Екатерина Минорская - Женского рода Страница 40

Марго не обернулась и быстро зашагала прочь.

— Ну вот, и после того моего звонка мы с Марго виде­лись редко, это ты знаешь, — договорила Анна Михай­ловна и отложила клубки,

Алиса видела больше, чем вмещали бабушкины слова, она знала, что все главное для тех двоих осталось между строчками или вовсе за пределами этого рассказа: откуда ее бабушке было знать, как они первый раз обняли друг друга, гуляя по набережной, или как Марго уронила слоника… Об этом Алиса лишь догадывалась, а услышала позже, сидя на краешке кровати возле торшера напротив кресла Маргариты Георгиевны…

А тогда Алиса задумчиво закрыла альбом. Выходя из комнаты, бабушка оглянулась и произнесла то ли для Али­сы, то ли для кого-то в книжном шкафу, куда она посмот­рела выискивающим взглядом, какой у нее был обычно, когда приходилось произносить какие-то формальности:

— Маргарита Георгиевна, не желая Зое зла, все же вне­сла немалую смуту в ее жизнь… Зоя прожила бы дольше, сберегла сердце. Разумеется, теперь нет смысла обсуждать гипотетические вещи…

Алиса покачала головой:

— Ай-ай-ай, бабуля!.. Я, пожалуй, навещу Марго, жал­ко ее, здоровская она.

— Обычная старуха. Это по молодости всем кажется, что они особенные и возьмут от этой жизни больше, чем положено.

Алиса удивилась: бабушка искренне сердилась, но вряд ли на Марго.

За окном кто-то завизжал — Алиса отодвинула зана­веску и выглянула: по двору бегала от своего приятеля соседка Люба.

— Невоспитанная она все-таки девица! — покачала го­ловой Анна Михайловна, тоже выглянув в окно, и поспе­шила отойти.

Сколько Алиса помнила Любу, та и в детстве любила, чтобы мальчишки догоняли ее и, схватив за плечи, пыта­лись поцеловать. Сама Алиса всегда возмущенно выры­валась… Любин ухажер был высок, худощав и широко­плеч; он стоял, уверенно расставив ноги, и смотрел на при­тихшую подругу свысока. На секунду Алиса представила, что это вовсе не незнакомый парень, а Кирш… Алиса по­краснела: пожалуй, она не меньше Любы бегала бы тогда по двору, забыв о том, что давно уже не девочка, визжала и мечтала скорее попасть в объятия крепких рук.

Алиса вздохнула и задернула занавеску.

Нежное прикосновение к плечу — рука скользит ниже — губы встречают такие же нежные губы, и кожа прикасается к такой же шелковой коже… Знакомый запах и знакомство со вкусом… Ритмичные движения, истома во взгляде, испарина на лице… Что-то не вмещается в грудь и, опускаясь, клокочет ниже живота…

Прежде Кирш не снились такие сны. За столько лет — от силы пару раз, и то не с такими яркими ощущениями, не с таким чувством реальности происходящего. Проснув­шись, Кирш долго не открывала глаза, чтобы не потерять лица Алисы, такого ясного в ускользающем уже сне.

Что-то зажужжало рядом, и Кирш поняла, что она одна в большом холодном доме.

— У-у-у! — Она обреченно потянулась.

Подложив под щеку ладонь, Кирш смотрела на малень­кую подпрыгивающую серебристую коробочку: в полудреме­ этот вибрирующий предмет казался ей сверхъестествен­ным устройством для мгновенного переноса человека из мира сна, из собственного мира в реальность других лю­дей; наконец, взгляд обрел четкость, Кирш взъерошила челку, дотянулась до телефона и, увидев определившийся номер, просипела:

— Привет, Ден, чего хотел?

— Кирюш, не вылезай, пожалуйста, никуда! У твоих уже «наружка»: пасут, когда ты к Максимке наведаешься, так что сиди, деньги на телефон кину.

— Им, кроме меня, никто в голову не приходит?

Кирш задумчиво смотрела на потолок, на котором рас­плывались солнечные блики. «Наверное, от хрустальной вазы возле окна», — подумала она и ощутила заполнившее­ ее безразличие: хотелось смотреть на эти танцующие золотые блики, на подрагивающие за окном пустые ветки березы, на собственные ногти… Смотреть без мыслей, без терзаний, без ропота. Так бывает, когда мозг и душа зак­лючают временное перемирие, устав думать и чувствовать, и человек превращается в растение, в стены, в воздух… Надолго ли? Прежде Кирш, замечая у кого-то такое со­стояние, затянувшееся долее, чем на день, считала это тре­вожным признаком — симптомом опустошения, которым человек спасается от сумасшествия. Чем больше травма, чем сильнее боль, тем глубже, бездонней пустота и тем труднее выбраться из этого колодца назад. Кирш пойма­ла себя на этом желании — «нырнуть», с силой потерла глаза и переспросила Дениса: ей показалось, он что-то ска­зал секунду назад,

— А тебе, говорю, не приходит?— Голос Дениса зву­чал строго.

