Николай Гарин - Оула Страница 48

— Эй вы, заморыши, а ну веселей, че телепаетесь, как глисты на ветру, не хрусталя несете, — не злобно бросил в их сторону проходящий молоденький офицер.

— А ну, дистрофа, живей, — тут же подхватил ближайший конвоир.

Мужички чаще заперебирали ногами, но скорость у них так и не увеличилась. Щебень уползал из под ног, они тужились, как могли.

— У него ж поллица нет и весь в кровищи…, а на руки, на руки обратите внимание, Виктор Игнатич!.. А Вы говорите живой….

— Живой!

— Если даже и живой, — продолжал запыхавшийся напарник Виктора Игнатьевича, — то ни за что не выжить.

— Так Вы все же допускаете, что он живой!?..

— Чисто гипотетически….

Глава седьмая

«…И снова время выживать!..»

Пока продолжался далекий, железный грохот, рваные, обгрызенные, потерявшие прежнюю треугольную форму уши чутко ловили всевозможные его оттенки. Медленно поворачиваясь, они проследили движение этого ненавистного, мертвого звука, пока тот совсем не затих.

Теперь они подрагивали, покручиваясь то в одну, то в другую сторону, моментально реагируя на все звуки тундры, привычно сортируя их, задерживаясь, вслушивались в те, что представляли интерес. Дернулись на порыв ветра, перестроились на тончайший писк лемминга на другом берегу озерца, чуть в сторону на всплеск крупной рыбины…

Глаза были плотно зажмурены и выделялись узкими, раскосыми черточками на бледно-серой морде. Пучочки седых бровок вздрагивали, реагируя на повороты ушей.

Зверь дремал. Свернувшись в клубок, он представлял собой жалкий вид. Худой, угловатый, шерсть сваленная торчала в разные стороны клочками. Длинный поредевший хвост казался вовсе чужим. Бок то мерно вздымался, то резко опадал, резче выявляя худобу зверя.

Это был старый, задержавшийся в своем критическом возрасте волк. Он давно тяготился этим. Пришло время покидать мир, а инстинкт опять и опять поднимал его, заставлял бродить, рыскать по голодной тундре в поисках хоть какой-то пищи, довольствоваться малым, умело обходить опасности.

Он был старый и уставший. Его молодые сородичи ушли за оленьими стадами далеко на север. Ему нельзя. Нет ему больше места среди них.

А когда-то и он был молодым и сильным. И удача часто улыбалась. Брюхо набивалось не гадкими, мерзкими мышами, а теплой сытой кровью, нежным мясом, упругими хрящами и сладкими хрустящими косточками….

Сейчас он был бы рад даже дохлому леммингу, если писец или сова его не опередят.

Вдруг все в нем замерло. Черный, сухой нос, направленный строго против ветра, шевельнулся раз, другой и затрепетал, втягивая в себя мелкими порциями новый, неожиданный запах. В такт с затяжками задергалась голова, и открылись выгоревшие, светло-желтые глаза, которые с интересом, но слепо уставились куда-то вдаль.

Волк еще ничего не успел сообразить, а слабые, дрожащие ноги уже подняли и понесли его на запах. Плоский, большеголовый, клокастый он неуверенно затрусил вдоль берега.

Узкая, легкая, сшитая из еловых тесаных досок лодка, плавно огибала причудливые коряги, стволы деревьев, ноздреватые запоздалые льдины, все, что несла на себе утомленная затянувшимся весенним разгулом река. Она успокоилась, осела в берегах, великодушно позволяя плыть по ней против течения.

На корме в летней вышарканной ягушке и платке, повязанном по-самоедски, сидела пожилая женщина. Она ловко управляла коротким веслом, похожим на огромный лист черемухи. Весло бесшумно, как наконечник копья входило в воду и без единого всплеска выходило из нее. В ногах женщины, свернувшись в калачик, дремала собака. На носу лодки, поверх плотно увязанных узлов на оленьих шкурах лежал мальчик лет тринадцати. Он внимательно смотрел вперед и время от времени выбрасывал в сторону то одну, то другую руку, помогая, таким образом, женщине ориентироваться и обходить все, что несла на лодку река.

Женщина заметно волновалась, она торопилась проплыть этот огромный открытый участок за ночь.

Особенно страшил мост, который походил на гигантскую железную нарту, перевернутую полозьями кверху, как на кладбище….

Раньше с мужем они перетаскивали лодку и вещи через насыпь, не решаясь проплывать под ним. Но на этот раз придется перешагнуть через запретное. Ей с сыном ни за что не справиться. Вещи еще кое-как перенесут, а вот лодку не смогут.

