Инна Гофф - Рассказы-исследования Страница 4

Книга вышла в Москве в 1912 году в типографии Сытина. Мы тут же посмотрели содержание – «Встречи: Ф. М. Достоевский. И. С. Тургенев. Л. Толстой. Глеб Успенский». И ни слова о Чехове. Лишь потом, в Москве, изучив подробно воспоминания Алчевской, я поняла, почему встреча с Чеховым не описана ею. Потому что это была именно встреча, за которой не последовало длительного общения. Праздник – так называет Алчевская это событие в своем письме: «Вчера и на моей улице был праздник!»… Так она пишет в письме к Марье Николаевне.

Я спросила, кто бы это мог быть. Елена Алексеевна задумалась.

– Видите ли, – сказала она, – их было несколько. Но, судя по тому, что вы рассказали, это Марья Николаевна Салтыкова… Федя, принеси Адрес, который Христине Даниловне преподнесли к пятидесятилетию ее деятельности… Там есть фамилии всех учителей…

Федор Семенович принес большую папку с Адресом, где среди учителей, подписавших его, мы сразу нашли Марью Николаевну Салтыкову.

– Скорей всего, это она. Мне известно, что они близко дружили, несмотря на разницу в возрасте, – Христина Даниловна была много старше Марьи Николаевны…

– А Клавдия Николаевна? Та, которая сообщила Алчевской о том, что Мария Николаевна была больна… Она, должно быть, сестра Марьи Николаевны?

– Нет, это невестка Алчевской, жена Николая… Она тоже работала в школе. Все близкие Христины Даниловны были так или иначе связаны со школой, привлечены ею к школьному делу…

Предстояло еще спросить о любовной истории Алчевской, пережитой ею в Ялте. Я колебалась, не зная, удобно ли задать подобный вопрос внучке? Но поскольку внучка сама была уже бабушка, – две прелестные девочки, русая и черноволосая, выглянули из-за двери и скрылись, – я рискнула. Глаза Елены Алексеевны гневно расширились.

– Этого быть не могло!.. Христина Даниловна очень любила своего мужа…

– Но там упоминается какой-то А. К., который огорчил ее тем, что не сможет приехать в день ее рождения?

«…а между тем сердце не мирится с этим, и я плачу, плачу целый день…»

– А. К.? – Гнев сменился удивлением. – Это муж Христины Даниловны, Алексей Кириллович!.. Во всех письмах и дневниках она называет его сокращенно – А. К. Вам известно, как он погиб?..

От матери я уже знала трагедию семьи Алчевских. Знала, что муж Христины Даниловны, банкир, глава акционерного общества, обанкротившись, бросился под поезд. Это было громкое дело – на всю Россию, но мама знала об этом смутно, с чужих слов, потому что произошло это не то в самый год ее рождения, не то год спустя…

– Об этом есть у Ворошилова, – сказал Федор Семенович и принес из соседней комнаты сентябрьский номер «Октября» за шестьдесят седьмой год. Открывали журнал «Рассказы о жизни», написанные Климентом Ефремовичем Ворошиловым.

Там говорилось о судьбе Алчевского, основателя земельного и торгового банков в Харькове, и о заводе ДЮМО,[3] где работал в пору своей юности легендарный в будущем слесарь Клим.

«…в царской России начался уже острый экономический кризис, достигший наибольшей силы в 1900–1903 годах. Повсюду производство свертывалось, и в этом бушующем океане экономического кризиса завод ДЮМО был одно время как бы островком. Здесь еще продолжали плавить чугун и сталь, выпускать разносортный прокат. (…) На территории росли груды чугунных отливок и металлических изделий… Но рабочих не увольняли, и именно поэтому здесь не чувствовались в полной мере те бедствия, которые уже свирепствовали по всей империи.

Это странное в условиях экономического спада явление было связано с деятельностью А. К. Алчевского, который хотел противостоять стихии кризиса и, видимо, в какой-то мере облегчить положение рабочих.

Находясь под сильным влиянием своей прогрессивно настроенной жены Христины Даниловны, Алексей Кириллович Алчевский проявлял либеральные наклонности. Но его финансовые ресурсы иссякли, и он оказался накануне банкротства.

Ходили слухи, что в связи с этим Алчевский решил обратиться к самому Николаю II и выехал в Петербург. Рассказывали, что там он беседовал с министром финансов Витте, и царедворец докладывал „его величеству“ о просьбе Алчевского выделить ему кредит в несколько миллионов рублей. Николай II якобы разрешил ассигнование лишь трети от этой суммы, что не устраивало Алчевского. Он попросил Витте еще раз обратиться к царю, но тот ответил решительным отказом, и тогда Алчевский, выехав в мае 1901 года из Петербурга, бросился под колеса поезда. В память об этом человеке железнодорожная станция Юрьевка и раскинувшийся вокруг нее город впоследствии и получили наименование „Алчевск“ и долгое время сохраняли это наименование».

