Виктор Пожидаев - Чистые струи Страница 47

Младший брат нес чемодан и как-то изучающе и по-детски уважительно поглядывал на Николая. Может быть, точно так это выглядело и тогда, когда Николай приезжал на первые студенческие каникулы.

Они вошли в калитку, прошли по еще не убранному от строительного мусора двору с неровными пятнами оставшейся кое-где муравы, поднялись на новое крыльцо.

— Знаешь, давай сначала… на кладбище сходим.

— Конечно сходим… — Василий полуобернулся на глухой звук открывшейся внутри коридора двери. Они чуть потеснились, выпуская на крыльцо удивленно взглянувшую на Николая женщину.

— Вот, Марина, братишка… — Василий глядел на жену с той же открытой радостью, с которой встретил Николая.

— Ну а что же вы здесь стоите?! — Голос у нее оказался мягким, застенчиво-извинительным. Она была еще совсем молода, без каких-либо морщинок на чуть сухоньком округленном лице. И совсем не портили, а только добавляли ее лицу доброты и еще чего-то милого частые крупные веснушки. — Ну ты, Васька!.. — укоризненно покачала она головой и, рассмеявшись, протянула Николаю руку — Марина… Проходите, Николай!

Она провела Николая в дом.

— Ради бога, не разувайтесь! Я сейчас! — проскользнула на кухню, вернулась с большой капроновой сумкой и, как-то лукаво полуулыбнувшись-полукивнув Николаю, отдала ее Василию.

Пока отсутствовал брат, Николай почти бездумно сидел на диване, то перелистывая яркие детские книжки, то разглядывая простое убранство зала. Мебели было немного. Только самое необходимое. Но все было в порядке, на своем месте.

Марина почти не выглядывала из кухни, и, судя по шуму воды, звяканью крышек, дел у нее было много.

Засиделись мужички! Марина давно уже детей уложила. Сама, виновато и сонно улыбаясь, заглянула напоследок в кухню («Надымили-то как, господи!») и ушла в спальню, а они все ткали причудливый ковер разговора, не касаясь, однако, ничего такого, что могло бы хоть чуть-чуть испортить приятность вечера, подливали и подливали в ставшие уже матовыми фужеры светлое душистое вино, давили в толстой стеклянной пепельнице дорогие сигареты и тут же вытряхивали из пачки пару новых — по одной на брата.

Николай с каким-то восторженным наслаждением вспоминал:

— А второй раз ты в Щукинке тонул! Помнишь?

— Угум… — затягивался Василий и щурил темные ласковые глаза.

— Вот только что стоял — и нет! Я туда, сюда… Нет! Глядь! Макушечка… Бежать надо, за волосы хватать! А я стою и не могу ног оторвать… Не веришь! Примерз, и все тут. А знаешь — почему? — Николай запнулся, поняв, что несколько забылся, потом пробормотал — У нас тогда в селе цыгане жили, гадали все. Ну вот, одна и нагадала матери, что ты в детстве утонешь! Вот… Потом опомнился. Поймал тебя за волосы, а у берега на руки подхватил. Вижу — живой, а не верю себе, реву как резаный.

— Ошиблась, значит, — усмехнулся Василий. — На нашем кладбище одна цыганка похоронена. Не знаешь?

— Нет! — Николай оторопел.

— Да… Ладно! Нашли тему. — Василий потянулся к фужеру.

Выпили и замолчали.

— Слабое что-то! А вообще, постой… — Василий встал и, стараясь не качаться, полез в холодильник. — Марина тут на завтра припасла. А ведь уже завтра.

Водка будто немного освежила. Николай наколол на вилку темный маринованный гриб и поднес к глазам.

Мать любила грибы. Всегда с каким-то волнением тормошила принесенную сыновьями корзину. Тут же перебирала, чистила, что-то пришептывала и светилась.

— Все-таки приехал… — сказал вдруг Василий, и Николай внутренне напрягся. — А я уже думал, что никогда не простишь.

— Ну все, все, Василь! О чем ты!

Теперь они молчали долго. И это молчание все больше сближало их, потому что оба думали о своем детстве.

— Ну, как ты там?.. Строишь?

— Да как тебе сказать… В тресте.

— Вот это да! И молчал! Ну, Коля!

— Подумаешь, важность… Штаны вот протираю.

— А я К-700 получил. Сердце радуется! Подожди, прокачу — сам увидишь!

— Ну а… Марина?

— В школе.

— Учит? — Николай спросил, а потом уж спохватился. Ведь не все работающие в школе — преподаватели.

— Сейчас мало. Засасывает директорство.

Занималось утро. Они уснули, застигнутые усталостью, тут же, на кухне. Спали сидя, рядышком. Голова Николая покоилась на плече у брата, будто искал он у Василия какой-то защиты.

