Эли Визель - Ночь. Рассвет. Несчастный случай (Три повести) Страница 43

Он медленно двинулся к двери, потом остановился.

— Катлин просила тебе кое-что передать. Она придет навестить тебя во второй половине дня.

— Вы ее видели?

— Да, она приходила каждый день. Исключительно приятная девушка.

— Ис-клю-чи-тель-но.

Он стоял в дверном проеме. Его голос казался совсем близким. Видимо, дверь находилась почти рядом с моей постелью.

— Она любит тебя, — сказал он. Его голос стал твердым, настойчивым. — А ты? Ты любишь ее?

Он сделал ударение на «ты». Мое дыхание участилось. «Что же ему известно?» — мучительно спрашивал я себя.

— Конечно, — сказал я, стараясь выглядеть спокойным. — Конечно, я люблю ее.

Все замерло. Наступила полная тишина. В холле хриплый громкоговоритель объявил: «Доктор Браунштейн, к телефону… доктор Браунштейн, вас к телефону…» Отзвук другого мира. В комнате царило глубокое молчание.

— Ладно, — сказал доктор Рассел, — мне нужно идти. Увидимся вечером или завтра.

Другой кораблик скользил вдоль окна. Снаружи был воздух — острый, живой. Я подумал, что в этот самый миг люди ходят по улицам без галстуков, в рубашках с закатанными рукавами. Они читают, спорят, едят, пьют, останавливаются, чтобы пропустить машину, полюбоваться женщиной, поглазеть на витрины. Снаружи, в этот самый миг, люди ходят.

Незадолго до полудня явились несколько моих коллег. Они пришли все вместе, веселые, и старались, чтобы мне тоже было весело.

Они рассказали мне всякие сплетни: кто что делает, кто что говорит, кто кому изменил. Последнее слово, последнюю глупость, последний анекдот.

Потом разговор вернулся к несчастному случаю.

— Согласись, тебе повезло: ты мог погибнуть, — сказал один из них.

— Или лишиться ноги, — добавил другой.

— Или даже рассудка.

— Теперь ты разбогатеешь, — сказал Шандор, венгр, — меня самого однажды сбила машина. Я получил тысячу долларов от страховой компании. Тебе повезло, что это было такси. Такси всегда застрахованы на кучу денег. Увидишь, станешь богачом, счастливчик, мать твою…!

На мне живого места не было. Я не мог шевельнуться. Я был почти парализован. Но мне повезло, я буду богат. Я смогу путешествовать, посещать ночные клубы, содержать любовниц, буду блаженствовать: какая удача! Еще немного, и они скажут, что завидуют мне.

— Мне всегда говорили, что в Америке доллары валяются на дороге, — сказал я. — И вправду так: надо только хорошенько шмякнуться и собирать.

Они развеселились еще больше, и я хохотал вместе с ними. Раз или два заходила сиделка, приносила мне что-нибудь попить и тоже смеялась.

— А знаете, сегодня утром он даже бриться не хотел! — сообщила она им.

— Он богатый, — сказал Шандор. — Богачи могут себе позволить не бриться.

— Ой, шутник! — воскликнула сиделка, всплеснув руками.

— А про зеркало он вам не рассказывал?

— Нет! — закричали они хором — Расскажи нам про зеркало!

Она рассказала им, как я сегодня утром отказался посмотреться в зеркало.

— Богачи боятся зеркал, — сказал я. — Зеркалам не хватает уважения к тому, что блестит. Они слишком привыкли к блеску.

В комнате было жарко, даже жарче, чем в гипсе. Мои друзья взмокли. Сиделка утирала лоб тыльной стороной руки. Когда она вышла, Шандор подмигнул мне.

— Недурна, а?

— Да, вот это штучка! — добавил другой.

— Ну, ты здесь не соскучишься, можешь быть уверен!

— Да, я не соскучусь, — сказал я.

Они посидели со мной еще некоторое время, потом Шандор вспомнил, что на четыре часа назначена пресс-конференция.

— Правильно, мы и забыли.

Они ушли, спеша, унося свой смех в холл, на улицу, и, в конце концов, туда, где говорят, творится история — в здание ООН.

Было уже почти семь, когда появилась Катлин. Она выглядела бледнее, чем обычно, но казалась веселой и более многословной. Можно было подумать, что она переживает счастливейшие минуты своей жизни. Какой прекрасный вид! Гляди, река! И какая приятная палата! Такая большая, такая чистая! Ты выглядишь отлично!

«Чудеса, — подумал я. — Больничная палата, оказывается самое веселое место на свете. Все здесь становятся актерами, даже пациенты. Принимаешь новые позы, наносишь новый грим, радуешься новому счастью».

