Габриэль Витткоп - Торговка детьми Страница 4

В эти дни Париж наводит меня на многие размышления. Разум призывает меня удалиться отсюда на некоторое время. Друзья описывают мне прелести домика в деревне, куда они приезжали бы в экипаже навещать меня, в какой-нибудь дыре вроде Виль-д'Аврэ, Шаронн или Жан-тийи, но я так люблю этот проклятый большой город, что не могу решиться покинуть его. Улицы здесь узки, воздух зловонен, Новый Мост и Пале-Рояль кишмя кишат шпионами, многим из которых не исполнилось еще и пятнадцати лет. Здесь не хватит смелости прогуливаться по ночам, если только не обладать безрассудством Грифона, о котором я только что Вам говорила; крики бродячих торговцев тут заглушают любую беседу, и каждое мгновение вас может сбить какая-нибудь телега. И все же я остаюсь, если только общее положение не ухудшится, что, впрочем, вполне вероятно. Есть и другие причины для отъезда, потому что некоторые из наших игр вызывают беспокойство соседей, как, например, игра в Маленького Засранца, очень веселая, которой мы развлекались еще тому назад несколько месяцев. Мы брали семилетнего севенца и намазывали его с ног до головы дерьмом, что ему, конечно же, совершенно не нравилось. И вот, в один прекрасный день наш малыш севенец вырывается и убегает по черной лестнице, ведущей в Торговый двор и несется вдоль площадки для игры в шары. Все зажимают носы, некоторые весьма громко хохочут, другие негодуют; когда же более любопытные поинтересовались, как же это могло получиться, мы ответили, что севенец, тупая деревенщина, упал в выгребную яму. Поверили нам или не поверили, страшная вонь вызвала жалобы - уже не впервые - но это не произвело и доли того шума, который поднялся после бегства и гибели Крикуньи. Однако этот слушок присоединился к тогдашнему большому гвалту, а мы в этом не отдали себе вовремя отчета. Люди стараются быть деликатными, когда хотят казаться честными. Что могли бы они сказать о страшной вони, исходящей от Сены? О золотарях, которым лень вывозить фекалии за город, и они вываливают нечистоты прямо в наши канавы и ручьи? Эта кошмарная жижа медленно стекает вдоль улиц к Сене и отравляет ее берега, куда приходят по утрам водоносы за водой, и эту воду парижане затем используют для мытья и приготовления пищи. Я уж не говорю о трупах, которые наши студенты-медики режут на куски и выбрасывают в выгребные ямы, или о нечистотах, что поднимаются по трубам, и те лопаются? Но все молчат, а ужас положения приходится исправлять одним нашим несчастным золотарям. А когда в моем доме мы предаемся пустячным невинным забавам, вот тут-то общественное мнение кипит от возмущения!

Оставьте Париж, говорят мне верные друзья, уезжайте! еще есть время. Речь не только о тех событиях, ход которых пересказывают газеты, и не только о тех неожиданностях, что для нас приберегают наши детки; не в этом одном состоят трудности нашей жизни: клиенты тоже доставляют нам немало забот. Я расскажу Вам об этом в другой раз, ибо сейчас ложусь спать.

Ваш друг Маргарита

Моя дорогая Луиза,

Я уже давно писала Вам об этом, но никогда не устану повторять, сколь важна постоянная забота об удовлетворении наших клиентов. Вы не поверите, насколько капризными могут они быть! Вот, например, господин Лостансуар, который хочет, чтобы его обслуживал Геркулес, причем и пять, и шесть раз подряд без устали. Что ж, скажете Вы, моя красавица, такое можно найти. Вы не были бы неправы, если бы месье Лостансуар не вбил себе в голову, что ему нужен Геркулес двенадцати лет. Где прикажете такого искать? Ворчунья советует мне одеть ландышем какого-нибудь крепыша с Крытого рынка, одного из тех, что умеют отважно совокупляться у стены, с расставленными ногами, со штукой, стоящей до пупа, - но, повторяю Вам, я презираю такие уловки. Правда, я не могла не подумать о Лостансуаре, наблюдая, как маленький паучок окучивает большого с необыкновенным пылом.

Расскажу ли я Вам и о господине Онейяре, у которого член закручен как бутылочный штопор? Это большая редкость, согласитесь. Онейяр приводит меня в замешательство, так как он хочет лишь совсем юных существ, а при этом отверстия должны позволять ему играть в вытаскиванье пробки, крутить спирали, танцевать, выписывать замысловатые кривые бедрами и тазом, непрестанно двигая своим достоянием. А это вовсе не просто, если при этом искать узости.

