Акилле Кампаниле - В августе жену знать не желаю Страница 42

И показал на Солнечного Луча.

Все сказали:

— Что за чепуха! Домой, домой! — и начали расходиться. Но Фалькуччо удержал их жестом и вытащил какие-то бумаги.

— Эти брачные объявления, — объяснил он, — были сделаны для него, а не для того гнусного субъекта.

— Что за ерунда? — спросил дон Танкреди.

Фалькуччо улыбнулся.

— Я позволил себе, — сказал он, — подкупить служащих бюро гражданского состояния, чтобы они подменили документы.

— Это была блестящая мысль, — сказал дон Танкреди, — но, скажите-ка по секрету, откуда вы узнали, где делают брачные объявления?

Старичок улыбнулся.

— Я позволил себе, — объяснил он, — подкупить служащих всех бюро гражданского состояния на свете.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — изрек дон Танкреди. — Поехали.

Он сделал знак Баттисте занять место, освободившееся после Гверрандо. Но Баттиста не тронулся с места.

— Ну же? — воскликнул Фалькуччо. — Чего вы упираетесь?

— Что происходит? — спросил дон Танкреди, который начал терять терпение.

Баттиста опустил голову.

— Я беден, — сказал он.

— Да бросьте, — сказал дон Танкреди, — ну что это за разговоры?

— Нет, — сказал молодой человек, — я никогда не смогу позволить…

Его взгляд был устремлен в далекое море, а на реснице дрожала слеза. Но вдруг мало-помалу его взгляд начал становиться внимательнее, беспокойнее, пытливее. Он всматривался в далекую точку на воде.

— Бинокль, скорее! — внезапно сказал он.

Заботливые руки принесли ему десять биноклей.

Баттиста взял один из них и направил его на точку. А точка, тем временем, привлекла внимание толпы, которая стала обмениваться впечатлениями.

— Неужели это знаменитый морской змей? — спросил старый рыбак с белой бородой.

Он воздел руки к небу.

— Несчастье, — сказал он, — несчастье для мореплавателей и для наших сетей!

— Не может быть, чтобы это был змей! — воскликнул другой старик, вынимая трубку изо рта. — Он должен тогда изрыгать пламя из глаз и дым из ноздрей.

— И потом, — сказал третий патриарх моря, — где же тогда его семимильный хвост?

— Он приближается к земле! — закричал в страхе четвертый.

А пятый:

— Это корабль, это корабль!

То был корабль, который входил в порт с развернутыми парусами и в праздничном убранстве.

Баттиста смотрел на него в бинокль. Вдруг он протер глаза. Его сердце колотилось.

— Это он или не он? — спрашивал он себя, всматриваясь в какую-то точку на корабле. — Не может быть… И все же… Неужели это просто странное сходство? Да нет… он немного постарел, но я не ошибаюсь. Это он, это именно он.

— Да кто же? — закричали голоса из кортежа.

— Это дядя Никола, — сказал Солнечный Луч, танцуя от радости, — дядя Никола, который приехал из Америки!

У бедного молодого человека был милейший дядя, который уехал двадцать лет назад без гроша в кармане в Америку и с тех пор не давал о себе знать. Дядя Никола был такой добрый! Он воспитал Солнечного Луча, оставшегося сиротой с младенчества. Он был для него вторым отцом. Потом, когда Баттиста стал на ноги, дядя уехал в далекую Америку, чтобы разбогатеть, и с тех пор племянник не слышал о нем ничего. Всякий раз, когда Баттиста о нем говорил, его глаза наполнялись слезами. «Кто знает, что с ним, — часто спрашивал он себя, — жив ли он еще. Как мне хотелось бы получить наследство!» И вот, когда он меньше всего этого ждал, дядя Никола приехал из Америки.

— Как он постарел! — пробормотал молодой человек, который продолжал смотреть в бинокль в сторону корабля.

Сейчас на палубе был ясно виден господин среднего возраста в сером пальто в полоску, белых гамашах, клетчатой фуражке и больших очках в черепаховой оправе, который махал изящным платочком Баттисте, жуя резинку.

— Подождем его, — сказал дон Танкреди.

И сделал знак кучерам подождать. От стояния на солнце все начали проявлять нетерпение. Тем более, что вокруг кортежа собралась толпа зевак, отпуская замечания по поводу продолжительной остановки и одиночества невесты, без жениха и, для близоруких зрителей — без сопровождающего.

Теперь, когда корабль был уже близко, на носу завиднелась группа возвращающихся эмигрантов: мужчины, женщины, дети, тесно прижавшиеся друг к другу; они приветствовали небо Италии хором, полным радости и грусти.

— Прощай, — пели они, — Латинская Америка, танго, мандолины и кастаньеты, Долорес и Розина, прощайте золотые прииски Канады, прощай Аризона, прощай и ты, Нью-Йорк с миллионами труб, ты не был благосклонен к нашим мечтам, ужасный город. Вот, все ближе небо Италии; вот оно рядом; прощайте, Перу, Бразилия и Аргентина, и прощайте, золотые прииски Канады.

Несколько минут спустя дядя и племянник стояли сплетясь в крепких объятиях, продолжавшихся несколько минут, среди уважительного молчания окружающих. Когда прошло первое волнение, Баттиста указал на малыша иностранной внешности в очках с черепаховой оправой, которого дядя Никола держал за руку.

