Владимир Митрофанов - Врачу, исцелись сам! Страница 40

Потом пришла весна. Оседали сугробы, в воздухе терпко пахло талой водой. Помнится, когда они шли с Софьей от платформы по дачному поселку к их домику – у Борискова мучительно болело и тянуло в паху

– так он ее хотел. Как-то пошли в рощу за березовым соком. Борискову захотелось заняться любовью тут же в роще, вокруг вроде никого не было, но тут в небе затрещал мотор параплана. Он сделал разворот и низко пронесся над полем, поднимая из борозд только что вскрытой пашни грачиные крики.

Они лежали рядом на чердаке дачи, где под крышей была сделана крохотная уютная комнатка, типа мансарды, стены которой изгибались под углом как крыша. Утром их будили вороны, ходившие по жести на коньке крыши и царапавшие ее своими когтями. Было тихо, никто их не беспокоил. Были будни, на даче никого не было и соседей не было, лишь где-то далеко визжала пила. Никогда больше не было таких спокойных солнечных дней, которые они проводили на озере, в прогулках и в любви ночью. Это был их крохотный мир, их страна, и они были единственными ее жителями. Однако вторжение в их страну вскоре началось. Оно произошло в виде самого худшего варианта -

Алика, бывшего Софьиного бойфренда, заявившегося на своей старой раздолбанной машине с огромным арбузом, цветами и шампанским. Он не дрался, не скандалил, но само его вторжение в их мир, сломало весь распорядок этой спокойной жизни. Они сели на кухне разговаривать

(Софья, умоляющее глядя, попросила Борискова полчасика погулять), пили чай. Потом Алик уехал, оставив арбуз. О чем они говорили – было неизвестно, но настроение было испорчено надолго. Вечером лежали в кровати рядом, не разговаривая. Он видел, что Софья не спала, глаза сверкали в темноте, когда она закрывала веки. Потом робко теплая рука ее коснулась его руки, переползла на живот и начала спускаться ниже. Он вздохнул и обнял ее.

Утром Софья с аппетитом ела арбуз. Борисков есть не стал. Софья, увидев, его изумленный взгляд, виновато сказала:

– Не сердись! Хороший арбуз, что же его – выбрасывать? Хочешь, я соседей угощу?

Потом опять стала к нему приласкиваться, залезла в штаны, Борисков поначалу сердился, но у нее как всегда все получилось. Мир снова был восстановлен.

Потом пошли сплошные ливневые дожди, и на даче стало как в тропиках – жарко и сыро. Пот тек ручьями. Это было не очень удобно.

Они скользили друг по другу, как смазанные маслом. Тогда же с Софьей как-то ходили в сауну в лесу на берегу лесного озера. Моросил дождь, побежали на мостки прыгать в воду. Софья совсем уж голой постеснялась, была только в трусиках, и необыкновенно прекрасная.

Взявшись за руки, с шумом бултыхнулись в воду, поплыли к кувшинкам.

Над водой стлался пар. Это были чудесные неповторимые мгновения жизни.

А потом пришла осень. И это была, пожалуй, самая счастливая осень в его жизни. Жили они все там же, на даче, до конца бабьего лета.

Золотые дни. Тихая, ясная погода. Как-то вышел на улицу, пронзительной грустью объял его этот ясный приветливый день, а потом и вечер бабьего лета. День был так хорош, но я не видел его, а когда вышел на теплый воздух в царство осеннего теплого ветра, а когда наступил вечер, в сумерках повисла красная луна. Искрилась лежащая на траве паутина.

Потом начались дожди. Однажды вышел на улицу: какая-то женщина в сапогах, до колена обляпанных глиной, в намокшем ватнике куда-то тащила на веревке грязную и мокрую козу. Стояла машина, сгружали мешки с картошкой. Листья висели на деревьях как грязное мокрое белье и устилали сад сплошным ковром, глушившим шаги. Вот и все.

Кончилось бабье лето. Заканчивалась и любовь

Софья… Не было никого ближе ее тогда во всем мире. Даже жена никогда не была ему так близка. И такой весны больше уже никогда не было. Потом много лет Борисков, провожая очередную весну, грустно думал, что вот еще одна весна прошла зря. Там были разные сложности.

Тогда нужно было проявить волю, решимость, а Борисков этого сделать не сумел. Они расстались, а потом она вышла замуж за другого.

Почему он ее потерял? Надо признать, Софья была женщина не его полета. Чтобы жить с Софьей, надо было быть совсем другим мужчиной – богатым, стремительным, уверенным в себе, самым лучшим. Софья хотела только этого и ничего другого. Он как мог тянулся, но не дотягивался. В юности Борисков еще имел иллюзии, что можно измениться. Однако жизнь показала, что измениться нельзя. Ты рождаешься с определенным талантом, определенными нервными реакциями. Люди, которых он знал еще по детскому саду, тот же Лешка

Романов, Геныч – через десятилетия оставались все теми же.

