Наталья Лебедева - Миксы Страница 41

Настроение было странное: Валерик понял, что совершил нечто эгоистичное и правильное одновременно. И, главное, получилось это очень легко. Валерику казалось, что у него внутри, под рёбрами, образовалась прохладная, залитая солнцем комната. И захотелось, чтобы всё в жизни стало просто, эгоистично и правильно. Он смотрел на Данькин затылок, на то, как жадно обхватив руками маленькую чашку он пьет прохладный золотистый сок, и вдруг сорвался с места и бросился в свою комнату.

Включил старенький ноут и стал в бессильном раздражении ждать, когда загрузится тормозная Виста. Он бился с непокорным интернетом: подключение всё время слетало, как будто компьютер разгадал нехороший Валериков замысел, но он добился-таки, чтобы нежно-бирюзовый Рамблер наконец пустил его и нажал "Написать письмо", а потом набил Лёвкин адрес в строке "Кому".

Валерик торопился, потому что знал: ещё немного, чуть-чуть, мамин окрик, или Данька, прибежавший с игрушкой – и решимость кончится, он никогда этого не сделает. Его уши чуть не вывернулись назад по-кошачьи – так боялся он услышать чьи-то приближающиеся шаги.

Кому – адрес.

Тема – строчка восклицательных знаков, нет, полстрочки, чтобы не было так театрально. А лучше – три восклицательных.

И текст. Текст... Валерик зажмурился на секунду, прижал руки к лицу, надавил ладонями на глаза, встряхнул головой и стал писать: "Лев, времени почти не осталось. Если хочешь увидеть своего ребёнка хотя бы один раз в жизни, приезжай немедленно. Скоро его может не стать. Валера."

Он нажал "отправить", не удалив даже рекламы каких-то открыток и автоматической подписи. Нажал и, глядя, как вращается маленький светлый кружок, вдруг засомневался...

В большой комнате закончили есть. Данины ножки затопали по полу, мама скрипуче задвинула в угол высокий детский стул и включила телевизор. Тишина вдруг подёрнулась мусором, зацвела грязью, как цветут в жару непроточные пруды.

И уже появилось у Валерика желание написать ещё одно письмо и повиниться, но он вдруг вскочил, выдернул из гнезда длинную коробочку модема, жахнул ею об пол изо всех сил, а потом наступил, как наступила тогда Лера на упавшую конфету.

Коробочка хрустнула под пяткой, осколок пластмассы ощутимо, но не больно царапнул натоптанную мозоль. Путь к отступлению был отрезан. Не купить новый модем было проще, чем не войти в почту.

Настроение испортилось. Было чертовски жаль модема и мерзко от страшной лжи в письме. Валерик потёр лоб.

Но он, по крайней мере, больше не чувствовал себя миксом. Микс не способен был бы отдать раз впущенную в себя клетку. Плазмодий никогда не метался, не шарахался из стороны в сторону, ему чужды были сомнения. Он полз прямо к цели, не останавливаясь, не растрачивая энергию по пустякам. Он выбирал самый оптимальный путь. Японцы проверяли: там, где инженеру понадобилось бы несколько дней для тщательных расчётов, плазмодий не колебался и нескольких секунд, и его выбор был математически самым точным. Он не сомневался даже и тогда, когда одинаковые, до миллиграмма, кусочки мокрого сахара помещались на одинаковом от него расстоянии. Он выбирал сразу. Валерика всегда восхищала фантастическая разумность слизи. В этом было что-то литературно-пугающее и восхитительное, будто нарочно придуманное. Но совершенно не человеческое.

Валерик не знал, правильно ли поступил, или нет, но он был рад, что не может просчитать каждое своё движение, каждое движение Льва. Он боялся, что верный, математически точный ответ ему бы не понравился. Он хотел дать Даньке шанс на человечески-неправильную жизнь с неправильным отцом и чёрт-те какой матерью, но с родным отцом и с родной матерью.

Лев приехал на следующий же день, к вечеру. Холодное воскресное солнце сменилось тёплым понедельничным дождём, не по-летнему затяжным и серым.

Он позвонил с дороги, и Валерик сорвался с места, написал полотгула и помчался домой.

Зонт он забыл раскрытым у рабочего стола, паркая вода текла по волосам, слипшимся на голове в три широких полупрозрачных пера, и, забираясь за воротник, сбегала по спине.

Он едва успел отпустить няню, надеть сухую рубашку и позвонить маме:

– Мама, а ты можешь съездить в гости после работы?.. Да... Нет... Нет... Ма, ничего криминального, мне просто нужно... Пожалуйста... Важно... Потом расскажу. Конечно, расскажу: никакого секрета здесь нет.

Сердце бешено стучало, ухая по ушам. Валерик болезненно прислушивался к шагам на лестнице, к каждому скрипу двери, и когда звонок наконец прозвенел, звук показался таким оглушительно громким, что Валерик скорее почувствовал, чем услышал его.

