Григорий Ряжский - Наркокурьер Лариосик Страница 41

— Прошу садиться, пожалуйста, — галантно произнес он.

— Зря ты, кипяток-то, — с сожалением сказал бугор, усаживаясь за стол, — Апрельке бы потом наварили в нем чего… — он стянул с себя ватник. — А вообще, поздравляю, помощник. — Скупая похвала вырвалась-таки из бригадирских уст: — Молодцом!

— Спасибо, бугор, — ответил Чен, тоже устраиваясь за столом. — Только Апрельки нету больше, я бы про кипяток-то вспомнил.

— Как так, нету? — весело спросил Аверьян, скручивая винтовую пробку с «Северной» в предкушении непланового пира за кореянский счет. — А где ж он тогда?

— А вот. — Чен указал пальцем на блюдо с золоченой каймой. — Вот он, я ж обещал к апрелю приготовить, кишку-то набить собачью, забыли? — подсобник говорил так обыденно и правдоподобно, одновременно начав разваливать по тарелкам горячую картошку, что у бугра вдруг по спине пробежал легкий холодок. У Аверьяна — тоже, но ближе к паху…

— Погоди, — произнес бугор, — а, правда, где собака-то? Нет собаки-то!

Рукастый Чен, не отрываясь от официантского дела, снова сказал:

— Да я ж говорю, забил я его, на колбасу корейскую, с кашей грешневой, вон же, щас пробовать будем, под горячее, на блюде… — и опять сказал это по-правдивому страшно.

— Ну, хватит! — бугор поднялся с места и строго спросил: — Где собака, ебена мать, я спрашиваю. Апрель где мой?

Аверьян в страхе взглянул на бугра, потом на корейца.

— Постой, бугор, — испуганно, опустив ведро с картошкой на пол, сказал Чен, — мы же вместе это решили… Это…

— Чего это, чего это?! — в ярости заорал вдруг бугор. — Чего решили?!

— Так порешить решили, — растерянно ответил третий помощник, — на деликатес.

Бугор вышел из-за стола, распахнул дверь в машзал и заорал туда:

— Апре-е-ель! Апреля-я-я!

Он прислушался, но никто не ответил. Собаки на машине не было, а это означало, что раз нет, то больше ей быть негде, в этой если жизни. И это же не могли не знать все трое, весь экипаж. Бугор обернулся и негромко так, раздумчиво произнес:

— Убил, значит, говоришь… — он поднял глаза, вмиг налившиеся прихлынувшей кровью, и упер их в Чена. — Убил, мразь кривоглазая, убил, хуй желтомордый… — Чен побелел и замер на месте, Аверьян, не на шутку испуганный, совершенно не понимающий, как себя вести, переводил взгляд с одного на другого, — убил, инородец ебаный, — продолжал страшный перечень бугор. Ноздри его раздулись от бешенства, в которое он впал быстрее, чем сам мог предположить, дышал он прерывисто, с сипловатым хрипом, прорвавшимся откуда-то изнутри, — убил, говноед проклятый, убил, говоришь?

Чен на секунду пришел в себя и попытался что-то сказать, но успел лишь открыть рот, а начавшийся было там звук не успел даже вылететь наружу, потому что тут же его заткнул обратно бугров кулак, влетевший прямо в торец фотокарточки третьего помощника. Чен рухнул как подкошенный.

— Ты чего, бугор? — еще больше испугавшись, спросил Аверьян. — Убьешь же.

— И убью суку, натурально уничтожу гада… — он выдохнул, посмотрел на лежащего помощника и сказал Аверьяну: — Выкинь его с машины, пусть там побудет, видеть его не желаю…

Аверьян приподнял Чена, но тот начал уже очухиваться сам, открыл один глаз, тот, который не заплыл от удара, и поднялся на ноги с Аверьяновой помощью. Аверьян прихватил Ченов ватник с ключом, взял корейца под руку и повлек к двери. Чен попытался слабо сопротивляться, но сказал лишь, уже в дверях:

— Да, погоди же, бугор…

Машинист подскочил к нему, схватил за грудки и заорал прямо в разбитое лицо:

— Не бугор я тебе больше, понял? Не бугор! Вали отсюдова насовсем, понял? — он ткнул его за дверь, спиной вперед.

Нога Чена зацепилась за порог, он завалился спиной назад, по толчку, тело сделало неловкий кувырок, тоже назад, и этого хватило, чтобы оно приземлилось на лестнице, ведущей в машзал, на верхней ее металлической ступеньке, откуда легко, почти уже без всякого сопротивления со стороны природных сил, скатилось по ступеням вниз и замерло окончательно сразу после глухого удара твердым о твердое.

— Да, что же это делается-то, Господи? — Аверьян слетел по ступенькам вниз, вслед за помощниковым телом, наклонился над ним, недвижимым, с откинутой в сторону рукой, и, не поворачиваясь назад, к кабине, заорал бугру: — Петро! Свет на машзал подай! Полный!