Катлин непрерывно говорила. Хотя она сама недолюбливала людей, болтающих ни о чем, именно это она сейчас и делала. Почему она опасается молчания? Я силился понять, и нервы мои напрягались все больше. Быть может, ей тоже что-то известно? Она вполне может что-то знать. Она была там, когда произошел несчастный случай. Она могла обернуться.

Я бы с удовольствием перевел разговор на эту тему, но не мог остановить поток ее красноречия. Она говорила без умолку. «Исак заменяет тебя в газете. Телефон в кабинете звонит без конца: куча народу интересуется, как твои дела. И, представляешь, даже этот — ну, как его? — ты знаешь кого я имею в виду, ну, толстый, на беременную похож, да знаешь ты его, который злится на тебя — даже он звонил. Исак говорил. Еще…»

В дверь постучали. Сиделка — новая, не та, что была утром, принесла мой обед. Это была пожилая женщина в очках, высокомерно-безразличная. Она предложила покормить меня.

— Не беспокойтесь, — сказала Катлин, — я это сделаю.

— Пожалуйста, как хотите.

Мне не хотелось есть. Катлин не отставала: немножко супу? Конечно, конечно, тебе надо. Ты потерял много сил. Ну, еще. Еще одну ложечку. Только одну. Еще одну, для меня. И еще одну. Чудесно. А теперь то, что осталось. Гляди-ка, кусочек мяса! О, какой аппетитный!

Я закрыл глаза и постарался не слушать. Ничего другого мне не оставалось. Внезапно мне захотелось закричать. Но я знал, что я этого не сделаю. В самом деле, какой смысл?

Катлин болтала и болтала.

— …Еще я наняла адвоката, очень хорошего. Он собирается подать в суд на владельцев такси. Завтра должен зайти. Он считает, что дело многообещающее. Говорит, что ты получишь кучу денег…

Покормив меня, она взяла поднос и поставила его на стол. Пока она придумывала себе работу, я разглядел, как она утомлена. Теперь я понял, почему она слишком много говорила: она была на пределе своих сил. За ее наигранным веселым настроением скрывалась смертельная усталость. Семь дней. После несчастного случая прошла неделя.

— Катлин! — позвал я.

— Да?

— Пойди сюда, присядь.

Она послушно уселась на край постели.

— В чем дело? — спросила она встревоженно.

— Я хочу тебя кое-о-чем спросить.

Она нахмурилась: «Ну?»

— Я тебя не узнаю. Ты переменилась. Ты столько говоришь. Почему?

По ее векам, по плечам пробежали дрожь.

— Столько всего произошло за неделю, — сказала Катлин, слегка покраснев. — Я хотела тебе рассказать обо всем. Не забывай, что я не разговаривала с тобой неделю.

Она взглянула на меня так, будто ее побили, и опустила голову. Потом она медленно, как автомат, несколько раз повторила тихим, усталым, лишенным интонации голосом: «Я не хочу плакать, я не хочу плакать, я не хочу…»

«Бедная Катлин, — подумал я. — Несчастная Катлин». Из-за меня она так изменилась. Катлин, такая гордая, Катлин, чья воля была самой сильной, а сила — чистой и непреодолимой. Непокорная Катлин, с которой готовы были вступать в схватку умные, решительные мужчины. Теперь у Катлин даже не было сил сдержать слезы, остановить поток слов.

Я изменил ее характер. А она хотела переделать меня! «Нельзя переделать человека», — говорил я ей еще вначале, говорил тысячу раз. «Ты можешь изменить чьи-то мысли, привычки, привязанности. Ты можешь изменить даже чьи-то желания, но не более того». «Мне довольно и этого», — отвечала она.

И битва началась. Катлин хотела во что бы то ни стало сделать меня счастливым, дать мне почувствовать прелесть жизни. Она хотела, чтобы я позабыл прошлое. «Твои прошлое умерло. Умерло и похоронено», — говорила она. А я отвечал: «Я сам — мое прошлое. Если оно похоронено, имеете с ним похоронен и я».

Она сражалась упорно. «Я сильная, — повторяла она. — Я справлюсь». А я отвечал: «Да, ты сильная, ты прекрасная. У тебя есть все, чтобы одолеть живых. Но сейчас ты сражаешься с мертвыми. Мертвых нельзя победить!» — «Увидим».

— Я не хочу плакать, — говорила она, опустив голову, словно под тяжестью всех мертвых, умерших со дня сотворении мира.

Я сказал, что человек не меняется? Я ошибся: еще как меняется. Мертвые всесильны. А Катлин отказывалась понять, что мертвые неуязвимы. Сражаясь со мной, она сражалась с ними.

Единственное дитя богатых родителей, она была решительной и настойчивой. Ее упорство было просто наивным. Катлин не привыкла проигрывать сражения. Ей казалось, что она может стать моей судьбой.