Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта. Возвращение Страница 46

В пятницу позвонил Роланд Хеннинг и попросил к телефону Хольта.

— Алло, господин Хольт, я слышал, вы возвратились из своего путешествия, это очень кстати! В субботу вы свободны? Так послушайте: у моего любекского друга Рольфа свадьба, он поручил мне пригласить кого-нибудь из здешних молодых людей, чтобы, так сказать, уравновесить предков. Ну как, устраивает вас? За вами заедет мой приятель Штефенхауз, он живет рядом с вами, в Нейграбене. Итак, в субботу, в половине второго. Если не возражаете, прихватите с собой девиц Тредеборн. Вы ведь им представлены? Тем лучше! А я поеду в Любек прямо с утра, меня просили быть шафером. Штефенхауз представит вас Бергманам. Они хорошо знают коммерции советника, вашего дядюшку.

Хольт повесил трубку. Он еще долго стоял в холле и думал. А ведь верно, вспомнил он: девицы Тредеборн! Он видел их перед собой — Гитту и Ингрид. Перспектива провести с ними — нет, с Ингрид — целый вечер показалась ему весьма заманчивой. Звонок Хеннинга снова придал его жизни какую-то цель и направление.

Услышав о звонке Хеннинга, фрау Хольт проявила необычайное при ее невозмутимости рвение.

— Это твой дебют в обществе, — поздравила она сына. Ее холодное лицо оживилось. — Разумеется, черный костюм, — сказала она. — Ах, Марианна, какая там бабочка! Их уже давно не носят! Погоди, я позвоню Францу. Серебристо-серый галстук, — вот что тебе нужно!

В субботу фрау Хольт одобрительно и даже с нескрываемой гордостью оглядела сына.

— Ты наверняка будешь иметь успех, — сказала она.

Штефенхауз — «Фирма Штефенхауз-младший, маринады и рыбные консервы», — белобрысый, краснолицый малый, глупо скаля зубы, приветствовал обеих дам:

— Сударыни! Честь имею! А вот и мы! Давненько не виделись, а? Спасибо. Помаленьку.

Хольт снова с удивлением наблюдал, как тетя Марианна состроила на своем деревянном лице улыбку-гримасу, обнажившую ослепительно белые вставные зубы.

— А о свадебном подарке вы позаботились? — осведомился Штефенхауз. — Хотите, преподнесем его вместе, расходы пополам. Идет?

То, что никто не подумал о свадебном подарке, так сразило тетю Марианну, что ее улыбка рухнула. Однако фрау Хольт сохранила обычное присутствие духа. Рука ее, почесывавшая пуделя за ухом, на мгновение застыла. Фрау Хольт сидела неподвижно и усиленно соображала. У Фреда Штефенхауза, которому, несмотря на его двадцать шесть лет, нельзя было дать больше двадцати, был пронзительный, сдавленный мальчишеский голос:

— Что-нибудь уж вы придумаете!

Фрау Хольт вышла из оцепенения.

— Марианна, пойдем посмотрим твой фарфор.

Штефенхауз развалился в кресле. Хольт испытующе на него поглядывал. На Штефенхаузе был темный костюм, из которого он давно вырос, крахмальная фрачная рубашка, воротничок с отогнутыми уголками и черный галстук-бабочка. В общем вид комичный, смесь юного первопричастника с лакеем. Но Штефенхауза это не смущало.

— Знаете что, — предложил он, — давайте позвоним Тредеборнам, спросим, какой они везут подарок, а то еще напоремся на то же самое.

Хольт пошел к телефону.

— Ну, что там еще стряслось? — спросил задорный голосок в трубке. — Ах, это вы, господин Хольт? Вернулись из поездки? А мы тут ждем вас!

По смеху и жизнерадостному тону Хольт узнал Ингрид. Подношением Тредеборнов оказался ящик белого вина, общим числом двадцать бутылок. Штефенхауз объявил это чертовски шикарным подарком. Между тем тетя Марианна притащила обитую красным шелком шкатулку и извлекла из нее лаковую японскую вазу с резьбой.

— Разрази меня гром! — воскликнул Штефенхауз. — Сколько может стоить такой горшок?

При слове «горшок» тетю Марианну даже передернуло.

— Берите вазу и поезжайте! — сказала фрау Хольт. — Этот вопрос вы уладите с моим братом.

Перед воротами стояла просторная светло-серая машина. Штефенхауз сразу взял полную скорость.

— Это добрый старый «вандерер-24», — пояснил он. — Разбираетесь в марках автомобилей? — Он говорил без умолку. — Я служил в авиации. Летчик-истребитель. Одиннадцать сбитых самолетов. Награжден Железным крестом первой степени. — Он не сбавлял хода даже на самых людных улицах. — С англичанами нельзя зевать, тут требуется зверская езда, — пояснил он. — А уж американцы, те и вовсе бешеные.

