Чарльз Бомонт - Ночная поездка Страница 4

— Что ты сделал, Макс?

— Я уложил ее, Дик. И это оказалось легко.

Я дернул плечом и выбрался на сцену, но за ящиком было пусто. Дейви ушел.

— Где обитает куколка? — спросил я.

Макс замахал руками.

— Забудь обо всем. Теперь все кончилось. Парнишка — да он благодарен мне!

— Гарденс-роуд, 45, - произнес голос. — Квартира 5. — Говорил Парнелли.

— Ты тоже хочешь, Дик? — спросил Макс. И захохотал: гнуснее звука я еще не слыхал.

— Ку-ку, — сказал Парнелли. — Холодное прикосновение мастера.

Я рассматривал человека, которого любил шесть лет. Он сказал:

— Она не станет отрицать, — и я подумал, что это топор между глаз Дейви. Он никогда теперь не поднимется, никогда.

Я схватил Макса за руку. Он улыбнулся:

— Я знаю, как это тебе не нравится, парень, — сказал он, — и поверь — мне тоже. Но лучше, если он обнаружит это теперь, чем потом, не так ли? Разве не видишь — мне пришлось это сделать ради него.

Кое-кто из толпы потихоньку начали подтягиваться, чтобы послушать. Мне было все равно.

— Дейли, — сказал я, — слушай внимательно. У меня есть идея. Если окажется, если так получится, что идея верна, я вернусь назад и тебя убью. Усек?

Он был здоровенный, но у меня выросли крылья. Я жестко отпихнул его с дороги, выбежал наружу и поймал такси.

Я сидел на заднем сидении, моля бога, чтобы она оказалась дома, сожалея, что забыл захватить горн — чтобы хоть что-то протрубить!

Я плюнул на лифт и перепрыгивал через три ступеньки.

Я застучал в квартиру. Нет ответа. Я почувствовал, как заледенела шкура, и забарабанил пуще.

Цыпочка открыла. Глаза ее были красными.

— Привет, Дьякон.

Я захлопнул дверь и стоял там, пытаясь найти нужные слова. Все казалось срочным. Все было прямо сейчас.

— Я хочу правду, — сказал я. — Но только именно правду. Если солжешь, я узнаю. — Я перевел дыхание. — Ты спала с Максом Дейли?

Она кивнула утвердительно. Я схватил ее, повернул к себе.

— Правду, черт побери! — Мой голос удивил меня: это говорил мужчина. Я сильно впивался пальцами в ее кожу. — Подумай о Дейви. Вспомни его. А потом скажи мне, что ты спала с Максом, скажи, что ты скинула одежду и позволила Максу Дейли уложить себя! Скажи мне это!

Она попыталась отвернуться, потом начала плакать.

— Я не спала, — сказала она, и я ее отпустил. — Я не спала…

— Ты любишь парня?

— Да.

— Хочешь выйти за него?

— Да. Но ты не понимаешь. Мистер Дейли…

— Я пойму на бегу. Сейчас нет времени.

Я позволил, чтобы у нее хлынули слезы, горячие и хорошие.

— Пошли.

Она поколебалась мгновение, но ее больше никто не обманывал, и она это поняла. Она набросила плащ, и мы вернулись в такси.

Всю дорогу никто из нас не произнес ни слова.

Уже наступило время закрытия, в заведении было пусто и темно. Со сцены раздавался медленный блюз.

Первым я увидел Парнелли. Он гудел на своем тромбоне. Остальные ребята — все, кроме двоих — тоже теснились здесь.

Парнелли закончил и подошел. Его сильно трясло.

— Где Дейви? — спросил я.

Он посмотрел на меня, потом на Лоррен.

— Где он?

— Ты немного опоздал, — сказал Парнелли. — Похоже, Большой М надавил немного сильнее обычного. Совсем немного.

Лоррен начала дрожать, я почувствовал по ее руке, и кто-то словно резанул мне потроха. Блюз продолжал напевать «Глубокие берега», мелодию паренька.

Парнелли покачал головой.

— Я отправился за ним через минуту после тебя, — сказал он. — Но тоже опоздал.

— Где Дейви? — спросила Лоррен. Казалось, она сейчас закричит.

— В своем номере. Или, наверное, сейчас его уже вынесли… — Парнелли смотрел на меня такими глазами. — У него не было пистолета, поэтому он воспользовался бритвой. Хорошая, чистая работа. Прекрасная работа. Сомневаюсь, что я смогу сделать ее хоть как-нибудь лучше…

Лоррен не произнесла ни слова. Она все выслушала, потом медленно повернулась и пошла прочь. Ее каблучки стучали по танцплощадке, словно кинжалы.

— Теперь ты понял? — спросил Парнелли.

Я кивнул. Я на секунду был опустошен, но теперь все пропиталось ненавистью.

— Где он?

— Предполагаю, в своем номере.

— Хочешь пойти со мной?

— Я должен это сделать, — ответил он. Он выдул фальшивую ноту и сессия остановилась. Спустился Буд Паркер, потом Хью, Ролло и Сиг.

— Они знают? — спросил я.

