Вадим Смоленский - Записки гайдзина Страница 40

— А дело у нас такое, — сказал Рауль Абрамович. — Надо позвонить в баню и договориться, что мы к ним придем.

— Зачем договариваться? — не понял я. — Идите сразу, да и всё.

— Объясняю. Это баня не простая. Она по блату. Нас туда пустят бесплатно, надо только сказать, что мы от мистера Судзуки.

— Кто такой?

— Не помню. Вчера был банкет, пришел какой-то мистер Судзуки. Мы с ним выпили, разговорились. Короче, там есть баня, которой заведует его лучший друг. Вот телефон. Только он сказал, что разговаривать надо очень вежливо.

— Ха! — сказал я. — «Очень вежливо»… Да вы понимаете, что это такое — разговаривать по-японски очень вежливо? По-марсиански легче разговаривать, чем по-японски очень вежливо…

— Я понимаю. Он тоже так сказал. Он даже написал на отдельной бумажке все слова, которые надо в телефон говорить. Но ты сам понимаешь: банкет, спиртное, тыры-пыры… В общем, потерял я эту бумажку. Вся надежда теперь на тебя.

— Ну-ну…

— А в чем, собственно, трудность? — поинтересовался Владлен Эдисонович. — Неужели это настолько серьезный бит оф проблем?

— Видите ли, — сказал я, — это трудность субъективного толка. Мне крайне редко приходится разговаривать очень вежливо. В повседневной жизни это не так необходимо, поэтому практики почти нет. А практика нужна, поскольку очень уж всё сложно. Понимаете, в учтивой речи следует изо всех сил принижать себя и всё, относящееся к себе. А собеседника и всё, относящееся к нему, надо изо всех сил возвышать. Требование логичное — но беда в том, что все эти принижения и возвышения осуществляются сугубо грамматическими средствами. Существуют такие специальные глагольные формы — отдельно для себя и для собеседника. Сами по себе они ничего не значат, поэтому в разговоре их легко перепутать. Возвысить себя и принизить собеседника. А это не дай бог. Это оскорбление. Иностранцам вообще не рекомендуют говорить очень вежливо — от греха подальше.

— Вадичек! — сказал Рауль Абрамович. — Это всё очень интересно. Но нам не надо про глагольные формы. Нам надо в баню. Я понимаю, это сложнее, чем с девушками любезничать — но ведь и практика будет, не так ли?

— Хорошо, давайте телефон.

— Вот. Я тебе его даже сам наберу. Короче: мы все, сколько нас тут есть, хотим пойти к ним в баню. Сегодня днём, часа в четыре.

Раздался длинный гудок, и вслед за ним мужской голос:

— Моси-моси!

— Здравствуйте, — сказал я.

— Здравствуйте, — ответил голос.

Я сжал трубку и мобилизовался.

— Вас беспокоит негодный сотрудник университета.

— Хай! — сказала трубка. «Хай», мы вас поняли, продолжайте.

— Меня зовут Лишайников.

— Хай!

— Я негодный друг господина Судзуки.

— Хай!

— Мне кажется, что я хотел бы посетить вашу достойную баню. С моими негодными друзьями.

— Хай! — сказала трубка. — А сколько достойных господ соизволит посетить нашу негодную баню?

— Вашу достойную баню, — сказал я, — соизволит посетить три негодных человека.

— Вадичек! — вмешался Рауль Абрамович. — Ты почему три пальца отогнул? Нас четверо!

— Минуточку! — я зажал трубку ладонью. — А кто четвёртый?

— Ты, конечно!

— Почему я? Я не собирался…

— А как без тебя? Вдруг они будут что-нибудь говорить?

— Простите пожалуйста, — сказал я в трубку. — У меня нет слов, чтобы передать, как мне неловко — но тут у нас появился ещё один негодный человек. И он тоже хочет в вашу негодную баню.

Через секунду я осознал, какую страшную вещь вымолвил.

— Ой! — спина у меня похолодела. — Я перепутал! Я имел в виду: «достойную баню». Наш негодный человек хочет к вам в достойную баню!..

Трубка молчала.

— Накрылось! — шепнул я профессору. — С грамматикой облажался, теперь ничего не выйдет. Зачем вы меня перебили?

Рауль Абрамович виновато разводил руками.

— Моси-моси! — сказала вдруг трубка.

— Моси-моси! — отозвался я.

— Значит, пожалует четыре достойных гостя?

— Совершенно верно.

— А когда это произойдёт?

— Сегодня в четыре часа.

— Понятно. Будем с нетерпением ждать.

— Спасибо. Мы пожалуем.

— Всего доброго.

— До свиданья.

Я уронил трубку и рухнул в кресло.

