Игорь Малышев - Подменыши Страница 42

Воздух был пронизан ожиданием. Что-то должно было случиться.

Однажды утром Белка проснулась от слабого прикосновения к своему плечу. Она открыла глаза и пружинисто, будто и не спала вовсе, приподнялась на локтях. На полу возле кровати сгорбившись, бессильно положив руки на колени, сидел Сатир. Из ушей его больше не торчала вата, не было и повязки на глазах. Белка быстро пробежала глазами по его помятой и какой-то высохшей фигуре. Сатир выглядел словно водолаз, поднявшийся из самых гибельных океанских глубин, где провёл во много раз больше времени, чем может выдержать человеческий организм. С бледным лицом и ввалившимися глазами, он приветствовал Серафиму слабой улыбкой.

— Я вернулся… — хрипловато прошептал он. — Вот…

Лицо Белки осветилось радостью. Она смотрела и не могла наглядеться на его всклоченные волосы, на серый, с дырой на плече, свитер, который сидел на нём, как на вешалке, на чёрные пятна глазниц, из глубины которых горели такие же яркие, как и раньше, зелёные уголья глаз.

— Ну, как, ты узнал? — спросила Белка. — Есть смерть?

— Узнал. Нет, — ответил Сатир.

— А что есть?

— Всё есть: жизнь, красота, солнце, море, небо… Одной смерти нет.

— Хорошо, что так оно всё разъяснилось, правда?

— Правда.

Они помолчали, глядя друг на друга. За окном что-то заскрежетало, потом раздался шумный удар, и следом за ним громкие шорохи, словно по асфальту протащили множество бумажных мешков с чем-то тяжёлым. Сатир вздрогнул, повернулся к окну, на лице его проступили острые скулы.

— Это снег с крыш падает, — успокоила его Белка. — Весна…

— Весна, — улыбнулся Сатир. — Слушай, покорми меня, пожалуйста. Есть хочу, просто помираю, — попросил он слабым голосом и положил руку на её ладонь.

— Помираешь? — улыбаясь, переспросила Серафима. — Так ведь смерти нет.

— Да, смерти нет, но жрать охота, — он попытался засмеяться, но только закашлялся.

— Пойдём, Магеллан внутренних пространств, — она легко и весело встала с дивана. Поддерживая Сатира за плечо, помогла ему подняться и повела на кухню.

Время шло. Сатир понемногу приходил в себя. Вскоре его тело снова обросло канатами упругих мускулов, в движениях появилась свобода и сила. Иногда он хватал Тимофея и начинал, легко, словно плюшевого зайца, подкидывать его под самый потолок. Мальчик и Сатир хохотали, Ленка оглушительно лаяла, Белка, сидя на вершине пирамиды из телевизоров выкручивала до упора громкость магнитофона с чем-нибудь вроде «Iron Lion Zion» Боба Марли и пританцовывала на месте. Эльф, лёжа на диване оглушительно дудел в Белкину флейту. В ушах у всех звенело. Наигравшись, Сатир отправлял пацана на кухню отмываться от побелки, а сам хватал Ленку и начинал крутить её над головой. Собака изумлённо смотрела на кружащийся внизу пол и не зная, что делать, молчала. Из кухни прибегал мокрый Тимофей и принимался скакать, пытаясь ухватить мельтешащие Ленкины лапы. Собака, завидев хозяина, снова начинала лаять и делала вид, что хочет укусить Сатира за запястье.

— Ага, ага, укуси меня! — кричал ей Сатир. — Я тогда тебе твой куцый хвост оторву!

— А я налью тебе в пиво «аква тофану»! — тут же обещал Тимофей.

— Вы чему тут без меня ребёнка учили? — изумлялся Сатир.

— Истории древнего мира, — отвечал Эльф, наблюдающий с дивана за этой вакханалией.

— Заметно. Результаты налицо, — зычно отвечал тот, не отпуская собаки. — Но, должен сказать, у вас странный подход к изучению истории. Надеюсь, про подвиги Мессалины и Калигулы вы ему ещё не догадались рассказать?

— Нет, нет, — смеясь, заверял его Эльф. — Я только о том, что ему надо знать, рассказывал. Ты спроси, он тебе про восстание Спартака или новгородское вече больше любого учебника расскажет. А «аква тофана» — это так, побочный продукт.

На улице было промозгло и слякотно, нахохлившиеся галки выклёвывали из серого снега красные пятнышки крови, оставшиеся после пробегавшей мимо дворняги с порезанной лапой. Сырой ветер огромным ватным комом катался по улицам, ухал в подворотнях, сорил моросью. Редкие прохожие старались побыстрее нырнуть в автобусы и подъезды. А в полуподвале старого, предназначенного для расселения и сноса дома, было тепло и весело. Там беззаботно смеялись люди и играла музыка. Там вечно молодой Боб Марли пел о мелком, прокалённом солнцем песке, о пальмах, сонно склонившихся над кромкой прибоя, о лазурных океанских волнах, которые лениво, словно тюлени после брачных игр, выползают на берег и лижут его пенными языками.