— Приходит.

— Что, опять ваша женская ревность?

— Тут, Денис, не женщины, тут бабки.

— Надежный мотив. Говори.

— Пока не могу. Будь.

— Ну и дура! Алло? Алло?!

Кирш нажала на кнопку и села на диване, пытаясь на ощупь понять, что представляет из себя ее прическа после пробуждения.

Она заглянула в рюкзак и, перерыв все его содержимое, разочарованно отбросила: ни тоника, ни крема там не было. Пригодились только зарядник для телефона и маникюрный набор. Кирш не выносила неухоженные ногти.

Она и сама не знала, про какие «бабки» сказала Дени­су, это была не более чем интуиция. Но Лиза ведь зачем-то приезжала к Долинской, и тому могло быть только две причины: или она, Кирш, или героин. Наркотиков Лиза не употребляла. Но… Лиза ведь могла угрожать Галине. С тех пор как Кирш услышала от Кот об этой их странной встрече, она обдумывала этот факт снова и снова — тихая и безобидная Лиза была способна на тихие, но небезобид­ные поступки. Она часто сжимала свои узкие губы и, при­таившись, ждала того времени, когда ее ответ будет боль­нее. Можно было представить, например, как молчаливая Лиза, оказавшись в доме Долинской, достает из сумочки охотничий нож и надрезает холст одной из коллекцион­ных картин, например, со словами: «Если вы не оставите в покое Кирш, пострадает ваш Ван Гог!»

Как говорил Денис: «Ваши «тематические» — народ от­чаянный по делу и не по делу — всегда рвутся в бой: в за­душевном разговоре, в дружбе, в работе, в любви». Кирш кивала, но соглашалась лишь отчасти: она балансировала между словами «отчаянный» и «отчаявшийся». Все знако­мые ей лесбиянки, не признаваясь в том друг другу, стра­дали от комплекса несоответствия, ожидали насмешек и пытались убедить себя в том, что им «нечего терять». И именно поэтому они, как правило, сдерживали свои обе­щания. И чаще всего не обещали ничего хорошего. Да ничто и не имело для них ценности, кроме отношений.

Кирш вспомнила, как сорвала выставку в галерее Ра­фаэля. «Ну и ладно, значит, не судьба», — подумала она то ли о той девушке, то ли о своих работах и карьере, но отнюдь не о сотрудничестве с Рафаэлем: он был ей непри­ятен.

Рафаэль между тем прогуливался по галерее Андрея с бокалом шампанскою в руке и приветствовал остальных гостей выставки так же по-хозяйски, как делал бы это в своей галерее в Москве.

— И что же, надолго к нам в Питер? — опередила Али­су какая-то дама в тонированных очках.

— Погода у вас не располагает… Думаю, не больше чем на пару дней.

Рафаэль находился на этой выставке ради заказа Галины. За оценку и доставку он получал проценты, кото­рые вполне его устраивали: у Долинской всегда был чис­тый, качественный героин.

Пока Андрей общался с гостями, Алиса наблюдала за Рафаэлем: этот человек, нелестно отозвавшийся о Кирш, был тем не менее частичкой Москвы, где Кирш жила, и единственный из всех посетителей знал ее лично.

— Не скучаете? — Алиса поймала темные глаза Рафа­эля и требовательно удержала на себе его взгляд.

— Нет, Алисочка, благодарю.

— А вы давно видели Кирш?

Рафаэль с любопытством приподнял брови,

— Давно, дорогая. Хотя совсем недавно она ночевала в мастерской моего друга Поля, в нашей мастерской.

Алиса извинилась и поспешила отойти, якобы стремясь к кому-то, стоящему у лестницы: она боялась сказать Ра­фаэлю что-то лишнее, например: «Значит, вы знаете, что у Кирш проблемы?» — или, того хуже: «Вы знаете, что Кирш подозревают в убийстве ее подруги?» К тому же Рафаэль приобретал картины для другого неприятного Кирш че­ловека — Долинской.

Рафаэль пожал плечами и тут же забыл об Алисе, оказав­шись в приветственных объятиях известного музыканта.

Алиса, уже разговаривая у окна с Капой, снова поко­силась на Рафаэля.

— Рафик, он и есть Рафик, — сказала вдруг она.

— А чем он тебе насолил?! — Капралов расплылся в своей широкой улыбке.

Алиса тоже улыбнулась; пусть лучше никто здесь не будет олицетворять Москву и приближать ее к далекой дер­зкой девушке, чем приближать так — иллюзорно; это все равно что подменять фотографию негативом,

— Знаешь, Саш, — Алиса чокнулась своим бокалом с Капраловым. — Помнишь, ты о звездах говорил?..

Капа заинтересованно мотнул головой. Алиса сделала глоток.

— Есть люди, которым эти звезды не нужно показы­вать: ни в небе, ни в луже под ногами, где эти звезды отра­жаются!