Джеймс Риз - Книга теней Страница 43

Суд над кюре церкви Сен-Пьер, что в К***, начался второго сентября 16** года.

Увещевательное письмо епископа обеспечило невиданный наплыв желающих дать показания. Жители К*** буквально состязались за право свидетельствовать против кюре; для них процесс был своего рода развлечением, чем-то вроде тех игр, в которые они летом привыкли играть в кабаках, просиживая за игрою иной раз целые дни напролет, потягивая из кружки пиво. Их показания – сплошные домыслы и выдумки – сообщались тысячам людей, пришедших на площадь, у которых не было денег, чтобы заплатить за место в зале.

Правда, некоторые говорили правду. Они сообщали о вещах не слишком предосудительных, в которые поверить было совсем не трудно. В число этих людей входили раскаявшиеся любовницы и любовники господина кюре и супруги оных.

Особо старался викарный священник церкви Сен-Пьер. Он сидел в первом ряду, прямо перед заседателями, и не сводил глаз с каноника Миньона. Когда тот теребил наперсный крест левой рукой (знак одобрения), сей претендент на место настоятеля вскакивал и горячо поддерживал говорившего. А почему бы и нет? Ведь он второй человек в приходе, и кто, как не он, лучше всех знает, какие злодеяния совершил отец Луи? А между тем под кроватью викария стояла запертая шкатулка, и в ней лежало письмо, датированное концом сентября, которое назначало его на место настоятеля церкви Сен-Пьер в связи с появлением в К*** вакансии.

Обвинения следовали одно за другим. Престарелая мадам Эпозе, вдова бондаря, возложила вину за то, что на ней появились вши «величиною с кулак», на отца Луи, которого прежде никогда не видела. Молодая жена привела в суд находившегося в сумеречном состоянии души мужа и принялась жаловаться, что тот «негоден к супружеству» с самой их брачной ночи. В связи с этим отец Луи был обвинен в особом виде колдовства, состоявшем в завязывании узелков, способных на расстоянии воздействовать на некоторые способности людей; суд потребовал, чтобы он указал, где спрятан тот шнурок, узелки на котором лишили почтенную даму радостей супружества и прекратили мужа ее в дурачка. Отец Луи был настолько ошеломлен, что не мог говорить. А потому викарий ответил вместо него, сказав, что видел веревочку с узелками в ризнице. (На следующий день та была представлена суду, сочтена уликою и приобщена к делу, а уже к концу дня узелки были развязаны, и шнурок вновь занял свое законное место на башмаке младшего брата викария.) Жена, чьи помыслы теперь были устремлены лишь к тому, чтобы наверстать упущенное, вывела мужа из суда за ухо, к вящему веселью собравшихся…

– Лучше бы он придумал какое-нибудь другое оправдание!

– Лучше бы он придумал, как доставить жене удовольствие!

– И притом поскорее, а то эта ведьма, похоже, сегодня заездит его до смерти!

И это еще самое безобидное, что можно было услышать.

Такое повторялось изо дня в день – до тех пор, пока, наверное, в К*** не осталось ни одной обиды и ни одной жалобы, которые бы не были заслушаны высоким судом.

Прокурор по «возвращении» его дочери в К*** стал уделять процессу еще больше внимания. Он словно не замечал Мадлен и никогда не упоминал о ней в разговоре, предоставив ее попечению каноника, аптекаря и хирурга. Но именно он определял направление действий «синклита»; ему принадлежало последнее слово. И он его произнес: обеих девиц следовало немедля предъявить суду.

ГЛАВА 13 Creatura Ignis: Осужденный

– Кто сделал это с тобой?

Сабина и Мадлен сидели рядом на скамье для свидетелей. Вопрос был задан отцом Транквиллом, престарелым экзорцистом, посланником епископа, и девушки ответили одна за другой на латыни, как этого требовал обычай, указав на обвиняемого.

– Dic qualitatem , – приказал экзорцист, изгоняющий дьявола. – Назовите его должность .

– Sacerdos. Священник.

– Cujus ecclesiae? Какой церкви?

–  Церкви Сен-Пьер.

Это были первые вопросы, заданные Сабине и Мадлен на суде над отцом Луи. Сабина отвечала хорошо, «синклит» был удовлетворен. Что касается Мадлен, когда она впервые была введена в зал суда и увидела своего возлюбленного… Mon Dieu[42], что они сделали с ее любимым Луи!

В соответствии с законом отца Луи подвергли испытанию, чтобы выяснить, не общался ли он с дьявольскими силами: ведь недаром говорят, что все злодеи отмечены прикосновением Князя Тьмы, которое оставляет на теле явный знак или невидимые пятна, невосприимчивые к боли.