В Георгсвердере, в холле у Тредеборнов, молодые люди оказались свидетелями трогательного прощания. Фрау Тредеборн напутствовала уезжающих дочерей. Хольт только глазами хлопал. Обе девушки были в бальных туалетах, в длинных, до полу коричневых шелковых вечерних платьях строгого покроя, открывавших шею и руки. Неужто такое еще существует?

Хольт кланялся и отвечал пустыми фразами на пустые вопросы, а в голове у него кинокадрами мелькали картины, врезавшиеся в память во время недавних скитаний по Германии.

У Гитты был мрачноватый вид, тогда как Ингрид сияла свежестью и красотой. Фрау Тредеборн, опять с крестом на шее, на этот раз украшенным чешскими гранатами, призывала Гитту помнить слова, которыми их папа ознаменовал этот день: бракосочетание — священный обряд, зовущий к самоуглублению и тихим размышлениям о вечно обновляющемся чуде жизни, к которому и предназначен брак, а вовсе не к распущенности и веселью. Сказав это, она приподняла на груди крест и обратила его к Гитте, которая истово и покорно склонила голову.

— Присмотри там за нашим маленьким сорванцом! — сказала мать в заключение.

А маленький сорванец, иначе говоря, Ингрид, беззаботно захохотала, поглядывая на Хольта.

— Наше солнышко! — умилилась фрау Тредеборн.

Хольт внимательно разглядывал Ингрид: ему нравились ее глаза, а в особенности волосы, густые и пышные, каштановые с рыжиной.

Когда Штефенхауз с Хольтом грузили в багажник вино, он растроганно заметил:

— Тредеборны на редкость дружная семья!

А потом Хольт сидел рядом с Ингрид на заднем сиденьи. Близость девушки волновала его. Все его уныние как рукой сняло. Но поначалу он чувствовал себя скованным и ограничивался самыми необходимыми ответами. Машина резко затормозила на перекрестке, а выехав на автостраду, снова набрала скорость. Младшая Тредеборн кокетничала вовсю.

— Что с вами, Хольт? Вы же не на похороны едете! Или у вас большое горе? — И она с невинным видом заглядывала ему в глаза.

Ее сестра Гитта повернулась к ним, свесив руку через спинку сиденья.

— Твои ужимки вряд ли нравятся господину Хольту, — мягко упрекнула она сестру, но в голосе ее проскальзывали злобные нотки. — Вы были на фронте, представляю, как труден вам переход к мирной жизни. Вам нужно побольше развлекаться!

— Об этом позаботимся мы! — сказала Ингрид.

Хольт, заняв выжидательную позицию стороннего наблюдателя, откинулся на подушки и только плавно повел рукой — многозначительный жест, который он перенял у своих старших родственниц.

Штефенхауз, смакуя подробности, преподнес дамам не внушающую доверия историю из своей практики военного летчика. Его пронзительный мальчишеский голос перекрывал гудение мотора. Можно было подумать, что воздушная война была для Штефенхауза увлекательным приключением, своего рода спортом.

— Лучше всего было в последние месяцы войны, — рассказывал он. — Кончилось горючее. Мы дали бомбардировщикам зеленую улицу, а сами дулись в скат.

Дали зеленую улицу и дулись в скат… Хольт слушал с удивлением. Да и вообще его удивляло, что Штефенхауз все еще живет военными впечатлениями. Как легко этот белобрысый юнец говорит о войне! Для Хольта война была своего рода табу, он предпочитал ее не касаться. Это был страшный кошмар, от которого у него по сю пору бегали мурашки по спине. Анекдоты Штефенхауза вызвали в его памяти картины чудовищных разрушений в рурских городах после налета четырехмоторных бомбардировщиков. Надо будет поближе присмотреться к этому малому, решил Хольт.

Они проехали по улицам Любека и, свернув к северу, покатили по набережной Траве.

Штефенхауз остановил свой «вандерер» у большого особняка, перед которым уже дожидалась вереница машин.

Общество, в котором очутился Хольт, составляли человек тридцать празднично разодетых людей. Он сразу же потерял из виду сестер Тредеборн. Сначала его подталкивал перед собой Штефенхауз, а потом какой-то незнакомый господин взял под свою опеку. Многочисленные имена, которые ему называли, проскакивали мимо ушей. Рекомендовали его как племянника коммерции советника — Реннбахи были здесь не только хорошо известны, но и пользовались большим уважением, а теперь оно распространилось и на Хольта. Представили его и новобрачным.

Жених оказался обрюзгшим блондином лет тридцати пяти, во фраке; с него градом лил пот. Рядом с ним держался Роланд Хеннинг, тоже во фраке, щегольски облегавшем его высокую, стройную фигуру. Он что-то шепнул жениху, и тот приветствовал Хольта с подчеркнутой любезностью, а потом не отпускал добрых пять минут, подробно расспрашивая о коммерции советнике и чуть ли не с благоговением — о бременском дядюшке. Хеннинг дружески мигнул Хольту — мол, потом поговорим.