Мухаммед Хайкал - Зейнаб Страница 44

Я не собирался вступать в брак с феллашкой. Меня влекла к ней ее красота, я хотел смотреть на нее без конца и наслаждаться. Она казалась мне прекрасной ожившей статуей. Поэтому неудивительно, что я пропадал в полях.

О, как сладостно было целовать ее, прижимать к своей груди, ощущать ее покорность, видеть ее порозовевшие щеки, томный взор, трепещущие губы, невнятно что‑то шепчущие.

Конечно, не следовало забывать о цели хитроумной природы. Правда, сам я не стремился к обладанию этой девушкой, потому что мысль об увековечении рода для меня всегда неразрывно связана с мыслью о браке. Но природа не обращает внимания на те институты, которые установили сами люди для охраны семьи и общества. Природа смеется над ними. Она ослепила и меня. И я, безусловно, попался бы в ее сети, чтобы дать жизнь угодному ей сыну — представителю нового поколения.

В часы свидания с девушкой — феллашкой законы природы вели борьбу с законами общества. Природа не достигла желаемого, потому что я не преступил границы дозволенного и не дал свободы чувству из‑за эгоистического страха перед общественным мнением.

Когда я достиг этого пункта в моих рассуждениях, мне стало ясно, что ни двоюродная сестра, ни моя феллашка не годились мне в жены, хотя вторая и имела преимущество, потому что вызывала во мне восхищение. Я понял, что еще не встретил девушку, которая стала бы моей возлюбленной женой.

Я начал искать уединения, бредил о встрече с будущей подругой жизни. Но все мое существо вопрошало: почему ты ищешь именно жену? Найди сначала женщину, которая тебе понравится и осчастливит тебя и всю твою семью здоровыми сыновьями… Но я понимал, что подобная мысль — кощунство. Закон не позволяет встречаться с девушкой, не заключив с ней брачного контракта, не подписав свидетельства о браке. А это разве не подрыв семейных устоев, не оскорбление святости брака?

Подрыв семейных устоев? А что такое вообще семья? Разве я не могу сегодня жениться, а через месяц развестись? Потом взять в жены вторую, третью и от каждой иметь детей? Какой смысл имеет семья, которая может разрушиться в любую минуту? Если бы я хотел жениться, то не было бы большой беды, если бы моей подругой стала простая феллашка. Ведь все женщины одинаково необразованны и невежественны. А семья, построенная на любви, без сомнения, лучше, чем любая другая. Кроме того, замужняя женщина пользуется тем же уважением и почетом, что и ее супруг, ее половина.

Значит, не было бы греха жениться на феллашке, которая мне нравилась! Но я не женился, и на ней женился другой.

Что же мне теперь делать? Двоюродная сестра и другая девушка для меня теперь запретны, недоступны.

О аллах, один ты знаешь, как изныла, изболелась моя душа! Я убежден, что жизнь без любви — потерянная жизнь. Я же лишен этого чувства уже в юности, в дни весны, когда сердце пылает, а весь мир цветет. Восполнима ли эта утрата?.

О аллах! Укажи мне правильную стезю среди этого кромешного мрака! Я не в силах больше оставаться с моими дорогими родными. Горе мне. горе! Ради того, чтобы найти любимую, я должен бросить дом, родных и пуститься в скитания. Только тогда, когда я найду ее, я обрету счастье.

Я люблю отца, мать, всю нашу семью, но боюсь, что мое дальнейшее пребывание дома слишком тяжело и для них и для меня, потому что тревога и волнения уже не покидают меня и жизнь моя мне опостылела. Так не лучше ли мне уйти? Или я достигну своей цели и вернусь вместе с моей избранницей к отцу и матери, или без сожаления покончу счеты с жизнью, ибо не хочу пустого прозябания в этом мире.

Я знаю, что беру на себя трудную задачу. Но я думаю о тех, кто меня любит, ибо в противном случае я мог найти другой, более страшный и жестокий для них выход.

Теперь я прощаюсь с вами, мои дорогие отец, мать, братья и сестры! Об одном вас молю: не тревожьтесь за меня — жизнь слишком коротка, и не следует проводить ее в горестях и печалях. Примите мою искреннюю благодарность за то, что вы были всегда так добры ко мне. Да будет мир с вами!