Стоящий за дверью Лев выглядел чужим и как будто даже покоробившимся, как книжная страница, на которую попала вода. Но дело было не только в дожде и не только в спине, ссутулившейся от напряжённого ожидания. Он изменился вообще. Лицо покруглело, стала шире шея, и на ней залегла белая, ожерельем, складка. Лев коротко остриг волосы, чуть раздобрел. Немного выцвели глаза... Много-много мелочей делали его старше и, не слишком изменившись в целом, он всё же не был уже тем же красавчиком Львом. Пожалуй, теперь посторонний человек мог бы уловить неявное, фантомное сходство между ним и Валериком и решить для себя, что всё-таки они – да, родные братья.

В большой комнате Даня, разинув рот, замер перед телевизором, по которому показывали яркий мульт со странными персонажами. Братья замерли в прихожей, глядя друг на друга с неменьшим интересом.

– Ты изменился, – сказал Валерик, хотя непременно хотел сказать радостное "здравствуй".

– Где он? – ответил Лев.

– В комнате.

И, оставив чемодан на лестничной клетке за незакрытой дверью, Лев сделал шаг вперёд и резко наклонился, вцепившись пальцами в косяк, чтобы не упасть – по детской привычке "не наследи".

Даня не обратил на него никакого внимания.

Со Льва стекала дождевая вода. С ботинка, стоящего на полу, натекла грязная лужица. Под другой, поднятой ногой, образовался рисунок из размашистых серых капель.

– С ним всё хорошо, – сказал Валерик. – Я просто боялся, что ты не приедешь.

Лев оторвался от косяка. Встал на обе ноги. Сжал руки в два огромных кулака. Стиснул зубы и снова стал прежним, узнаваемым Львом.

А Валерик не боялся, что его сейчас ударят. Он смотрел на грязные следы по чистому, светло-жёлтому линолеуму, на забрызганные полы плаща, на отсыревшие ботинки, кожа которых казалась какой-то рыхлой, и ни о чём не думал.

Носок одного ботинка упёрся в пятку другого, ярко-чёрный, новый носок ступил в лужицу грязной дождевой воды, светлый плащ упал на пол. Лев бросился в комнату, громко стуча пятками – будто пробовал пол на прочность. Пол был определенно не фантомный, вещественный, и ребёнок в комнате посмотрел на Льва серьезными и внимательными глазами.

Влажный сквозняк, метнувшийся из подъезда, облизнул Валериковы плечи, и он, поёжившись обернулся, увидел стоящий за порогом чемодан Льва, внёс вещи, закрыл дверь, ступил в комнату и передал чемодан Льву.

Даня увидел знакомого человека и бочком, словно крабик, подковылял к Валерику. Он ухватился за дядину ногу так сильно, что едва не повалил его на пол, и спрятал лицо за толстой, мясистой ляжкой. Потом потянул, слегка пристанывая:

– Ле-ля, Ле-ля.

Огромный растерянный незнакомец напугал его.

Лев схватился за чемодан, раскрыл его и Валерик с удивлением обнаружил там полное отсутствие взрослых вещей: разве что на дне лежало что-то вроде папки с документами да тощей, размазанной по донышку, смены белья. Всё остальное место занимали игрушки в ярких коробках: автомобильчик на радиоуправлении, пара Леговских роботов, несколько погремушек разного размера, что-то ещё... Всё было не то, не по возрасту и, доставая вещь за вещью, Лев ясно это понимал. Дело спас похожий на ёжика разноцветный мяч с колючками разной длины. Он выкатился из чемодана сам и запрыгал по комнате, отскакивая из-за разномастных колючек каждый раз в непредсказуемом направлении. Даня выглядывал из-за Валериковой ноги заинтересованно, как лесной разбойник из-за древесного ствола, и никуда больше Валерика не тянул.

Лев расстроенно глядел на кучу бесполезных игрушек. Он очевидно ненавидел себя в этот момент – и Валерик рад был видеть, что ему не всё равно. Он помог им начать игру в мяч, сидел на диване и смотрел, как скованно и осторожно движется Лев: словно фотограф рядом с редкой птичкой, которую ни в коем случае нельзя спугнуть.

Вечерело. За окном яростно вопили спустившиеся к посвежевшей земле стрижи и не загнанные ещё домой дети. Лев и Валерик сидели на кухне за чаем. Чай в их чашках, янтарный сначала, подёрнулся сероватой ряской налёта и потемнел – будто помрачнел от расстройства. Мама бормотала что-то в дальней комнате, укладывая Даню спать. Она вернулась домой полчаса назад и сначала опешила, увидев Льва: наткнувшись на него взглядом, она даже остановилась и отпрянула, но потом прошла дальше, едва кивнув, словно они сегодня уже виделись.