— Это мой сын, — объяснил дядя, — родившийся в Америке от отца-итальянца. По крайней мере, я так думаю.

Баттиста потрепал его по щечке.

— Боб, — сказал дядя Никола, — это Неаполь, родина твоего отца. Тебе нравится?

— Нет, папа, — ответил малыш, который тоже жевал резинку.

— Как? — сказал папа. — Разве ты не чувствуешь зова крови?

— Ни капельки, папа.

— Я отвезу тебя в Позиллипо, ты увидишь Санта-Лючию и Вомеро[6].

— Да мне и не очень-то хочется, папа.

Дядя Никола немного обиделся.

— Ну как, ты разбогател? — спросил Баттиста, чтобы вывести его из неловкого положения.

— Не будем об этом, — сказал старик, помрачнев.

— Может быть, вас постигла неудача? — спросил доктор Фалькуччо.

— Мне не удалось скопить ни гроша, — ответил тот.

Он отвел в сторону племянника.

— Знаешь что, — добавил он в смущении, — раз уж ты здесь, я хотел бы попросить у тебя взаймы пятьдесят лир.

Баттиста был в полной растерянности, но тут вмешался дон Танкреди:

— Да ради бога, — сказал он, — я вам дам. Но поехали дальше, а то солнце начинает припекать.

Баттиста, уступая всеобщим призывам, занял место жениха, и кортеж уже собирался двинуться наконец, когда кто-то забил тревогу:

— Жених пропал, жених пропал!

Последовало всеобщее смятение.

Баттиста, который вдруг вспомнил, что на нем по-прежнему та самая знаменитая непрезентабельная шляпа, когда-то столь возмутившая незнакомую наездницу из городского сада, высунув язык носился по Неаполю в поисках новой и прекрасной шляпы.

— Сто пятьдесят лир, — бормотал он, — нужно хотя бы сто пятьдесят лир.

В кармане у него было всего четыре.

Он прошел рядом с нищим стариком, который стоял, скрючившись, на углу улицы, и подумал, что надо бы подать ему милостыню. Но двинулся дальше не задерживаясь. Он прошел несколько шагов, но мысль о том, что хороший поступок принес бы ему удачу, заставила его вернуться; он вытащил кошелек и протянул старику свои четыре лиры.

— Да как вы смеете? — обиженно воскликнул старик.

— Прошу прощения, — сказал Баттиста в смущении, — я думал, вы нищий.

— Сами вы нищий! Я богат, и я просто жду трамвая! Я могу купить вас с потрохами и всю вашу семью! А милостыню, если хотите знать, я могу сам вам подать.

— Пойдемте! — воскликнул Баттиста. — Так вы говорите, что можете дать мне…

— Да хоть сто лир!

— Ну да!

— Да хоть сто пятьдесят!

— Посмотрим, — с вызовом сказал молодой человек.

Сердитый старичок не заставил себя упрашивать. Он вытащил из бумажника две купюры и вручил их нашему другу.

— И пусть это послужит вам уроком, — крикнул он. — Учитесь распознавать людей.

Минуту спустя Баттиста переступал порог шляпного магазина.

— У вас есть шляпа? — спросил он.

— У нас их больше десяти тысяч, — ответил продавец, показывая на высокие горы шляп, возвышавшиеся повсюду.

— Я хотел бы примерить одну, — сказал Солнечный Луч.

И снял с себя шляпу.

— Пожалуйста, — сказал продавец, — а свою шляпу можете не снимать.

— Но я, — возразил Баттиста, — мне бы надо…

— Не стесняйтесь, — ответил продавец, — не снимайте.

И церемонный продавец совершенно не позволил Баттисте снять шляпу.

Баттисте пришлось бежать в другой магазин, где все продавцы были завалены шляпами, обслуживая очень привередливого покупателя.

Молодой человек заглянул в магазин.

— У вас найдется шляпа? — спросил он.

— Вот мерзавец! — закричал продавец. — Да он просто над нами издевается!

Солнечный Луч помчался в третий магазин.

— Посмотрим размер, — сказал ему продавец.

И забрал у него из рук шляпу, несмотря на противодействие молодого человек, которому было стыдно пускать по рукам такой засаленный головной убор. Старый котелок был помещен на прилавок, у всех на виду, к позору нашего друга, который сделал вид, что видит его впервые.

В мгновение ока магазин переполнился котелками. Везде выросли кучи из сотен этих грациозных головных уборов. Опустели полки, высокие стопы котелков окружали теперь Баттисту; их насаживали ему на голову продавцы, словно он был королем, который к моменту торжественной коронации не может найти подходящую корону. Может, такова особенность зеркал в шляпных магазинах, но факт тот, что во всех шляпах, которые примерял Солнечный Луч, он видел себя нескладным. Наконец он решил пойти в другой магазин. Поискал взглядом свой старый котелок и понял, что никто на свете не смог бы отыскать его в беспорядочной куче новых. После бесплодных попыток он смирился с мыслью, что придется купить любой новый котелок, и на этот раз — о, чудо! — первый же, который он примерил, подошел ему идеально.