Но самым страшным, был главный вопрос: «Как жить дальше!?» Теперь их двое. Это все, что осталось от некогда многодетной, многоголосой, полнокровной и по-своему счастливой семьи Анатолия Сэротетто.

Не в одночасье рухнуло все. Постепенно умирало, засыхало могучее дерево этой семьи. Высохла вершина — пропал, сгинул в тундре муж, добрый, кроткий Анатолий, почти всю свою жизнь пробывший в работниках у богатого ижемского зырянина Федора Филиппова. Пас его оленей. Ходил как за своими. Лечил, жалел, ловко прятал стада в потаенных, известных только ему местах от властей и представителей комитета бедноты. Помогал хозяину, несколько раз спасал от раскулачивания. А беда случилась, отвернулся Филиппов, не стал искать пропавшего Анатолия и ее прогнал взашей. Старшую дочь не вернул, оставил у себя. Сына Тихона из работников выгнал. И посыпались веточки, одна за другой, оголяя, иссушивая ствол. Один за другим вслед за отцом уходили в верхний мир ослабевшие детки.

Что только не предпринимала Яптане из рода Лаптандер, но так и не смогла спасти своих детей. Пока не осталась одна с Ефимкой, последним сыном и не решилась вернуться восвояси на свою родину по ту сторону гор, откуда ее когда-то, еще совсем девчонкой, тоненькой как стебелек /Яптане — с ненецкого — тоненькая/ увез в этот чужой, постылый край Анатолий, взявший ее в жены.

Не забыла она свою всхолмленную в редких, корявых лиственницах тундру. С горными, хрустальными речками, рыбными озерами и величественными горами на закатной стороне.

До сих пор снится Яптане, будто она молоденькой важенкой, не чувствуя земли, через речушки и долины, с вершины на вершину, легко и весело несется, летит как весенний ветерок. Пьет, не может напиться густым, замешанным на тысяче трав сладким, родным воздухом. И небо всегда видится ясным и пронзительно голубым.

Долго решалась она на эту длинную и трудную дорогу. Подождала, пока Ефимка окрепнет. Починила старенькую лодку, протянула клинья, поменяла, где требовалось петли, хорошо промазала еловой смолой все щели. Задобрила Ид Ерв, Духа-хозяина вод щедрым подношением. Заготовила впрок юколы — сушеной рыбы и отправилась с сыном по успокоившейся воде в верховья реки, где жил младший брат Анатолия — Таюта.

У Таюты было свое небольшое стадо оленей, которое он с началом весны перегонял на склоны гор, забирая с собой семью.

Яптане втайне мечтала, что он оставит у себя Ефимку. Мальчику нужно становиться мужчиной. По обычаю после смерти старшего брата, младший берет опекунство над его семьей.

А сама она вернулась бы домой доживать свой век в родных местах.

Вдали показался гигантский скелет моста, от которого могучими телами уползали в обе стороны насыпи.

Яптане съежилась, словно это был огромный живой зверь. Она бы никому и никогда не призналась, что решилась плыть ночью только потому, что в это время огромное, страшное животное должно спать, и они с Ефимкой тихонько проскочат под ним.

Мальчик оглянулся на мать, в его глазах мелькнуло сомнение и интерес, он словно спрашивал ее: правда ли, что они проплывут под этим костлявым чудовищем. Он впервые видел мост и конечно боялся его, как и мать. Хотя часто слышал ее рассказы, как они с отцом пересекали железную дорогу, перетаскивая лодку через высоченную насыпь у моста, как еще больше испугались, увидев издали грохочущий, жутко дымящий паровоз. Ефимка тоже мечтал увидеть этот паровоз.

Мост приближался. Казалось, что он сам тихо подкрадывался, наплывал на них, заманивал под себя, чтобы накрыть, схватить их вместе с лодкой, узлами, собакой.

Яптане вновь засомневалась: «Может, все же попробовать перетащить лодку через насыпь!?.» Она даже перестала грести. Ефимка увидел, что лодка стала неуправляемой, снова оглянулся на мать. «Нет, не выдержит мальчик, надорву его…» — и женщина более решительно взялась за весло.

Однако, когда мост закрыл собой половину неба, и стало слышно, как высоко над головой поют от ветра его ребра, Яптане стала еще осторожнее опускать весло в воду. Она пригнула голову и даже закрыла глаза, когда лодка скользнула в тень этого чудовища. «Лишь бы не проснулся, лишь бы не проснулся…» — твердила про себя женщина.

Едва мост остался позади, в глаза из-за колючей кромки далекого леса, как выстрел ударило и все зажгло вокруг солнце.

Яптане оглянулась. Мост — это огромное костистое животное был оранжевым, теплым и… уже не страшным. Берег, насыпь, даже проплывающие редкие льдины празднично светились, отражая первые солнечные лучи.