Вадим Смоленский - Записки гайдзина Страница 42

— Что-то он долго, — озабоченно сказал Рауль Абрамович. — Взяли его тетки в оборот. Вадичек, может сходишь, посмотришь?

Не успел я дойти до канала, как Гена вышел оттуда сам. Левой рукой он прижимал к паху полотенце, а правой хватался за валуны, чтобы не споткнуться.

— Сауну нашел! — прокричал он радостно.

— Какую еще сауну? — удивился Рауль Абрамович. — Ты где был-то?

— Там женское отделение. Совершенно пустое. И в нем сауна. Сто десять градусов.

— Что за матриархат? — возмутился Владлен Эдисонович. — Почему тогда в мужском нету?

— Новые времена, — сказал я. — Политическая корректность.

— Может, сходим тогда? — Владлен Эдисонович вопросительно оглядел всю компанию. — Раз уж там пусто, а? Выставим караул и попаримся, как люди. А то мистер Судзуки узнает, что мы не попарились, и руки на себя наложит.

Рауль Абрамович задумался.

— Я в затруднении, — сказал он. — Конечно, можно еще раз спасти жизнь этому несчастному Судзуки. Но ведь я, как-никак, университетский профессор. Мне не к лицу тайком посещать женские бани. А ты какого мнения, Вадичек?

— По-моему, все не так трагично, — сказал я. — В конце концов, мы могли перепутать. Мы иностранцы. Мы вовсе не обязаны знать иероглиф «мужчина». Если нас прищучат, мы всегда сможем оправдаться.

— Ты думаешь? Тогда иди первый, а мы за тобой.

Пройдя гуськом по каналу, мы оказались в точно таком же бассейне. Вылезли из него, прошлепали по каменным плитам и столпились у двери. Запотевшее стекло скрывало мыльню от постороннего взора. «Есть кто-нибудь?» — крикнул я, приоткрыв дверь на два пальца. Ответа не было. Мы проскользнули внутрь и двинулись по мыльне на цыпочках, прижимая полотенца к чреслам. Прислушались к предбаннику — там тоже было тихо.

— Отлично, — шепнул Рауль Абрамович. — Кто на шухере встанет?

— Давайте, я постою, — сказал Гена.

— Давай. Мы тебя потом сменим.

Полки в сауне были застелены широкими оранжевыми полотенцами. Пахло горячим деревом. С комфортом рассевшись, мы втянули ноздрями жаркий сухой воздух.

— Татэма ий дэс! — сказал профессор Лишайников.

— Чего-чего? — не понял Владлен Эдисонович. — Джапанис?

— Ага. Значит «очень хорошо».

— Понятно.

— А еще мне нравится, как по-японски «понедельник».

— Ну?..

— «Заебон»!

— Как?! — не поверил я своим ушам.

— А разве не так?

— Всегда было «гэцуёби».

— А вторник?

— «Каёби».

— А дальше?

— «Суйёби», «мокуёби», «кинъёби», «доёби»…

— Во! Точно! «Доёби»! А мне почему-то запомнилось «заебон». Выходит, это пятница?

— Суббота.

— Мда… Попробуй выучи такой неприличный язык…

— Как же ты преподаешь? — спросил Владлен Эдисонович. — У тебя студенты хорошо понимают английский?

— Мой английский понять несложно, — самокритично сказал профессор. — Проблема не в языке. Проблема в менталитетe.

— То есть?

— Ну, вот тебе пример. У меня один аспирант выращивает кремний на опытной установке. Сам знаешь, все кристаллы никогда хорошими не выходят. Большая часть бракуется, что-то остается. Это нормально, так всегда. А тут еще и не повезло парню с первого раза. Из десяти кристаллов ни одного хорошего. Приходит ко мне, весь озадаченный. Сэнсэй, говорит, в чем тут дело? Я его успокаиваю: мол, всё делаешь правильно, тебе просто не повезло по закону бутерброда. Он не понимает. Я ему говорю: знаешь закон бутерброда? «Бутерброд падает маслом вниз» — слышал про такой закон? Нет, отвечает, не слышал. Я ему говорю: ты купи в магазине батон, дома порежь его на двадцать кусков и каждый намажь маслом. Сложи все в тарелку, а потом брось к потолку, чтобы они по комнате разлетелись. И посчитай распределение — сколько маслом вверх, а сколько вниз. Он кивнул, поклонился и говорит: хорошо, сэнсэй, я сегодня же это сделаю.

— Ничего себе, — сказал Владлен Эдисонович. — У них что, так туго с чувством юмора?

— Почему туго… У них просто традиционный восточный взгляд. Если сэнсэй говорит, значит надо выполнять, а не смеяться. Но потихоньку отмирает этот взгляд. У меня только один аспирант такой серьезный, а все остальные с чувством юмора. Любые задания воспринимают как шутку. И не выгонишь ни одного — за обучение уплачено.