Господин Махмуд закончил чтение письма. Как потерянный, обвел он глазами комнату, ничего не понимая. Слабый свет вечернего зимнего солнца блестел на косяке окна. Пол комнаты был пересечен лучами. Время текло медленно. Лучи становились все длиннее, и вот они уже протянулись к письменному столу, как бы указуя на преступника, на первопричину горя его сына. Да, Хамид читал много стихов. Их романтическая окраска, изящество образов ранили его сердце и овладели его душой. Потом, очевидно, он попал под влияние романов и повестей, герои которых умирали подле возлюбленной или же за нее. И тогда перед ним открылось все ничтожество тусклой обывательской жизни, тщетность людской суеты. Вместе с тем ему открылась и красота жизни, возвышенная любовь, счастье быть рядом с любимой.

Господин Махмуд, крайне расстроенный и огорченный, не видел ни солнечных лучей, ни письменного стола. Он то глядел в пол, то поднимал глаза к небу, взывая к аллаху, умоляя его вернуть сына домой. Он пребывал в таком состоянии до конца дня. Сыновья пришли из школы с опозданием — они увлеклись футболом. Сели ужинать. Господином Махмудом овладело какое‑то оцепенение. Он крошки не мог взять в рот во время ужина, даже не прикоснулся к пище.

Через несколько дней, долгих, тягостных, как страшный сон, он получил письмо от Хамида.

«Мой глубокочтимый отец! — стояло там. — Я чувствую, что причинил вам боль. Заклинаю аллаха, успокойтесь, не терзайте себя. Я не бедствую, работаю, и мне хватает на жизнь. Я постоянно благодарю вас за все, что вы мне дали. Надеюсь, придет день, когда я брошусь в ваши объятия и объятия дорогой моей матери. Разница между «прежде» и «теперь» состоит только в том, что раньше вы знали мое местопребывание, а в настоящее время — нет.

Я порицаю себя за доставленное вам огорчение. Но я жив, и пока все у меня благополучно… До скорой или далекой встречи шлю вам и всем родным мой сердечный привет.

Но разве такие слова могли утешить отца? Они только острей заставили его страдать. Если бы он знал, что сын умер, то предался бы отчаянию. Но постепенно бы смирился с волей аллаха. Сейчас же он знает, что Хамид жив, где‑то скитается и тяжким трудом зарабатывает на жизнь. Что для отцовского сердца может быть горше этого сознания!

Да, Хамид жив. Он ищет любимую и не находит ее, потому что все девушки закрыты традиционным покрывалом. Отец его склонился под ударами судьбы, он то предается скорби, то пытается быть терпеливым и ждать возвращения сына. А жестокое общество не замечает ни отца, ни сына. Оно знать не знает, что творится в их душах, и ничуть не встревожится, если сын погибнет в скитаниях или отец сойдет в могилу от сердечной тоски.

Так кто же она, возлюбленная Хамида? В каком гареме томится, страдая от неразделенной любви? Выросшая в роскоши и довольстве, она не может покинуть отцовский дом и отправиться на поиски любимого, чтобы приблизить их встречу, когда в их сердцах воскреснут высокие чувства и оживет надежда.

Глава III

Дня через три после отъезда Ибрахима Зейнаб сидела в комнате, где они расстались, и держала в руках оброненный им платок. Она думала о любимом, представляла себе, как он живет там, в далеких, неведомых краях, неся тяжкую солдатскую службу. Слезы текут у нее из глаз — горячие слезы, они струятся по щекам, безмолвно повествуя о жестоких страданиях молодой женщины.

Уже три дня сон бежит от глаз Зейнаб. Как только ночь опускает свое покрывало, несчастная плачет во мраке, и вздохи ее нарушают тишину ночи. Она мечется в постели, ни на минуту не смыкая глаз. Если Хасан спрашивает, что с нею, она жалуется на мигрень или боли в желудке, уверяя, что к утру все пройдет. И правда, утром, в суете и работе, она забывается, но в часы одиночества горе терзает ее.

В этот вечер Хасан, поужинав, как обычно, поднялся к себе в комнату, не подозревая, что жена сидит в гостиной и не сводит глаз с платка Ибрахима. Он долго ждал жену, потом спросил мать, где Зейнаб, но та ответила, что не знает. Он терялся в догадках, где его жена может находиться в такой поздний час, когда люди, совершив вечернюю молитву, уже разошлись по домам. Потом удивление сменилось беспокойством. Хасан места себе не находил, не зная, что ему теперь делать.

Его раздражение возросло, когда наконец на пороге появилась Зейнаб. На его вопросы она ничего не ответила, ей не хотелось, чтобы муж узнал, где она предается воспоминаниям. Хасан настойчиво потребовал объяснить, откуда она пришла. Чем дольше молчала Зейнаб, тем больше он сердился. Он все повышал и повышал голос и наконец в бешенстве закричал:

— Говори, где была! Я ненавижу женское вранье! Говори, где была этим вечером, не то узнаешь, как поступают настоящие мужчины!