— Всё нормально. Они нас ждут.

Ученые профессора тряслись от смеха.

— Что случилось? — спросил я.

— Ничего, ничего, — сказал Владлен Эдисонович. — Это очень кул, что вы спикаете по-джапанизски. Просто было забавно наблюдать, как вы все время кланяетесь. Ведь по телефону этого не видно…

— Привычка, — хмуро сказал я, вытирая со лба капельки пота.

За окнами автомобиля проплывали заснеженные поля. Город остался далеко позади.

— Слушай, Ралька, мы правильно драйваем? — спросил Владлен Эдисонович.

— Абсолютно, — кивнул Рауль Абрамович. — Дорогу я помню и без бумажки. Скоро будет заправка, потом мост, а за мостом указатель.

— Ну-ну… А что это вообще, куда мы драйваем, — сауна?

— Сауна там тоже есть. Если мистер Судзуки не наврал. Но это не главное. Главное, что это онсэн и что там есть ротэмбуро. Горячий источник с открытой ванной.

— Я очень эксайтид, — произнес Владлен Эдисонович. — Я ещё ни разу не был в этом… как ты сказал. А ещё говорит, не знает японского…

— Совершенно не знаю, — подтвердил профессор. — Знаю только три слова: онсэн, ротэмбуро и каки. «Каки» значит «хурма». Приезжай к нам осенью и увидишь: вот на этих деревьях вдоль дороги будут висеть каки.

— Каки, — повторил Владлен Эдисонович. — Это, наверное, найс вью…

Гена Сучков поправил очки на носу.

— Вот заправка! — Профессор притормозил. — А вон мост! И указатель… Вадичек, это на баню указатель?

— Там три указателя, — сказал я, приглядевшись. — И все на бани.

— Что, все на разные? Как называются?

— «Ютопия», «Ю Ноу» и «Ай Рабу Ю».

— Ничего себе… Что ж он молчал, что их тут столько?

— А которая наша?

— Если б я помнил. Придется все три проверять.

Мы свернули на узкий проселок. Развесистые сосны с обеих сторон тянули к нам белые лапы.

— А почему у них бани по-английски называются? — спросил Гена Сучков.

— Это не совсем по-английски, — сказал я. — Это игра слов. «Горячая вода» по-японски — «ю». Если употребить соответствующий иероглиф, то «Ай рабу ю» будет означать «Я люблю горячую воду». Билингва.

— Куда это указатель, Вадичек?

— Как раз туда. В это самое «Ай Рабу Ю». Направо и еще триста метров.

Через триста метров дорога уперлась в берег озера. Здесь была гравийная стоянка, и неподалеку двухэтажное здание бани. Мы вылезли из машины.

— Ба! — воскликнул Владлен Эдисонович. — Глядите! Рашн!

Из озера в метре от берега торчал столб с прибитым к нему жестяным щитом. На щите красовалась надпись:

— Точно! — обрадовался Рауль Абрамович. — Всё, как этот мистер и говорил. Озеро, куда прилетают зимовать наши лебеди. Значит, мы не ошиблись.

— Не вижу лебедей, — сказал Гена Сучков, оглядывая озеро.

— Ещё не прилетели. Или уже улетели. Полотенца бы не забыть…

Войдя внутрь, мы разулись, поставили обувь в специальные ячейки и по дощатому полу подошли к стойке, за которой дежурила девушка лет двадцати.

— Здравствуйте, — сказал я. — Мы вам сегодня звонили.

Девушка растерянно изобразила легкий поклон.

— Добро пожаловать… С вас по пятьсот иен…

Я повернулся к Раулю Абрамовичу:

— Говорит, платить надо.

— Как это «платить»? — удивился Рауль Абрамович. — Скажи ей, что мы от мистера Судзуки.

— Мы негодные друзья господина Судзуки, — снова обратился я к девушке. — Мы сегодня утром по телефону договаривались…

— Подождите немножко, — пролепетала девушка и исчезла за занавеской.

Через полминуты к нам вышел импозантный седеющий мужчина.

— Здравствуйте, — сказал я ему. — Мы негодные друзья господина Судзуки. Мы вам сегодня звонили.

Он обвел нас внимательным взглядом.

— Желаете принять ванну?

— Совершенно верно.

— Милости просим. Цена билета пятьсот иен.

— Настаивают на деньгах, — перевел я.

— Это какое-то недоразумение. — сказал Рауль Абрамович и шагнул к стойке. — Судзуки-сан! Дую ноу хим? Виа хис фрэндс!

— Подождите немножко, — сказал мужчина и тоже исчез.

— Сколько просят-то? — спросил Владлен Эдисонович.

— Пятьсот иен. Грубо говоря, пять долларов.