Ион Агырбичану - «Архангелы» Страница 44

— Я бы и посылать не стал, если б знал, что будешь недовольна!

Жена сделала вид, что не слышит, и продолжала шить. Некоторое время Ионуц продолжал расхаживать взад-вперед, лицо его все больше краснело. Прошло довольно много времени. Унгурян подошел к жене и выкрикнул ей почти что в ухо:

— Он застрелится! Я его знаю!

Женщина взвизгнула, вскочила со стула и, хлопнув дверью, выпалила:

— Ох! Как вы мне надоели! Покарай меня бог!

— Если и покарает, потеря не велика! — прорычал ей вслед Унгурян. Потом, нахлобучив шляпу, отправился к соседу выпить стакан вина. Эта сцена почти без изменений разыгрывалась всякий раз, когда студент телеграммой требовал денег. Если просьба приходила не по проволоке, а письмом, денег, случалось, и не посылали или посылали, но гораздо меньше. Но перед телеграммой компаньон акционерного общества «Архангелы» устоять не мог. Ощущение огромного расстояния и сумбур в голове, оставшийся у него после посещения столицы, напугали его раз и навсегда; он был искренне убежден, что малейшая задержка с посылкой денег может разрядить пистолет прямо в сердце сына. Перепалка между супругами не нарушала семейного лада. Когда Ионуц возвращался домой, выпив стакан вина у соседа, все было давно забыто, словно ничего и не произошло.

Гнев длится долго лишь тогда, когда люди бедны, когда их гложет нужда. Если же человек доволен и жизнь его обеспечена, гнев улетучивается, будто его сдувает ветер.

Рассыльный Андрей со второй телеграммой направился к Прункулу, но здесь его не попотчевали вином и не доверили отнести на почту деньги. Получив злотый за труды, он пустился в обратный путь. Сынок Прункула прислал более пространную телеграмму, чем младший Унгурян. Он объяснил, что в аудитории у него вместе с осенним пальто украли деньги и осталось всего десять злотых.

Прочитав телеграмму, отец ехидно ухмыльнулся. Не иначе, сынок был пьян, когда выбрал этакую причину, кому как не Прункулу было знать, что сынок в аудитории и глаз не кажет; ясное дело, врет сынок, и деньги он прокутил в какой-нибудь пивнушке.

— Ну, хоть немножко могли бы ему послать, — спустя долгое время обронила жена.

— Ни к чему. До конца месяца и на десять злотых проживет, — по-прежнему зло ответил Прункул и, помолчав, добавил: — Сдается мне, что не адвокат, а пустобрех из него выйдет. Как бог свят, через год ни гроша ему посылать не буду. Хватит, взрослый уже! Пусть за собой смотрит, сам себя кормит!

У жены сердце оборвалось. Не раз Прункул выражал недовольство, но так решительно — никогда. Жене было ведомо, что, если морщины на щеках мужа обозначились резче и губы тронула слабая улыбка, он принял решение. И как же ей было больно, как обидно: сыночек ее рос как мальчик благородный, а жить будет как простой рудокоп.

Больно и обидно было и Прункулу. Он давно понял, что сынок у него — полное ничтожество, обучать его нет никакого толку, но и возвращать домой стыдно. К тому же и тратил он меньше младшего Унгуряна, в большинстве случаев веселясь на деньги своего односельчанина. Младший Прункул тратил меньше лишь потому, что неоткуда было взять. Что же касается выпивки, то на нее он был более падок, чем Унгурян, который любил шум, песни и восхищение пирушками, за которые платил.

Вот и на этот раз Унгурян еще со станции послал телеграмму своему приятелю в столицу: «Дорогой Василаке! Закажи от моего имени ужин с шампанским на сорок человек. Собери ребят. Обязательно пригласи Пырву». Подпись «архангел Гавриил».

Гица пытался предостеречь его от этой глупости. Но все было тщетно.

— Не мешай! — отмахивался Унгурян. — Пусть достанутся крошки и церковным мышам. Натерпелись они за каникулы.

«Церковными мышами» были студенты, у которых не было денег на дорогу домой, и они вынуждены были проводить праздники в столице. Прункул чрезвычайно обрадовался. У него в кармане было всего семьдесят злотых, и потратить больше он не мог.

— Да здравствует архангел Гавриил! — воскликнул Прункул, облобызав коллегу, и сделал знак корчмарю, чтобы тот принес пару пива.

На вокзале в столице Унгуряна встречали двенадцать студентов. Вся компания в пролетках триумфально прокатилась до ресторана «Сплендид», где Василаке заказал ужин в специально нанятом зале. Унгуряна еще в дверях встретили восторженные крики:

— Да здравствует архангел Гавриил!

