Александр Шелудяков - ЮГАНА Страница 41

– Что-то другое, Перун Владимирович.

– Ты перебил меня. Есть и другое, но это «другое» было у старообрядцев-раскольников и держалось в великой тайне. Мой отец и дед, помню, рассказывали о том, что чудной красоты древние золотые вещи покупались у старообрядцев из Юрта Экыльчак и у кержаков, что жили около озера Мирное.

– Вот и загадка, Перун Владимирович, откуда поступало золото, серебро к юганским златокузнецам-ювелирам?

– А вот тут, Гриша, надо нам с тобой посоображать. Как это называется у следователей, когда повторяется один и тот же прием…

– Понимаю, Перун Владимирович, но аналогичного юганским бугровщикам-грабителям случая пока не наблюдалось в судебной практике.

– Я не про это, Гриша. Подобная история по производству загадочных и редких золотых вещей, как у нас на Югане, наблюдалась в Олонецкой губернии. Судебный процесс освещался даже в печати. В летописной книге моего деда рассказывается частично об этой, довольно загадочной, истории. Я сейчас прочитаю тебе небольшой отрывок, соображай, что к чему. «Целые массы рассказов и преданий сохранились в крае о нахождении и разработке в прошедших веках серебряных руд в Олонецкой губернии. К северо-востоку от города Повенца в старинном, ныне разоренном и упраздненном монастыре поморского толка, известном по всей России под названием Даниловского, говорят, в царствование императрицы Екатерины Второй где-то в тундровых местах, много к северу от озера Онего, добывали серебряную руду и делали из нее серебряные рубли по образцу государственных рублей екатерининских времен. Эти даниловские рубли были известны по всему Северу и ходили там даже несколько подороже казенных, так как выделывались из чистейшего серебра; даже норвежцы признавали за даниловскими рублями превосходство и охотно принимали их в уплату за товары, а то просто покупали из-за барышей обмена. Кроме этих рублей, в той же местности в огромном количестве выделывались из серебра и разные другие изделия: кресты, створы (литые небольшие иконы с дверцами), или складни, пуговицы к сарафанам и кафтанам скитниц и скитников и многое другое. Этим ремеслом занимались не одни лишь обитатели Даниловского скита, и жители двух-трех окрестных деревень, например Тихвина, Бора, Пяльмы. Впоследствии, когда тайная выделка серебряных рублей и вещей сделалась известна правительству, приказано было всех жителей монастырей Даниловского и Лексинского, а также соседних деревень, попавшихся в серебряном деле, с чадами и домочадцами выселить в отдаленные местности Сибири для «удобнейшего будто бы им пути к разработке столь ценного металла в местах, где оный в изобилии находится». Конечно, такой указ был немедленно исполнен, но с этим выселением, однако, пропали бесследно и сведения о той местности, где добывалось серебро; об этом-то обстоятельстве и не подумали люди, составлявшие указ к искоренению зла и в рвении к соблюдению казенного интереса».

– Вот это да! – удивленно произнес Григорий Тарханов, когда Перун Владимирович, оборвав чтение летописи, хитровато посмотрел на следователя. – Вот это были геологи-рудознатцы!

– Не только рудознатцы и землепроходцы, но и великие металлурги, самобытные «химики», владеющие секретами выплавки и очистки драгоценных металлов от различных побочных примесей!

– Перун Владимирович, а было ли какое мнение о «даниловском серебре» ученых-металлургов того далекого времени?

– Да, Гриша, было. Инженер Иностранцев, большой специалист по драгоценным металлам, выступал в печати со своими предположениями. Он писал: «…старинные изделия из даниловского серебра отличаются своею высокопробностью и сделаны обыкновенно крайне отчетливо и искусно».

– Вот и придется мне думать и гадать… – сказал Григорий. – Теперь сомневаться не приходится, что опальные знатоки серебряных руд, скитники и селяне все «с чадами и домочадцами», ушли в неведомые и тайные леса на Вас-Юган, в районе Чижапки они устроили новый скит Экыльчакский, у Мирного озера. Можно предположить, что серебро и золото с помощью кочевых оленных тунгусов доставлялось им с Южного Урала или Алтая.

– Теперь я уже бессилен, Гриша, сказать тебе что-то новое и определенное. Но есть один человек, который знает очень и очень многое о старообрядцах-раскольниках Экыльчакского Юрта…

– Парусный цыган Федор Романович?

– Да, он.

Следователь подошел к окну, закурил сигарету. Он думал о том, где и когда ему удобнее встретиться с парусным цыганом.