Господин Биго никакой оригинальностью не блещет, кроме того, что при каждом движении он испускает ветер: особенность, которая не всем может понравиться.

Аббат Монтини - ничтожный онанист, который все время пытается уйти, не заплатив, после того, как просидит несколько часов в кресле, бесплодно мастурбируя и не переставая при том осуждать жестокость Понтия Пилата и злонамеренность грешников.

Нужно иметь крепкие нервы, чтобы его выносить.

Индус приходил только один раз, но я надеюсь увидеть его у себя еще. Его принесли в паланкине, и заплатил он превосходно. Он прибыл в Версаль два года назад в числе тех, кого послал Типу Сагиб, султан Мизора, который рассчитывал, что Людовик XVI поможет ему прогнать англичан. В честь посланцев султана устроили великолепный праздник, но момент был выбран не очень удачно, так как у короля было уже достаточно домашних забот. И вот индус появляется у меня, одетый в шелк цвета сухой розы, вытаскивает из широких складок свой молочно-кофейный член, похожий на длинную тонкую змейку, весь в помпонах, колокольчиках и красных лентах - это, объясняет он нам, должно пониматься как часть его священнодействия. Он опрыскивается розовой водой и, смазав розу розовой же помадой, вводит своего угря в Минуса, который тихонько плачет. Индус весьма хорошо воспитан, и наши туалетные комнаты ему очень понравились, а это важно.

Иногда у моих завсегдатаев есть какая-нибудь особенность. Например, господин Гробу признает только девочек, у которых распустились уже первые цветы, так как ему доставляет удовольствие их брюхатить. Как это было последний раз с Дырявкой. Достав из ширинки свой огромный орган, темный, блестящий и весь в набухших венах, он устраивает его между бедер Дырявки, у которой женское отверстие самое маленькое в мире. Засовывает между ее губок фиолетовую залупу величиной с кулак, резко вдвигает, и мы слышим, как - плоп! - лопается девственная плева, а чудовище засаживает по рукоятку, кровь так и брызжет на живот. Гробу включает машину на полный ход, затем, с тигриным рычанием выстреливает таким невероятным количеством семени, что оно переливается через край и стекает ему на башмаки. Что же касается Дырявки, то на этот раз мы ей вставили кляп, а то ее крики были бы слышны до самого Люксембургского дворца. Это произошло два месяца назад, и вот она беременна, как того и следовало ожидать. Плод ее чрева сможет нам еще послужить, когда месье и мадам Монтей снова захотят поиграть в хирурга. Но почему бы и Вам не заполучить месье Гробу в клиенты, раз уж он живет в Бордо, а в Париж приезжает только на заседания Ассамблеи?

До скорого,

Маргарита

Дорогая Луиза,

Когда однажды я писала Вам, что церковные нищенки ничего не стоят, я забыла упомянуть некоторые исключения. Они встречаются и здесь, как, впрочем, всюду. Например, я только что обнаружила Мелани-Лизунью перед церковью Сен-Сюльпис, пока она ждала свою мать, тоже нищенку. Это мулатка лет шести, которая отчаянно сопротивлялась, когда мы запихивали ее в фиакр. Не позднее, чем вчера, Ворчунья подрезала ей корень языка, поскольку мы намерены употреблять ее только для фелляций, до тех пор, пока она не сможет послужить по-настоящему. Принимая в расчет игру случая, некоторые думают, что она родня Флориану, но это не так. Не думайте только, что негр может пользоваться детишками для своего удовольствия: они заперты отдельно, с игрушками и сластями, пока не настанет время их службы. Такова моя система. В то же время, я знаю толк в разнообразии и умею в нужных случаях делать исключения.

В этом отношении я хотела бы рассказать Вам о девице Мавзолео, генуэзке, которая живет недалеко от Турнели и дает уроки арфы. Она немного хромает, почти богата и к тому же сафистка. Ворчунья с ней познакомилась при обстоятельствах, которые легко себе вообразить, ну да ладно уж, я не ревнива. Поскольку девица Мавзолео не ходит на дом к ученицам, но принимает их у себя, я хотела одним выстрелом убить двр зайцев и наказала Ворчунье смотреть в оба. Не прошло и двух недель, как она привела мне прелестную особу девяти лет, дочь первого поверенного по финансовому надзору. Люсиль, которую мать одевала на старинный манер, имела алебастровую кожу, очень черные волосы и очень голубые глаза. Было бы неосторожно причинить ей боль, поэтому я с самого начала решила встревожить лишь ее ум. Именно в этом направлении я и сориентировала Ворчунью и Монашку, при том, что они, возможно, не обладают тонкостью обращения, необходимой для такой задачи.