Однажды с самого утра, еще до начала судебного заседания, на чердак, где содержался арестованный, пришли обвинитель и Маннури, хирург. Кюре был раздет, его держали трое арестантов, освобожденных обвинителем специально для этой цели. Густые черные кудри священника были пострижены, курчавые волосы в паху и на мошонке неаккуратно срезаны ножницами. Хирург, не слишком заботясь об осторожности, прошелся бритвой по намыленной коже, и вскоре священник был лишен волос и измазан кровью.

– И брови тоже, – распорядился прокурор. Хирург подчинился. Оба стояли в одних рубашках перед обвиняемым, а он, обнаженный, тщетно пытался вырваться из рук трех схвативших его мужчин – убийцы и двух угонщиков скота.

Отца Луи привязали к большой доске, которую держали арестанты. Канаты, которыми его прикрутили, должно быть, были изготовлены в Марселе – толстые и грубые, промасленные, пропитанные морской водой. Они выглядели так, словно их грызли крысы, и впивались в тело священника при каждом его движении, поэтому он старался не шевелиться, чувствуя, как пульсирует кровь в жилах, ощущая жжение пота, струящеюся между красными полосами порезов от бритвы.

Поскольку никакой отметки дьявола обнаружить не удалось, оставалось предположить, что священник имел некие пятна, нечувствительные к боли, – телесные ворота для вхождения демонов. Каноник спросил Сабину, где следует искать дьявольские пятна на теле священника. Она ответила, что одно такое пятно – на плече кюре, а после более настойчивых расспросов каноника добавила, что два пятна – на его ягодицах, в самом низу, и по одному – на каждом из яичек.

– Это займет некоторое время, – сказал хирург.

– Хорошо, – отозвался прокурор, присаживаясь в углу чердака на треногую табуретку для дойки коров. Он закатал рукава повыше и принялся обмахиваться веером из больших округлых листьев.

Хирург разложил свои инструменты на низкой скамейке. В потертой кожаной сумке было все необходимое. На фоне темной древесины скамьи каждая серебряная игла сияла на своем особом месте: они сверкали в солнечных лучах, проникавших на чердак через те же дыры в покоробленных досках, которыми пользовались летучие мыши, крысы и кишевшие повсюду насекомые, изводившие кюре сутки напролет.

– Да, на это уйдет какое-то время, – размышлял хирург, раскладывая иголки: короткие и толстые – налево, более длинные – направо. Некоторые были не длиннее его большого пальца, другие – длиной от локтя до запястья.

Прокурор послал одного из угонщиков скота в таверну на противоположной стороне площади за двумя кружками эля.

– А если посмеешь отхлебнуть, – предупредил его прокурор, – будешь у меня качаться на виселице.

Воздух на чердаке был стоячий, душный, воняющий отбросами. Хирург приступил к делу.

Самые короткие и острые иголки он вогнал под кожу черепа, в тыльные стороны ладоней, верхние части ступней и суставы рук и ног. Иглы средней длины воткнул в грудь, плечи и предплечья, спину. Более мясистые участки тела священника – ноги, ягодицы и прочее – требовали длинных иголок. Самая длинная проткнула крепкий мускул левой ноги: хирург не без труда протолкнул ее насквозь.

Священник закричал только после того, как четвертая игла средней длины и толщины прошла сквозь его тело: хирург воткнул ее в свод его левой стопы. Боль молнией пронзила его позвоночник, словно зажгла огонь в затылке. Да, только тогда его горло исторгло первый крик боли, несмотря на все его молитвы и усилия воли. После того как самые короткие иглы прошли сбоку сквозь кожу черепа – ослепляющая боль , – Луи кричал уже беспрерывно, пока наконец не раздались громкие рукоплескания с площади.

Экзекуция все продолжалась. Еще дважды угонщик скота спускался за элем, в обмен на мелкую монету он кратко излагал толпе суть происходящего. Вернувшись наконец на чердак, он принес поднос с сыром – дар господина Коломбеля, владельца вышеупомянутой таверны.

Хирург почти совсем выбился из сил. Преступники отдыхали теперь в тенечке: отец Луи больше не вырывался. А прокурор, подойдя к кюре сбоку, отдавал указания хирургу: «сюда», «туда», «глубже».

Всякий раз, когда отец Луи терял сознание, его приводили в чувство при помощи солей или шлепками по лицу. Он не мог говорить. Не мог думать. Боль властвовала над всем, из множества отверстий в коже сочилась кровь.

Наконец хирург закончил свою работу. Люди с площади, делавшие ставку на то, что процедура продлится час с четвертью, принимали свой выигрыш. Хирург насквозь промок от пота и слишком устал, чтобы продолжать. Он поспешно поднес флакон с солью к собственному носу.