Случилась беда у Агаши на второй день после того, как она принесла из магазина шоколад и тюк прессованного изюма. С детства любила Агаша изюм, но ведь даром его в магазинах не давали. В Медвежьем Мысе она покупала изюм от случая к случаю, как великое лакомство, и ела вместо конфет сухомяткой. В кипятке, компоте изюм теряет свой вкус, аромат. И вот нынче ела Агаша этот прессованный изюм в охотку весь день, горсточку за горсточкой. Вечером началось неладное: живот у Агаши вздуло и дышать совсем тяжело стало.

Муна, соседка, пришла взглянуть на беду. Подняла кофточку у Агаши, по животу пальцем пощелкала, как по бубну.

В больнице спасал жизнь Агаше доктор, тот самый лысый, который подсказал ей в магазине, что у них, в Кайтёсе, все берется бесплатно, артельная «мангазея». Как и положено в таких случаях, осмотрел больную, лежащую на кушетке, живот пощупал. А живот ужас как разбарабанило, и тугой он, что тебе кирпичами набит. Агаша вся посинела, будто смерть уже начала «целовать» ее. Прибежала медсестра. Быстро устроила промывание, рвоту. И как уж ее, бедную, несло. Вот и хватанула Агаша сладкого до слез.

Отлеживалась Агаша в постели трое суток. Соблюдала диету. Когда вернулась к ней бодрость духа и здоровье в тело вошло, направилась Агаша в гости к Муне. Ей давненько хотелось побывать у Муны, но все как-то заделья не было. Да и скромность надо было блюсти, не зная хорошо кайтёсовских обычаев. А тут сегодня сам предлог подвернулся на ум: ведь в Кайтёсе есть хорошая столовая, не хуже ресторана городского, а почему-то не работает давненько уже. Узнать про это надо. Ведь Агаша курс омоложения проходит – по домашности работать вредно. У плиты от жара обязательно на лице морщины появятся, а кожа на руках от чистки картошки, мытья посуды дряблой становится. Да и от скуки хоть руки складывай на груди крестом – ложись и помирай. Агаша привыкла на пристанском базаре все новости, слухи ловить и сама любила что-нибудь придумать да в народ пустить, по всему райцентру. А тут, в Кайтёсе, как в трюме на барже.

Селение опустело нынче вовсе, только малые ребятишки по улицам шныряют, а все старики да старухи и молодежь подались каждый на свою заимку-пасеку. А кое-кто и рыбалкой занимается.

Без этих разных пересудов у Агаши даже пищеварение тормозится, и чувствует она себя без «духовной» пищи так же пусто и голодно, как в войну на хлебной карточке.

А у Муны сегодня весело и смеху много. Хотя стена и капитальная, но можно подслушать, приставить алюминиевую кружку, прижаться к донышку ухом.

– Проходи, Агаша, – пригласила Муна. – Чай пить станем. Вот у меня теперь живет Ева.

Агаша посмотрела на стол. Действительно, сидят пьют голимый чай. Значит, не зря, подумала она, идет слух, что люди в Кайтёсе живут все непьющие, некурящие. Живут-поживают как староверы-кержаки. Папиросы, махорка и водка с разными винами у них имеются, а продается все это в аптеке и по рецепту доктора. Разговаривала Агаша с хантом старичком Тунгиром, курящим человеком. Он и поведал ей, что покуривают старики, а молодые, кто живет в Кайтёсе, вовсе некурящие и непьющие – не в обычае у молодых перунцев разным зельем себя отравлять.

А теперь даже смешно подумать Агаше, как это кайтёсовские жители приглашают к себе гостей, как справляют праздники без браги и самогонки. Нет, не люди живут в Кайтёсе, а самодуры-трезвенники. Такой она сделала вывод.

Пододвинула Агаша чашку с чаем, понюхала. Вкусно пахнет заваренным брусничником, мятой и душицей-таволгой. «Таежный дух с водичкой кипяченой глотают», – подумала Агаша. И начала расспрашивать о том, как ее соседушка поживает, какие новости, кроме тех, о которых уже известно Агаше благодаря «подслушивающему устройству».

– Мунушка, подруженька ты моя дорогая, не могу я понять, бестолковая баба, как тут у вас Перун Владимирович омолаживает нашу сестру горемычную. – Хотелось Агаше незаметно разузнать о том, много ли омоложенных старух уехало из Кайтёса, можно ли женщине после омоложения выходить замуж и рожать детей. Считает Агаша себя грамотной женщиной, кончила три ступени деревенской школы. Рассуждает с Муной обо всем по-ученому.

– Молодить старых людей? Агаша желает быть девушкой? – спросила Муна и удивленно пожала плечами. – Разве Агашу можно сделать маленькой и положить обратно в материнский живот, потом снова родить? Такое Перун Владимирович делать не умеет.