— А вот у нас в Юнайтед Стэйтс… — начал было Владлен Эдисонович, но не договорил. В дверь просунулась голова Гены Сучкова и задвигала бровями. Мы проворно соскользнули с оранжевых полотенец — но только успели добежать до выхода, как Гена заскочил в сауну целиком, захлопнул дверь и схватился обеими руками за деревянную ручку.

— Кто же так стоит на шухере? — укоризненно шепнул ему Рауль Абрамович. — Надо было заблаговременно!

— Чччч! — прошипел Гена и припал ухом к двери. С полминуты все молчали.

— Вот он, закон бутерброда, — заметил Владлен Эдисонович. — А я уже пропотел. Мне бы выйти уже…

— Придется подождать, — шепотом сказал профессор. — Сейчас бабушки помоются и пойдут в бассейн. А мы вылезем — и через коридор в наше отделение. Сколько их там всего?

— Не знаю, — честно признался Гена. — Я услышал шорох, и сразу сюда. А они вон как быстро.

— Вода течет? Воду слышно?

Гена еще раз приложил ухо к двери — как вдруг дверь слегка дернулась. Гена подпрыгнул на месте, крепче вцепился в ручку и уперся тощей ногой в косяк. Я поспешил ему на помощь. С той стороны подергали еще пару раз.

— Выпустите меня! — взмолился Владлен Эдисонович. По его бакенбардам струился пот. — Я притворюсь японкой!

— На пол, Владлен, на пол! — скомандовал Рауль Абрамович. — Внизу легче.

Владлен Эдисонович принял положение лежа. Дверь больше не дергалась, но мы с Геной боялись ее отпустить — еще минуту не выпускали ручки и не отрывали ног от косяка. Рауль Абрамович тем временем обмотал вокруг себя оранжевое полотенце, а из маленького сделал подобие чадры.

— Всё спрятал, — сказал он. — Делайте так же. Ни одна бабушка не испугается.

Дверь рванулась с удвоенной силой. Мы с Геной вцепились в ручку что было мочи — но со второго рывка она оторвалась. Споткнувшись о лежащего на полу Владлена Эдисоновича, мы оба завалились в промежуток между полками и кирпичной стенкой, отгораживающей печь.

В дверях стоял давешний импозантный мужчина в резиновых сапогах. Округлив глаза, он смотрел на открывшуюся ему сцену из античной жизни. Патриций в оранжевой тоге, египетский сфинкс и два поверженных легионера.

— Мы перепутали, — сказал я, потирая ушибленный затылок. — Мы не умеем читать. Мы боялись испугать женщин. Извините, пожалуйста…

Глаза мужчины немножко сузились обратно.

— Ага, — сказал он. — Конечно…

Дверь закрылась.

— Ну вот, — сказал Рауль Абрамович, снимая с себя тогу и расстилая ее на полке. — Ложная тревога. Нет там никаких бабушек.

Поместив отломанную дверную ручку на кирпичи, мы покинули сауну. Владлен Эдисонович открыл дверь на улицу, ступил за порог — и вдруг молниеносно впрыгнул обратно, отдавив мне ногу.

— Там в воде кто-то сидит! — прошептал он. — Там бабушка!

— Через коридор! — скомандовал Рауль Абрамович. Мы бегом пересекли мыльню, вышли в предбанник и остановились под занавеской.

— Перебежками по одному, — сказал профессор. — Кто первый?

— Давайте я, — вызвался Владлен Эдисонович. Он высунул голову из дверей, повертел ей туда-сюда, прижал к паху полотенце и засеменил по дуге в соседний вход — но через две секунды прискакал обратно с изменившимся лицом.

— Там тоже бабушка! — сообщил он нам. — Везде бабушки!

— Что за ерунда? — пробормотал Рауль Абрамович. — Вадичек, иди разберись.

— Занавеску видите? — сказал я. — Какого она цвета?

— Хм… Теперь она синяя. А раньше была красная, я точно помню. Мы под синюю зашли, под мужскую.

— Ну вот. Раньше мужское отделение было там. А теперь здесь. Поскольку сауна у них одна, отделения меняются. До пяти часов сауна в женском, а после пяти — в мужском. Перевешивают занавески. Так часто делают.

— А нам не сказали?!

— Не сказали. Видимо, забыли. Этот дядька, наверное, нас и искал, чтобы сказать. А мы от него зачем-то спрятались.

— Получается, там вовсе не бабушка сидит, в бассейне?

— Выходит, не бабушка. Скорее, дедушка. Бабушки там, где наши вещи лежат. Потом попросим, чтобы их принесли.

— Правильно. А пока пошли к дедушке.

Уже ничего не боясь, мы выбрались на улицу, преодолели цепь каменных плит и оказались у бассейна. Из него торчала мужская голова с короткой стрижкой, упитанными щеками и узкими щегольскими усиками.

— Каничива, — сказал Рауль Абрамович и изобразил поклон. Голова на приветствие не ответила. Мы залезли в воду и расселись вдоль гранитных валунов, побросав на них свои полотенца.