София Ларич - Черно-белая радуга Страница 40

Наконец, решился и ответил безразличным «алло».

– Мишка, привет, – заговорила из трубки Анна. – Я не отвлекаю?

– Отвлекла уже. Говори.

– Извини. Я просто узнать, как у тебя дела. Ты давно не объявлялся…

– Дела… – Миша постучал пальцами по столу. – Ну, например, у Андрея жена и ребенок.

– Да ты что?! Это он тебе сам сказал?

– Нет, я узнал совершенно случайно, что делает всю историю еще более отвратительной.

– Хочешь, увидимся? Поболтаем, напьемся? – сочувственно предложила Анна.

– Мне из дому выходить совершенно не хочется. Если только ты ко мне придешь…

– С Егором можно?

– Конечно. Приходите. Если я вдруг на звонок отвечать не буду, открывай своими ключами. Я в ванне посидеть хочу.

– Хорошо. Мы минут через двадцать подойдем. Нормально?

– Жду.

Миша вышел из ванной одновременно с тем, как Анна с Егором вошли в прихожую. Он подтянул полотенце на бедрах и кивнул в сторону комнаты:

– Проходите. Я сейчас… Закончу туалет.

Из кучи стираного белья на диване в кухне он вытянул джинсы и майку и, одевшись, вошел в комнату, где Егор гладил кошку, а Анна перебирала коробки дисков, сваленные кучей перед телевизором.

– Мишка, что у тебя за разруха? – спросила Анна, повернувшись к нему. – Ты что теперь дом не убираешь?

– Не хочется, – скривился он. – Вино будете? Или пиво?

– Давай вино.

Миша вернулся в кухню и открыл шкаф, в котором хранил свою пока небогатую винную коллекцию. Он обтер бутылку салфеткой и открыл ее громким хлопком. Повернулся за бокалами и наткнулся на Анну, застывшую за его спиной.

– Как ты, Мишка? – спросила она и потянула к нему руку. – Очень плохо?

– Да так. Ничего такого, чего я не чувствовал раньше. Мужики козлы же, помнишь?

– Да… Непонятно только, почему, зная это, мы вновь и вновь ввязываемся в отношения.

Миша расставил бокалы на столе.

– Это называется надежда. Егору наливать?

– Да наливай, – махнула рукой Анна. – Он сегодня отборочную комиссию не прошел. Тоже страдает.

– Блин, досада какая… И что теперь?

– Ну, можно еще в университет печати ткнуться, но он, конечно, растерял уже всю уверенность.

– Надо его как-то взбодрить. Нельзя в шестнадцать лет уверенность терять.

Анна взяла бокал, отпила вина долгим глотком.

– Как будто в тридцать можно. Тебе сейчас не хотелось бы чувствовать себя поувереннее?

Миша тоже взял бокал, оперся о шкафчик, размазывая вино по стеклу легкими покачиваниями руки.

– Слушай, ты сейчас сочувствуешь мне, или у тебя тоже какая-то гадость приключилась?

Анна глубоко вздохнула, пощипывая губы пальцами.

– Нет, все как обычно, но именно это почему-то и огорчает. Мне хочется новых ощущений, новых людей, мест…

Она нерешительно замолчала.

– Так за чем дело стало? – подтолкнул ее Миша.

– За всем. Ладно, пойдем к Егору.

В комнате устроились на полу. Миша сел рядом с Егором, похлопал его по колену, выражая ему свое сочувствие.

– Не расстраивайся. То, что тебя не приняли, вовсе не означает, что ты плохо рисуешь. Думаю, у них просто квоты для иногородних.

Миша понимал, что его слова звучат плоско и вряд ли способны взбодрить, но на большее он сейчас был неспособен, да и боялся выплеснуть ненароком душившую его горечь и желчь.

– Да, буду теперь в армии рисовать, – вздохнул Егор.

– Ну ладно тебе, – строго одернула его Анна. – У тебя есть еще время попробовать другие вузы. В конце концов, можно и дома в университет подать документы.

Воцарилось дружное молчание, и Миша покопался в памяти, пытаясь вспомнить какую-нибудь забавную историю или хотя бы просто тему для легкого разговора, но на ум ничего не шло, и он включил телевизор. Пощелкал каналами и, проскочив рисованную картинку, тут же вернулся назад.

– «Футураму» посмотрим?

На экране одноглазая Лила нравоучительно объясняла своим коллегам: «Человечество никогда ничего не добьется, если все мы не научимся притворяться, что хорошо относимся друг к другу».

– Да уж, как верно подмечено, – скривил губы Миша. – Я всегда говорил, что люди терпимыми не становятся, а только притворяются. Классная у них сатира. Смотрели?

– Только несколько серий, – ответила Анна.

Миша нажал на пульт, и мультфильм сменился кинематографическим семейным ужином. Анна спросила:

– Мишка, у тебя еда есть какая-нибудь? Давай приготовим ужин?