— У-гу. Но, Дик, знания иногда недостаточно. Мы дожидались тебя.

— Тогда пошли.

Мы поднялись наверх. Дверь Макса была открыта. Он сидел в кресле, ворот расстегнут, в руке бутылка.

— Et tu, Дик?

Я сгреб его за рубашку.

— Дейви умер, — сказал я.

Он ответил:

— Мне сказали.

Он поднял бутылку, а я хлестнул его по лицу, моля бога, чтобы он начал драться. Он не стал.

— Ты это сделал, — сказал я.

— Да.

Мне хотелось положить ладони на его шею и давить, пока глаза не вылезут из орбит, мне хотелось вернуть ему мою боль.

— Зачем? — спросил я.

Макс запрокинул бутылку и добрый глоток перешел в его глотку. Потом очень медленно, этим своим тихим голосом он сказал:

— Я хотел делать музыку. Я хотел делать самую лучшую музыку из всех, что была.

— И поэтому ты солгал Дейви о девушке?

— Поэтому, — сказал Макс.

Парнелли отобрал бутылку и прикончил ее. Его всего трясло.

— Слушай, Дик, ты думал, что ты в джаз-банде? — сказал он. — Но ты ошибался. Ты в странствующем морге.

— Скажи мне больше, Парнелли. Скажи мне ради Христа-спасителя, какое отношение это имеет к Дейви и к Лоррен?

— Это имеет отношение. Дейли пошел к цыпочке и дал ей свой высоковольтный снежок. Уговорил солгать и держаться подальше от Грина.

Я пытался хоть что-то понять, но не мог. В голову глухо бУхало.

— Зачем?

— Все очень просто. Она бы отобрала талант парнишки и швырнула в кучу хлама. Он рассказывал бы все ей, а не ящику. А ей не хотелось украсть у мира великого гения, не так ли?

Парнелли высосал из бутылки оставшиеся капли и бросил ее в угол.

— В этом все дело, Дик — у нашего босса совершенно уникальный свой собственный маленький подход к джазу. Он верит в то, что человека надо подкосить перед тем, как ему играть. Чем хуже тебе и чем дольше ты остаешься подкошенным, тем лучше музыка. Верно, Макс?

Макс спрятал лицо в ладонях и не ответил.

— Погляди вокруг. Ты: десять лет назад — десять, не так ли, Дик? — ты напился ночью, сел в машину и сбил маленькую девочку. Убил ее. Ролло, вон там — он сдвинутый, и ему это нравится. Хью, каков твой крест?

Хью молчал.

— О, да: рак. Хью у нас скоро, буквально на днях умрет. Буд Паркер и Сиг, бедные детки: на игле. Мейнстрим. И я — человек бутылки. Макс подобрал меня в Бельвью. Надо ли продолжать?

— Продолжай, — сказал я, ибо хотел, чтобы все стало предельно ясно.

— Но по некоторым причинам Максу не удавалось найти по-настоящему сломленного пианиста. Они претендовали на жалость, но черт побери, оказывалось, что у них всего лишь желудочные боли. Потом он нашел Дэвида Грина. Или ты его нашел, Дик. И тогда мы, наконец-то, оказались в сборе. Восемь жалких ублюдков. Понимаешь?

Парнелли потрепал голову Макса и икнул.

— Но ты никак не врубался, потому что ничего не понимал. Старый, умный Дейли. Сам ты давно бы смог избавиться от своего кошмара, однако он — он умеет поворачивать нож в ране. И он его иногда поворачивает — вроде как заводит нас, чтобы мы плакались об этом публике.

Хью Уилсон сказал:

— Чепуха. Полная чепуха. Я могу играть так же хорошо, как и…

Макс опустил ладони на поручни и выглядел более властным и сильным, чем когда-либо прежде.

— Нет, — сказал он. Он раскраснелся и дрожал. — Оглянись-ка назад, Дьякон. Кто были великие пианисты? Я имею в виду именно великих. Я тебе скажу. Джелли Ролл — о котором говорят, что он пропадал в борделях. Лингл — отшельник. Тейтулл — слепец. Кто играл на горне так, что пронзало сквозь кожу до самых костей и не отпускало? Я скажу тебе тоже. Упившийся ромом забулдыга по имени Бидербек и одинокий старик по имени Джонсон. Бадди Болден — он сошел с ума посреди парада. Оглянись, говорю я тебе, поищи-ка великих. Покажи-ка их мне. И я покажу тебе самых одиноких, самых жалких, побитых, покатившихся в ад ублюдков из всех живущих. Но их-то и помнят, Дьякон Джонс. Их-то и помнят.

Макс глядел на нас своими спокойными глазами.

— Дейви Грин был милым парнишкой, — сказал он. — Но мир переполнен милыми парнишками. Я сделал его великим пианистом — а это что-то такое, чего в мире сильно не хватает. Он делал музыку, которая проникала и трогала. Он делал музыку, слушать которую должен только бог. И она забирала невзгоды из сердец всех, кто слушал его, и всех, кто будет его слушать…

Теперь он сжал ладони в кулаки. Он весь покрылся каплями пота.