Вскоре после прихода весны у наших друзей кончились деньги. Эльф вывернул наизнанку бумажник и на пол со звоном выпало несколько монеток. Ленка, прихрамывая, кинулась их ловить, но не особо преуспела, те проворно раскатились по тёмным углам. Пришлось спешно созывать общий совет, чтобы решить, как заработать на хлеб насущный и оплату крыши над головой.

— Какие будут предложения? — спросила Белка.

— Я могу деньги на вокзале просить, — тут же радостно сообщил Тимофей. — Я уже пробовал, мне давали. Правда, бомжи отобрать могут…

— Ох уж мне этот ребёнок с прошлым! — осадила его Белка. — Успокойся.

— Ну, можно курьерами пойти работать, — задумчиво сообщил Эльф, вставая на мостик на диване. — Или на стройку какую-нибудь. Разнорабочими.

— Горбатиться на кого-то? — спросила Белка. — Нет, это не интересно.

— Эльф, помнишь, когда тебя с работы уволили, я сказал, что работать нужно только на себя? — подал голос Сатир, неторопливо пересчитывая сигареты в пачке.

— Помню, но тогда остаётся только опять идти собак воровать, — пожал плечами тот.

— Собаки — это пройденный этап. Уже неинтересно, — сказала Серафима.

Друзья глубоко задумались. Белка быстро пробежала глазами диктант, который недавно написал Тимофей, исправила три ошибки и отложила листок в сторону.

— Нормально, — пробормотала она себе под нос и добавила уже громче. — Ну что, больше нет предложений? Тогда у меня есть.

Она посмотрела на разом заинтересовавшихся друзей.

— Да, есть, — повторила она. — Для начала мне нужен деревянный клей.

— Ура! Мы будем делать из головы Сатира спички, а потом клеить из них домики! Такие красивые и аккуратные! — догадался Эльф. — Блестящая идея. Наверняка, эта ниша ещё никем не занята. Мы быстро станем богатыми. Кстати, я видел какой-то тюбик в одной коробке.

— Я всегда догадывался, что как бизнесмен Эльф — полный ноль, — с сожалением изрёк Сатир. — Но то, что у него ещё и лёгкая олигофрения… Для меня это удар. Белка, никогда не делай бизнес с Эльфом. Он безнадёжен. Делай со мной.

— Ну ещё бы! Бесплатный источник сырья для домиков. Идеальный партнёр, — ответил Эльф, протягивая Серафиме тюбик.

— А теперь, друзья, возьмите гитару, ну, ту, что мы в хламе нашли, и чтоб к утру она была как новая, — заявила Белка. — Настраивать не обязательно. Всё. За работу. — Она подвинула к себе листок с диктантом. — Тимофей, тебя ждёт работа над ошибками. Объясни мне, с чего ты вообще взял, что «лейка» пишется через «э»?

— Мне так показалось… — неуверенно ответил мальчик.

— Показа-а-алось ему… — слегка поддразнивая, протянула Серафима. — Тоже мне, визионер. Бери листок, ручку. Поехали.

К утру совместными стараниями Сатира и Эльфа гитара была склеена.

Белка осмотрела её, немного покрутила колки, настраивая, затем кивнула, видимо, удовлетворившись результатом. Бережно, словно ребёнка, завернула инструмент в одеяло и стала одеваться. Остальные без лишних вопросов последовали за ней. На улице за ночь подморозило, асфальт спрятался под корочкой льда и всё время норовил взбрыкнуть и выскользнуть из-под ног. Белка шла осторожно, прижимая гитару к груди, боясь упасть и повредить инструмент. На предложение Эльфа помочь она лишь отрицательно замотала головой.

Серафима выбрала оживлённый подземный переход неподалёку от Старого Арбата. Прошлась взад-вперёд, выбирая место с лучшей акустикой. Развернула гитару, поставила перед собой картонную коробку из-под охотничьих патронов, подышала на озябшие пальцы. Глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, посмотрела куда-то вдаль, дальше стен перехода, дальше города, глаза её остекленели, словно нашли что-то очень красивое, невидимое для остальных. Белка провела по струнам и запела.

Не для меня придёт весна,И Дон широко разольётся…

Она пела легко, почти не напрягаясь, но на горле всё же проступила белая сеточка шрамов.

Звуки её глубокого с переливами голоса плыли под низким потолком, бились меж выложенных кафелем, словно в покойницкой, стен, чистыми дождевыми каплями звенели на затоптанном грязном полу. Идущие по переходу люди, заслышав песню, непроизвольно замедляли шаги, лица их неожиданно светлели, тусклые, словно нарисованные у кукол, глаза начинали смотреть чуть жёстче, чем могут позволить себе обычные клерки среднего звена. На секунду забыв себя, они сжимали кулаки, словно им вдруг до боли захотелось почуять в руке отчаянную сабельную тяжесть, стиснуть ребристую рукоятку злой донской ногайки, ощутить в ладони жёсткую пропылённую гриву полудикого казачьего коня.