Елена Колядина - Под мостом из карамели Страница 42

– Ничего страшного, бывает. Сейчас уберем, вымоем, – сестру, казалось, ничто не могло рассердить, а тем более разозлить. – Надеюсь, сестра-хозяйка здесь, и нам дадут комплект чистого белья. Вы первый раз судно ставили?

– Да.

– Нужно сначала немного согреть его, обдать горячей водой, чтоб было тёплым, на холодное ложиться неприятно. И чуть-чуть воды оставить на дне, потом легче отмывать.

– Я не согрела.

– Подсовывать надо на клеёнке, тогда и постель не загрязнится. В это же судно нужно было подмыть. Пока пациент опорожняется, заранее приносим кувшин с водой, бумагу и салфетки.

– Мыть некуда было, – шёпотом сообщила Лета, слово «подмыть» казалось ей стыдным. – Там через края вываливалось. – Лета хотела попенять на грех чревоугодия, но не успела.

– Это потому что больной ставили очистительную клизму. После клизмы всегда много содержимого.

– А-а, – сказала Лета. – Понятно.

– В санитарной комнате есть бак для замачивания, отнесите судно туда, пожалуйста. На стеллаже возьмите чистое, на замену.

Лета выскочила, ударившись локтем о передвижную ванну, которая уже стояла за дверями. Опустила судно в беззаветный бак, вымыла руки хозяйственным мылом, и вернулась в палату. Не в силах найти в себе сострадания к продолжавшей браниться больной, она молча сунула судно под кровать.

– Нельзя ставить на пол, – негромко заметила сестра, уже сменившая простынь и пододеяльник. – Ведь его потом кладут в постель. Под кроватью должна быть подставка, ступеньки для ног, или скамейка, на неё и ставьте.

Наконец, депрессивная больная затихла, уставившись в потолок. Сестра вкатила в палату передвижную ванну с откидными бортиками. С помощью Леты – впрочем, Лета больше суетилась, чем помогала, под мирно дремавшую в уголке палаты крошечную старушку был подложен слайдер. Сестра ловко потянула за пластиковый край, и старушка оказалась на поверхности ванной. Она приоткрыла глаза и едва слышно простонала.

– Мама нашего иерея, – сообщила сестра Лете. – Сейчас, миленькая, мы вас выкупаем.

Лета уставилась на старушку. Мать иерея! Лета не знала, что это за звание, но догадалась, что сын старушки – священник, и вдруг поняла, что означает слово «община». В общине растят детей, которые становятся батюшками, и не бросают матерей, находясь рядом до самого успения. И у общины есть своя тайная больница, в которую приходят те, кто верит, что лекарство нужно разводить святой водой.

– Часто маму навещает, сам исповедует. Она у нас уже два месяца, – сестра укрыла старушку одеялом. – Ну что, поехали мыться-купаться?

Старушка не отвечала и не открывала глаз.

Передвижную ванну покатили в душевую – Лета должна была забегать вперёд и распахивать, а затем закрывать двери. В душевой сестра и Лета надели длинные клеёнчатые фартуки и резиновые сапоги, опустили гофрированную трубу слива в отверстие в полу, и отрегулировали напор воды. Раздетая матушка оказалась такой высохшей и скудной, что у Леты защемило под лопаткой. Старушка напоминала засохшую пену от варенья, которую вода могла растворить без остатка. Лета держала вёрткий душ, её мысли сталкивались, налетали друг на друга, крошились, как льдины в весенней реке. И на одном из обломков, несущемся на тёмную опору моста, стояла крошечная белёсая фигурка то ли девочки, то ли старушки.

Все эти люди, община, потихоньку, малыми, но дружными усилиями, в тёмном лесу, особенно опасном ночью, устроили тайный город, в котором могли укрыться сами и укрыть своих матерей. Они всё устроили так, как думала Лета – без денег, вернее, деньгами людей, которым они не были нужны. А Лета, она теперь тоже с ними?

– Осторожно! Уберите!

Лета вздрогнула и уронила душ, струя ударила в бортик и ещё сильнее окатила сестру.

– Держите! В сторону! Вы матушке в уши воды налили!

Лета, наконец, укротила хлеставший шланг. Сестра укутывала старушку, остатки воды с шумом стекала в слив.

– У лежачих больных вода ни в коем случае не должна попадать в уши, из-за того, что они не жуют твёрдую пищу, уши у них и так в зоне риска, могут воспалиться.

Намытая старушка так ни разу и не открыла ставшие прозрачными веки.