– Гречневая каша и хлеб.

– И все, что ли? А что же ты ешь?

– Ну, очевидно. Гречневую кашу и хлеб.

– Ужас какой, ты тут совсем дойдешь скоро, – Анна решительно встала, вытащила из кармана несколько купюр и удовлетворенно кивнула. – Я пойду куплю что-нибудь.

– С тобой сходить? – Егор подтянул ноги, готовый встать.

– Да нет, я быстро. В угловой магазин схожу. Мишка, чего-нибудь особенного хочешь?

– Нет, все на твое усмотрение, – вяло отозвался Миша. Идея приготовления ужина энтузиазма в нем не вызвала.

Когда за Анной захлопнулась дверь, Миша разлил по бокалам остатки вина и потянулся за пачкой сигарет на стеллаже.

– Ты куришь? – спросил он Егора.

Тот смущенно улыбнулся, качнул головой.

– Табак нет.

– А у меня есть, кстати, и не табак. Будешь?

– Не знаю, – ответил Егор, нерешительно глядя на дверь.

– Анька тоже курит, все нормально.

Миша вытащил из-за ряда книг на верхней полке пачку папирос и комочек марихуаны, завернутый в целлофановую обертку от сигарет. Замер на несколько секунд, усомнившись, что имеет право предлагать траву племяннику Анны в ее отсутствие, но решил, что Егора может унизить намек на его возраст и зависимость от решений других, и принялся растирать душистый комочек над листком бумаги.

Он раскурил папиросу, затянулся несколько раз мелкими затяжками и передал ее Егору. Тот шумно втянул дым и потянулся к Мише, жестами предлагая выдохнуть его в Мишин рот. Миша такая интимность смутила, но он все же приблизился к Егору с приоткрытыми губами, замечая вдруг крапинки на его желтоватых радужках и трогательную горбинку на носу.

Его тело облило приятным теплом расслабления.

Наклонившись стянуть с ног кроссовки, Анна заглянула в комнату и от неожиданности едва не выпустила пакет из рук. Мишина рука лежала на плече Егора, их губы сближались для поцелуя. В другой его руке, упертой в пол, исходила кольцами ароматного конопляного дыма папироса.

Она отбросила пакет вместе с ключами и рванулась к ним, уже повернувшим к двери удивленные лица. Подхватив племянника подмышку, она с силой дернула его вверх, заставила встать.

– Обуваться! Быстро! – скомандовала она, выталкивая его в коридор, и повернулась к Мише. – Ты… Урод! Зачем тебе это надо?!

Миша, замедленный и безучастный, поднялся, уставил в нее долгий, сухой взгляд.

– Что надо?

– Больше не с кем потрахаться? – прошипела Анна со сжатыми зубами.

– Ань, ты… – заговорил за ее спиной Егор.

Ее захлебнула новая волна злобы.

– Заткнись! Выходи, давай!

Она схватила его за руку, вытащила из квартиры и захлопнула за ними дверь ударом ноги.

По дороге домой Анна молчала, еще неспособная говорить связно после увиденного, и замечала боковым зрением испуганные взгляды Егора. Дошли очень быстро. Оказавшись в квартире, Анна первым делом набрала себе стакан очень холодной воды, залпом выпила его и указала племяннику на стул.

– Садись.

Он послушно сел и опустил взгляд в пол.

– Ты сознательно на это пошел? – спросила она.

– На что?

Анна оперлась о раковину, сжала ее края ладонями.

– Быть голубым весело и интересно, когда тебе двадцать-тридцать. – А престарелые педики никому не нужны. Это одинокие и несчастные люди, над которыми смеется общество. Я советую тебе очень хорошо подумать, прежде чем делать такой выбор и ломать свою жизнь.

Егор глухо молчал, ни единым движением не реагируя на слова Анны. Она продолжила:

– Завтра ты летишь домой. Я сейчас забронирую тебе билет. Матери скажешь, что со вторым университетом тоже ничего не получилось.

– Ань, не надо, – Егор поднял на нее просительный взгляд. – Мы просто курили траву.

Она наклонилась к нему и выставила указательный палец.

– Это ты просто курил траву, а… ему надо было другое. Все, Егор, закончили. Мне очень жаль, что так получилось, но другого выхода нет. Надеюсь, ты сможешь поступить дома.

Она перешла из кухни в комнату и включила ноутбук. Ее руки подрагивали, сердце только-только начало замедлять ритм. Миша, еще полчаса назад бывший для нее близким и родным, теперь казался ей пауком, инфицирующим своей болью всех, кто приближался к нему. Она услышала сзади шаги Егора и повернулась к нему. Его лицо выражало обреченную покорность, и Анну вдруг пребольно кольнула мысль: «А что, если я действительно увидела все не так?».