Чен лежал лицом вниз, и когда в зале вспыхнуло освещение, Аверьян сумел рассмотреть все отчетливо. Крови было мало, почти не было совсем, — только лишь от получившихся при падении лицевых ссадин. Но голова корейца была откинута назад, как-то нехорошо откинута, слишком сильно как-то, непривычно, и Аверьяну это не понравилось. Он толкнул Чена в плечо, желая прекратить обморок:

— Слышь, Чень, а Чень, ты чего тут разлегся, вставай давай, — он осторожно похлопал его по щекам. Чен не реагировал. Аверьян знал, что больным обычно смотрят в зрачки: судорожным, беспамятным и кто в обмороке. Он обтер руку об сатиновую робу, что поддевал всегда под ватник, и оттянул Ченово узкое веко — сначало одно, потом другое. И там и там зрачки были белые. Вернее, — он понял, — это были не зрачки, это были закатившиеся до отказа вверх глазные яблоки. Мертвые яблоки мертвого Чена, третьего в их экипаже помощника. И когда он расстегнул Чену все на груди, чтобы приложить туда ухо, он уже знал, что ничего там не услышит, никакого даже слабого стука. Он и не услышал…

Аверьян в предшоковом состоянии обернулся назад и встретился глазами со стоящим за его спиной бугром. Внешне бугор был спокоен, но левый глаз его слегка подергивался, выдавая внутреннее напряжение вперемежку с животным страхом.

— Мы ничего не знаем, когда спросят, — внятно сказал он, глядя в пространство между Аверьяном и мертвым телом, — понял? С вечера он остался, а утром — свет горит, а там — никого, понял? Пашка-шофер тоже подтвердит. Видел…

— А мне зачем не знать-то? — не отрывая глаз от тела, раскинутого на металлическом полу, тихо спросил Аверьян. — Ты ж убил, тебе и не знать, — он посмотрел на бугра. — Или знать… Наоборот…

— Вместе убили… — глядя все в ту же точку, сказал бугор. — Вместе держали, вместе толкнули, вместе, выходит, и убили, — он наконец перевел глаза на Аверьяна и добавил: — Или же вместе ничего не знаем… А это, — он кивнул на труп, — в отвал, — он помолчал немного, размышляя о своем, и добавил: — У меня сынов четыре. Выбирай…

— В отвал выбираю, — ответил Аверьян, быстро ухватив суть бригадирского разъяснения, и непривычно жестким голосом произнес: — Тащи все сюда вниз, жратву эту с бутылками, скатерть, ну и все остальное тоже…

Бугор понял…

Через двадцать минут они запустились, бугор поднял ковш, в котором лежал бывший член экипажа, засыпанный остатками пира, дал первое положение, самое тихое, вправо по кругу, и ковш поплыл в сторону отвала. Там, где кончались насыпанные экскаватором кучи породы, на самом краю разработки, вернее, над тем местом, где они заканчивались, ковш замер на весу, словно прицеливаясь, и, опрокинувшись, разом высыпал содержимое вниз. То, что оказалось там, внизу, на дне будущего оврага, следующий ковш, доверху наполненный мерзлой породой, навсегда закрыл от всякого любопытствующего глаза, своего или чужого…

— Жалко «Северную» тоже схоронили, — сказал Аверьян, желая нарушить затянувшуюся паузу, после того, как они помолчали с полчаса, — помянуть могли бы. Человек все же…

Страх не отпускал, и бугор не ответил. Он задумчиво скосил глаза на пол и обнаружил рядом с креслом бумажный квадратик, с печаткой. Он подвинул ее сапогом, поближе и поднял. Там было напечатано, по-типографски: «Рулет домашний к завтраку. Вес 800 г. Изготовитель: Оленегорский мясоперерабатывающий к-т. Упаковщик…» На месте упаковщика стояла завитушка. К завитушке прилипла мясная крошка и две разваренных гречневых крупинки из рулетной начинки. И то и другое прилипло при разрезании. У бугра сжалось сердце.

«Выходит, не кишка это была, — подумал он, с опаской покосившись на Аверьяна, — выходит, купленое было…» Он закрыл глаза и внезапно для самого себя спросил вслух:

— А где ж тогда кишка?

— Да зарыли, — недоуменно ответил Аверьян. — Ты чего, бугор, с ума сходишь, что ль?

— На воздух пойду, — ответил машинист, открыв глаза по новой, — дурно мне чего-то стало. Правда твоя, выпить надо было. Хер с ним теперь, с планом.

— Я с тобой, — решил Аверьян, — мне тоже худо…

Они надели ватники и спустились в машзал. Снизу, откуда-то из-под движка, вертикально установленного левого поворотника, раздался слабый звук. Мужики прислушались. Теперь звука вроде не было.

— Чего-то там было, — недоверчиво протянул Аверьян, — такое, чего-то, какое-то…

— Не мели, Емеля, — отмахнулся бугор. — Ветер по базе гуляет, не закрыл кореец на зиму, как надо…