Пришла Марина, прицыкнула на вбежавших ребятишек:

— Ну-ка! В зал…

Николай смутился и тронул за плечо Василия:

— Вы уж извините…

— А я вот сейчас вас обоих извиню! Я извиню! — голос Марины звенел. Николай, не поднимая глаз, неловко выковыривал ногой из-под стола тапочку. А когда выковырнул и отважился взглянуть на хозяйку, глазам не поверил: Марина, улыбаясь, доставала из холодильника бутылку водки.

— Ну-ка! Буди сурка, лето проспит!

И это «буди», и улыбка ее — легкая, материнская какая-то, и первые сильные лучи солнца, рвавшиеся в окно, ударили Николая под самый дых.

А в приоткрытую дверь всовывались кругленькие мордашки. Хихикали, сорванцы, толкались, борясь за щель.

Василий обвел взглядом кухню и хмыкнул.

Свежесть сентябрьского двора ворвалась в легкие. Вода в рукомойнике была ледениста, будто специально предназначалась для таких вот отрезвлений.

— Да что ты ширкаешь! Сейчас ведро из сенец принесу. — Василий нырнул в дверь и выскочил с ведром и ковшиком. — Снимай рубаху!

— Да хватит вам! — прикрикнула, как на детей, Марина. — Яичница стынет.

А через час они, изменившись в лице, подходили к могиле ушедшей из жизни в печали и горести матери, которой не дано уже ни тоскливо осудить сыновей за долгое равнодушие друг к другу, ни порадоваться их светлому и бурному сближению.

Могила матери не отличалась от других — ни оградкой, ни уходом: видно было, что сельчане постоянно помнили своих близких, так же заботливо вкладывая труд в устройство их последнего приюта, как вкладывали его в возделываемую землю.

Николай почувствовал, что пришел сюда как бы на готовое — горюющий праздно и словно бы неискренне. Но, видимо, и Василию было не по себе. Неожиданно сгорбившись, он опустился на низкую голубую лавочку и сидел так, глядя себе под ноги.

Они возвращались по людной улице. Почти все встречные то весело, то уважительно здоровались с Василием и как-то коротко поглядывали на солидного Николая.

Не успев раздеться, Николай оброс детьми. Висли они на нем, как грибы на ольхе.

— Дядь Коля, — пищал, елозя на коленях дяди, крепышок Женька, — а в городе воспитательницы есть?

— Больше, чем машин, — хмыкал Николай, прижимая к груди светлую головку. Его Валерик рос совсем не таким. В два года он был угрюмчиком, хотя вежливо здоровался с гостями и никогда не забывал говорить «спасибо».

День уходил быстро. Заигравшись с ребятишками, Николай как-то незаметно для себя уснул, сидя на диване. Проснувшись же, обнаружил под головой подушку. В квартире было тихо. Веселые голоса детей доносились со двора. Он подошел к окну и отодвинул штору. Василий поочередно подсаживал мальчишек к перекладине турника. Они пыжились, стараясь выжиматься до подбородка, сучили ногами. Потом перекладиной завладел Василий. Он сильно и четко выжался, вывернул локоть и одним усилием подмял стальной стержень под себя. Это было красиво. Когда-то Николай тоже мог вот так же. Сейчас же вряд ли и подтянется как следует.

Он стоял у окна, пока вся семья брата не направилась в дом.

— Вот и дядя Коля встал! — весело сказала Марина, снимая с ребятишек легкие курточки. — Сейчас чай пить будем.

— Чай не это самое… — ухмыльнулся Василий.

— Чай не водка! — прокричал ему вслед четырехлетний Сережка.

— Много не выпьешь! — тоненьким, но отчетливым голоском поддержал брата Женька.

— Кто вас научил? — опешила Марина.

— Ты! — и не думая смущаться, ответил Сережка.

— Когда?! — Марина растерянно взглянула на Николая.

— А помнишь, помнишь! Когда тетя Валя приходила!

— Подруга моя… — Марина перевязывала платок. — Здесь недалеко живет, на следующей улице. Давайте к ней сходим.

Николай не испытывал особого желания наносить визит незнакомой Валентине. Но согласился.

Валентина жила в таком же рубленном из бруса новом доме, в левой половине, светившейся сейчас только одним, неплотно зашторенным, окном.

— Ну, сейчас что-нибудь учудит Васька! — Марина высвободила руку и занялась устройством прически. Из сенец послышались глухие удары кулака. Левая половина ожила: разом проснулись все выходящие на улицу окна.

— Ну, Васька! Ты у меня сейчас получишь! — послышался звонкий голос. — Сразу и целоваться! Вот скажу Марине…

Николай поднимался по ступеням медленно. Он уже ощущал легкую неловкость вторжения. Дверь в квартиру оставалась открытой. Там смеялись женщины, что-то громко говорил брат, а он не решался переступить порог.