие капельки воды от растаявших снежинок. Потом Он посмотрел на Дашу долгим и странным, как ей показалось взглядом, и, чего она совсем не ждала, вышел обратно в еще незакрытую дверь «Икаруса».

На улице задувало, но Дашу трясло не от холода, а от разочарования. «Дурак, дурак, дурак какой! — думала она. — Я же тебя люблю, дурак!»

Чуть ниже таблички с номером и названием маршрута на залепленной снежной крупой и куржаком боковине автобуса, из которого манекенщица только что вышла, еще можно было различить сделанную пальцем надпись, будто раствором «Корректора» штрихуемую вьюгой: «Спасибо, что ты была! Прощай. М + Д не получится». Так что Дарья, остановившаяся переждать, пока «гармошка» не отъедет от остановки, чтобы без помех перейти улицу, машинально ее прочитала.

Манекенщица пожалела «М» и «Д», потому что у них «не получится», а вот у нее есть любимый, затем отметила про себя, что благодарили от имени мужчины, неведомого Ромео, и только после всех логических выкладок вдруг сердцем почувствовала, что «Д» — это она, Даша, а прощался с ней пятнадцать минут назад он — Михаил, Максим или Матвей, короче «Мартин».

— Получится! — погрозила Дарья кулачком вслед автобусу, насмешливо подмигнувшему ей издалека красным «поворотником». — Еще как получится!

В последнее время микрокосмос вокруг Максима Воронова сыпался и терял краски, втягивая его в сворачивающееся пространство несчастной любви, поэтому он не стал удивляться тому, что Севы нет на остановке у института, хотя Пахомов чрезвычайно редко нарушал старую добрую традицию опаздывать вместе, а посчитал сей факт очередной народной приметой разрушения мира.

Но подойдя к колоссальному, сработанному в эпоху архитектурных излишеств и облицованному мраморной плиткой, крыльцу главного корпуса, Максим услышал знакомую баритональную скороговорку Пахомова:

— …Сам ототру весь фасад, и если понадобится — зубной щеткой, как меня в армии учили. И траву вам заодно покрашу в зеленый цвет.

В распятом виде, как пойманный легионерами участник восстания Спартака, Севыч стоял немного в стороне от входной двери, что-то закрывая своими длинными руками и спиной, а его атаковала свирепая в синем «хэ-бэ» халате «техничка» с ведром горячей воды и половой тряпкой наперевес:

— Сколько уже отмываю твои пакости, и каждый день снова проявляются. Сейчас охрану приведу с вахты!

— Сначала помаду сличите с моей, а потом уж на помощь звать можно. Ну, мой это цвет или не мой все же? — отбивался от уборщицы Пахомов, выпячивая губы и складывая их бантиком.

Когда Максим подошел, Сева перестал паясничать, стал серьезными и устало уронил руки. И тогда Воронов прочитал то, что яркой Дашиной губной помадой было написано на стене: «Спасибо, что ты будешь! Встретимся здесь 31/ХII в 21–00. М + Д все получится».