Торопливо пожав руки и перебросившись несколькими словами с Прункулом и Гицей Родяном, студенты мгновенно встали в кружок вокруг Унгуряна и начали петь на мотив марша сочинение Василаке:

Спустись к нам с гор, воитель,Архангел Гавриил,И от нечистых силНас упаси, спаситель!

Из золота твой щит,Кольчуга вся из злата,И сам одет богато,Невиданно на вид.

Сюда, братва, скорей!Преклоним же колена —Принес он несомненноНам десять тысяч лей!

За щедрость дивидентов,Чтоб нашу знал любовь,Его мы стиснем вновьВ объятиях студентов!

Все пели, слегка раскачиваясь, а Унгурян стоял в кругу с сияющим лицом, отбивал такт и дирижировал.

Пропев последний куплет, молодые люди еще теснее сгрудились вокруг Унгуряна и грянули:

Сойдемся в тесный кругИ воздадим по правуЕму такую славу,Что всех проймет испуг.

Тут они подхватили и подняли Унгуряна на руки, а тот, сияя от счастья, пытался удержать равновесие. Молодые люди, не прерывая пения, демонстративно возвели к нему взоры, сгрудившись еще плотнее:

Как солнце воссияйНад грешными людьми!Сойди же и возьмиНас всех с собою в рай!

Архангел Гавриил,Чудесный небожитель,Явись скорей, спаситель,К нам, кто без денег был!

Пропев последние слова, студенты осторожно опустили Унгуряна на пол, и в зале раздалось раскатистое «ура». Выждав некоторое время, Унгурян поднял руку, призывая к молчанию.

— Братцы, — заговорил он, сияя улыбкой, — благодарю вас за честь, какую вы мне оказали и из-за которой, смею вас уверить, завидует мне и враг мой на небесах. Прошу всех садиться. Посмотрим, что за блага может преподнести нам эта недостойная земля!

Снова загремело «ура», и студенты с шумом уселись за стол. По правую руку от Унгуряна сел Василаке, по левую — Прункул. Пока пели гимн, Гица Родян улизнул на улицу. Но его отсутствия никто не заметил. Молодые люди весело принялись за ужин. Зал был высокий, просторный, залитый электрическим светом. Смех, выкрики, разговоры сливались в бурлящий шум. Хотя ужин был с шампанским, Василаке для начала заказал еще вина. Поначалу все были заняты только едой и питьем. Наконец Василаке поднялся и в зале наступила тишина, слышалось только: «Тссс!» Василаке, «вечный студент», крепкий и широкоплечий, начал свою речь:

— Дамы и господа! Бывают мгновения непонятной трансцендентальной радости, когда нам кажется, что жизнь — это широкая дорога, несущая нас по плещущим волнам. Зенит над нами подобен огромному изумрудному оку, которое воодушевляет сердца божественной гармонией. Мы уже не «humana gens», a «angelica», иначе говоря, не человеческий, а ангельский род. Небо и земля, кажется, сливаются воедино от эфемерной вибрации наших душ.

Дамы и господа! Мы имеем счастье приветствовать в нашем кругу святого архангела Гавриила, великого покровителя мира малых сих, кто тонет в непроглядной тьме и жаждет увидеть лиловый луг. Он пришел, сияя светом полярных ночей, соблаговолил снизойти и остаться среди пигмеев, в то время как его звали к себе вершины Гималаев. Спектроскопический энтузиазм, который мы ощущаем, невозможно описать и возможно только показать, применив для этого лучи Рентгена. Но мы передадим нашим потомкам из грядущих поколений свет разума и силу воображения. Солнечные эманации будут плыть над грядущими веками и донесут наши поздравления: «Виват Унгурян! Виват архангел Гавриил!»

И Унгурян, и другие молодые люди часто прерывали речь Василаке смехом и криками: «Браво! Молодец!»

Теперь же приветственным возгласам в честь Унгуряна и Василаке, казалось, не будет конца. Когда наконец крики немного поутихли, Унгурян шепнул сидевшему справа Василаке:

— Ты вроде бы похудел?

— Нет. Наоборот. Пусть несут шампанское.

Юмор этого квадратного юноши заключался в умении произносить бессмысленные речи, соединяя друг с другом такие слова, которые никогда, ни при каких условиях соединиться не могут. Унгурян весьма ценил этот его талант. Но еще больше ценил он Василаке за то, что тот мог пировать три ночи подряд.

Теперь же Василаке выпил совсем немного и язык у него только начал развязываться, потому ему и не удался тост, которым он хотел удивить Унгуряна. Чтобы говорить гладко и совсем бессмысленно, Василаке нужно было выпить по меньшей мере литра два выдержанного вина. Возможно, благодаря тесному общению или же от восхищения перед талантом Василаке Унгурян тоже начал произносить длинные тосты. Но, понимая, что совершенства маэстро ему не достичь, рад был внимать словесным шедеврам своего приятеля.