С Софьей было все сложно. Борисков тогда был женат уже лет пять, а Лизе было два года. Он просто не мог уйти. Позже еще оказалось, что Софья делала аборт, потом зачем-то рассказала ему о том, что там должны были родиться двойняшки. Борискову было до сих пор их жалко.

Не сказала бы, может быть, не думал бы. Старался об этом не вспоминать. От одного этого воспоминания всегда болела голова и становилось душно. "На том свете тебе, Борисков, все припомнят".

Как-то они с Софьей лежали в постели, Борисков мельком посмотрел на часы и подумал, что надо собираться. Он ненавидел этот миг. Он, наконец, встал. Софья посмотрела на него пристально. С ней явно что-то происходило. Она сказала:

– Останься! Я прошу тебя, останься!

– Я не могу! Ты же знаешь!

– Почему?

– Ты же знаешь!

– Ты меня не любишь?

– Ты же знаешь, что люблю. – Разговор был простой, но будто огромные камни ворочали.

– Тогда почему? Разведись, мы поженимся и будем жить вместе.

– Я занимаюсь этим, – соврал Борисков.

– Это твой выбор. Тогда – все! – сказала Софья и, сжав губы, отвернулась. Это ее выражение лица он потом еще вспомнил, увидев скульптуру Родена "Любовь убегает". Она вскочила с постели и быстро начала одеваться. Борисков со щемящим сердцем попытался ее обнять.

Впрочем, Софья, застегивая бюстгальтер, отмахнулась: "Я тебя знаю, ты можешь кончить только один раз, два раза подряд у тебя не получится. Давай, вали!"

Борисков любил Софью, но и маленькую Лизу очень любил. И выбор между ними сделать не мог. А много позже оказалось, что в конечном итоге он потерял все.

Потом Софья стала куда-то исчезать, скрываться от Борискова, вероятно, завела другого – хотела постоянной связи иди другого мужчину. Борисков мучился, подкарауливал ее. Тогда по средам ходили в спортзал на волейбол. Однажды сидел в раздевалке с Игнашевичем, врачом-дерматовенерологом. Они с ним как раз переодевались после волейбола в раздевалке. Игнашевич что-то там гнал по своим проблемам с подругой. У него всегда были проблемы с женщинами.

– Согласись, когда люди любят друг друга, они не могут друг без друга жить, скучают, стремятся чаще встречаться, каждый раз с трудом расстаются, постоянно непроизвольно пытаются прикоснуться друг к другу. А тут что получается: она живет с другим мужиком, вообще не желает с тобой встречаться, ты видишь ее только в ее обеденный перерыв один раз в неделю, когда она все время посматривает на часы и задает вежливые, ничего не значащие вопросы. Потом она уходит, и ни тебе ни звонка, ничего. Ты можешь прийти через две недели, через месяц, и никаких к тебе вопросов, где ты был, что делал.

Борисков тупо смотрел в пол. Игнашевич, который был в курсе их отношений с Софьей, видя подавленное состояние Борискова, заговорил, как всегда по своей манере, наклонив голову набок и не глядя ему в глаза:

– Да чего ты так убиваешься? На тебя же смотреть больно! Она тебе просто морочит голову. Раз она с ним живет – значит, ей это нравится, или, по крайней мере, это ее устраивает. Говорить "люблю" само по себе ничего не значит. Необходимо действие, доказательство.

Для женщины доказательством любви является близость с мужчиной. Она же живет, а значит и спит с ним. Каждый вечер стелет постель, ложится с ним рядом и когда кому-нибудь из них захочется, может быть, каждый раз на ночь они занимаются сексом. По статистике уж раза три-четыре в неделю это как минимум. Потом крепко спят, обнявшись. Ты ей не нужен. Я ведь ее парня знаю! – тут Игнашевич ухмыльнулся. Он говорил, не глядя на Борискова, что-то расправляя у себя в одежде: – Он приходил к нам сдавать анализы на скрытые инфекции. Софья его и приводила. Он мужик крепкий и знаешь, какой у него болт! Аж сизый, огромный, а яйца – как у слона! Я даже сам удивился. Впечатляет даже в спокойном виде. А меня удивить довольно сложно, но даже я удивился, а что уже говорить о женщинах. Он спермы наструячил чуть не пол майонезной банки. Лаборантка Маша как увидела, так закричала: "Покажите мне его скорее, я никогда не видела более качественной спермы!" Короче, суть в том, что она от него не уйдет. Тут скорее держит физиология. Я к чему все это говорю, чтобы было без ложных надежд, как ты сам всегда любишь говорить! Смотри, конечно, сам. Я же по-дружески. Любовь без взаимности не нужна совершенно, это пустое дело, всегда болезненное и разрушающее нервную систему. Женщине всегда хочется нравится многим мужчинам, покрутить мозги для нее это святое, но совершенно не обязательно, что она будут с ними со всеми спать! А такому прибору в глазах женщин можно противопоставить что-то уж совершенно исключительное, например, миллион долларов, настоящее богатство.