Многое объяснили мне воспоминания К. Е. Ворошилова, с которыми уже подробней я познакомилась дома, в Москве. Картина жизни тех лет, прошлое нашего Донбасса нарисованы в них живо и непосредственно. Говоря о своей юности, Ворошилов много внимания уделяет заводским школам, самодеятельным драматическим кружкам, этому средоточию роста народного сознания, в том числе и его собственного. Недаром они постоянно преследовались царским правительством. В связи со школами снова возникает в его воспоминаниях имя Алчевской. «Жена владельца поместья – Алчевская – подарила „волшебный фонарь“, тогда большую редкость даже в городских школах. Она же высылала из Харькова еженедельно, по просьбе учителя, новые серии диапозитивов. (…) Школа стала чем-то вроде нынешних Домов культуры. Смотреть картины и слушать рассказы приходило все село. Так как школьные стены не вмещали всех желающих попасть на картины, их начали показывать на улице, на беленой стене соседнего сарая…»

Я прочла это уже потом, в Москве. И для меня стало ясно, что, сетуя в письме к подруге на охлаждение мужа, приписывая это своему возрасту, Алчевская не предполагала, что Алексей Кириллович находится накануне банкротства. Оберегаемая им от того, что неотвратимо, как лавина, катилось навстречу, Христина Даниловна не знала, что через год станет вдовой…

Мое предположение, что Алчевская не вникала в банковские дела мужа, подтвердилось в письме Христины Даниловны Достоевскому, приведенном в ее книге:

…«В Ессентуки необходимо ехать через Харьков, и вот мы будем иметь счастье видеть Вас у себя. Я говорю мы, так как муж мой один из искренних поклонников вашего таланта, хотя и возражал на нашем последнем вечере чтения на Вашу заметку о банках. В чем состоял его протест, я не сумею Вам передать, так как ровно ничего не понимаю в его банковых делах и нахожу их настолько скучными, что удаляюсь обыкновенно в другую комнату, когда заходит речь о банках».

И это я прочла уже в Москве. А тогда, в доме Бекетовых, мне показали бережно хранимый сборник, составленный по инициативе Алчевской, при ее личном активном участии, учителями ее школы, – «Что читать народу?». В подзаголовке значилось – «Критический указатель книг для народного чтения. С.-Петербург. 1884».

Перелистав его, я обнаружила, что в сборнике были представлены не только рекомендованные книги, но и те, что получили отрицательный отзыв. В таком случае в краткой, но убедительной рецензии пояснялось, почему данная повесть (или рассказ) не заслуживает быть прочитанной народным читателем.

Представленная на Парижской всемирной выставке 1889 года, эта книга была удостоена высшего приза – золотой медали…

…Это ли не тема для высокой трагедии, для романа в чисто русском, классическом духе?!

Вспомните историю Инессы Арманд, актрисы Марии Федоровны Андреевой. Женщина высоких душевных идеалов порывает со своей средой. Уходит от обеспеченной беззаботной жизни, от роскоши и изобилия, становясь на тернистый путь революции, принимая сторону тех, кто борется за новое, идеальное общество.

Несовместимость душевного склада гибельна для двоих. Роковой исход предрешен. Когда любовь не слишком сильна, дело заканчивается разрывом. В ином случае – гибелью более слабого.

Трагедия семьи Алчевских для меня предстает в свете любви и слабости. Да, слабости банкира Алексея Кирилловича Алчевского перед высоким либерализмом жены, постоянно влиявшей на его деловой характер.

Негоциант, магнат, банковский воротила не смеет быть либералом, пускаться в ненужные сантименты.

Любовь к жене очеловечила, одухотворила машину, какую в идеале должен являть собою делец. Погибло дело, но человек возродился, гибелью заплатив за свое возрождение.

За окном было совсем темно, по стеклам шелестел дождь. Мы отказались от чая с кизиловым вареньем, предложенного нам гостеприимными хозяевами, и заспешили домой. Федор Семенович вызвался нас проводить. Пока он снаряжался, мы разглядывали картины в старинных рамах, на стенах гостиной – морские пейзажи. Елена Алексеевна сказала, что писал их ее отец, академик архитектуры Бекетов, – недавно в Харькове состоялась даже выставка его работ…