Домой Лета решила идти пешком – как окончательное доказательство убеждения, что даже в таком огромном и опасном городе, где все дороги платные, можно обойтись без денег. Проспект светился, как каменная мозаика. Лета была накормлена, окормлена, открыта и окрылена. Колени подгибались, горели пятки, руки растрескались от хозяйственного мыла. Но Летино «я», которое особо впечатлительные добровольцы называли душой, летело, смеясь и балуясь, делая вид, что врезается в сверкающую витрину или тую в кадке, но в последнюю секунду уворачиваясь от охранников, стеклянных дверей, людей, выходивших из машин. Лета ликовала! В добре, хоть немного и в дерьме, но целый день в добре!

Войдя в квартиру, она первым делом сдёрнула с ног носки – на них могли оставаться микробы, босиком пробежала в ванную и, сняв всё, включая трусы и трикотажный лифчик камуфляжной расцветки, засунула в стиральную машину на режим кипячения при температуре 90 градусов.

Потом вымылась с головой, стараясь не вспоминать кусочки моркови в судне, и, наконец, расчесала мокрые волосы.

– Где была, что видела? – поцеловав Лету в щеку, спросил папа, уже несколько часов корпевший за компом над новой программой архитектурной визуализации.

– Работала добровольцем в больнице Московской патриархии, – радостно моргая, сказала Лета.

– Ты веришь в бога?! – перепугался папа.

– Конечно, нет!

– Ну слава богу!

Как и все московские родители, он боялся, что ударившись в веру, ребёнок станет слишком чувствительным к чужим несчастьям, разучится выживать в реальном мире, уйдёт в монастырь и оставит папу без внуков, а себя без женского счастья.

– Ты в магазин заезжал?

– Естественно.

– А я целый день питалась, чем бог послал.

– Манной небесной?

– Ага. Каша, чай, хлеб, медовик, банан и яблоко.

– В этот день бог послал! – распахнув холодильник, посетовал папа. – Нет, я не против, но зачем тебе это надо?

– Хотелось сделать что-то доброе, не ради кубков, побед и денег.

– Удалось?

– Не в полной мере. Почти вся моя доброта, кроме судна в баке, получилась бессмысленной, – с сожалением сказала Лета.

– Она у всех такая, не только у тебя.

– В общем, я ругалась с больной, впавшей в депрессию, роняла коляску, путала растворы, и чуть не утопила старушку.

– Старушка тебе зачтётся! – заверил папа.

– Я хочу, чтобы зачлось не мне, а одному человеку, который ни в чём не виноват, – сказала Лета, отрывая уголок упаковки с беконом.

Кстати, надо заглянуть в почту, может – уже?

Лета схватила планшетник, мысленно сказала: «Господи, помоги!» и увидела ответ на свое письмо в прокуратуру. Она открыла конвертик. Postmaster сообщает – User not found. Ошибка. Электронный ящик, на который вы отправили письмо, не зарегистрирован. Попробуйте связаться с получателем альтернативным способом.

Глава 11

Шприц и очки

Постоянный пропуск добровольца в АНО ЦКБ – больницу патриархии – сроком на пять лет, теперь всегда лежал в кармашке рюкзака Леты. Чтобы получить его, Лета прошла медицинскую комиссию – кардиограмма, терапевт, кровь из пальца, кровь из вены, флюорография, баночка и ещё одна баночка. Анализы брали рано утром, поэтому Лета успевала к умыванию больных и скоро научилась сажать парализованных к складным опорам под спины, чистить им зубы и кормить, то и дело подтирая подбородок и клеёнчатый слюнявчик. Она дрожаще жалела дедушку из второй палаты, каждый день упоминавшего дочь, которая так ни разу и не пришла. Дедушка тоже оживлённо ждал Лету – причёсывался женской расчёской с выломанными зубьями и показывал, как сам сделал суставную гимнастику для парализованной руки. Посидев, он молча пытался завалиться на бок, но Лета не позволяла – встав на кровать коленом, подтаскивала дедушку повыше, подпирала слабеющий бок подушками.

– Вы должны сидеть не менее трёх раз в день по двадцать минут, – уговаривала Лета. – Чтобы не было застоя в легких. Ничего, к праздникам – Лета не знала, каким праздникам, но это слово казалось ей убедительным – выпишитесь, ещё плясать будете!

Этот же «праздничный» аргумент, правда, неудачно, Лета привела больной, которую возила в соседний корпус на лечебную физкультуру.

– Ещё плясать будете!

– Что это мне в пост плясать? – отрезала больная. – С ума, что ли, сошла?

Лета, которая «хотела как лучше», смешалась и даже вспомнила про «не делай людям добра», но после нашла силы и смирение извиниться.

Быстрая сухая весна перешла в скоротечное лето. На работу, в «Хлеб и шоколад», Лета ходила почти формально, и отказалась участвовать в телепередаче «Адская кухня» – оказалось, на съёмки нужно ехать в столицу Украины, а она не хотела оставлять больных. Рассказ про женщину в коме и одинокого дедушку, которых Лета не могла бросить, даже ей самой казался неубедительным, поэтому она не стала ничего объяснять ни папе, ни Собаке.