Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник) Страница 48

Ну, ладно, папочка, ничего, не переживай... как-нибудь. Я сама дотяну тебя волоком до райских врат, не брошу, вот только бурку подстелю. И потом, род наш уже благословен «во веки веков». Отец Илларион сам подтвердил это за чаркой красного кахетинского вина. Разве не так?..

А кто был этот великомученик Исидор на самом деле, я узнала случайно от одного старичка туриста из Испании. Святой Исидор, или Сан Исидро, покровитель Мадрида, чей день рождения 15 мая отмечается по всей Испании трехнедельной корридой, был по национальности испанцем, а по роду занятий – простым землепашцем. Он любил долго и с любовью молиться. Однажды хозяин ему заметил: «Кто же будет работать, если ты все время молишься?» И что же? Исидор продолжал читать молитвы, как и прежде, а работу его на полях выполняли ангелы.

И Духови твоему!

В тот самый момент, когда я, появившись из алтаря, под пение хора должен был подойти к амвону, я растерялся. Я просто потерял слух и дар речи. Отец Илларион уже трижды возгласил: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу!», а у меня отнялись руки и ноги. Я не мог пошевелиться. Тут дьякон, нарушая ритуал службы, подвывая на ходу: «Аллилуйя, аллилуйя... Черт несчастный!», влетел в алтарь и, поддав мне под заднее место ногой, тем самым спас критическое положение. Получив добавочную энергию, я вылетел как пробка, чуть не сбив с ног священника. Когда обедня закончилась и прихожане покинули церковь, отец Илларион выгнал меня со словами, чтобы я и думать забыл о священном сане.

Дома на меня все взирали с умилением, никто даже и не заметил моих промахов. Все мои сестры и младшие братья были настолько умилены моим «божественнымвидом», что дали слово больше не дразнить меня. Наверное, их так изумил великолепный вид моей золотой одежды. Только с тех пор ноги моей больше не было в церкви.

Долгое время я не встречался с отцом Илларионом. Наше духовное училище вскоре закрыли. Уже после революционных событий батюшка нанял меня, не признав, чтобы я замостил площадку вокруг церкви. Я и понятия не имел, как ее мостить, но взялся. Хотел было напомнить ему о минувших событиях, но воздержался. Дня через два я так наловчился мостить, что многие удивлялись, как ладно у меня получается. На третий день, с расчетом закончить к вечеру, я пришел пораньше. Только стал заготавливать песок и подносить камни, как вдруг заметил, что под стеной церкви валяются медные и серебряные монеты. Их след вел к каменной стене, которая с внешней стороны огораживала кладбище. Когда я их подобрал, у меня оказалось около десяти рублей, сумма порядочная для того времени. Я разбудил сторожа. Собрались люди, подошел отец Илларион, затем милиция. Как выяснилось, воры, подобрав ключи, ночью открыли церковь, заперлись изнутри и стали вычищать кружки для пожертвований, но мой ранний приход их вспугнул. Вырезав стекло с противоположной стороны в нижнем проеме, они удрали, не успев прихватить утварь – кресты, чаши. Так я оказался героем и при расчете получил от батюшки еще прибавку за бдительность. Про собранные на земле деньги я ему ничего не сказал. Мне было стыдно ему признаться, так как половину я уже истратил. Это меня мучило, и оставшуюся половину я раздал нищим, наказав, чтобы они молились за меня, грешника, за мать и отца, похороненных тут же, недалеко от храма. На этом совесть моя успокоилась, и я стал чувствовать себя превосходно. При окончательном расчете с отцом Илларионом я ему напомнил, что его прогноз насчет меня – стать священником – не оправдался. Он внимательно посмотрел на меня, махнул рукой и старческой походкой пошел в церковь прибирать после грабежа.

В тот знаменательный день ангел отца сдал свои позиции без боя. Это казалось невероятным, потому что ангел святого Исидора не был рядовым. Он был ведущим в своей эскадрилье, когда майским расцветающим утром зарулил на Норийском подъеме. Слава Кахетии!

В чине адъютанта он заступал на службу у только что родившегося наследника славного рода Слюсаревых. В его обязанности входило хранить и укрывать. И он двадцать семь тысяч триста семьдесят пять дней и ночей, не зная сна и отдыха, верой и правдой нес свою службу. Его пуленепробиваемая броня, от которой отскакивало все зло мира, была крепче, чем у прочнейших славных «катюш». Его скорость, с которой он выдергивал своего подопечного из опаснейших ситуаций, была выше, чем у непревзойденного ШКАС, а скорость последнего – 1800 выстрелов в минуту. Он был по-настоящему могуч, ибо сколько сил надо, чтобы перебороть одну только холеру. За свою верную службу он неоднократно был представлен к наградам. Грудь ангела украшала золотая гвардейская звезда, и все же в тот роковой час он оказался бессилен. Он пропустил удар. Он не был обучен отражать любовь.

Коротким декабрьским днем в 15.00 по местному времени ангел святого Исидора в первый раз не заслонил собой отца. Он отступил на два шага, постоял в нерешительности минуту, потом развернулся и стал медленно спускаться с командного пункта керченской высоты, увязая унтами в весенней распутице.

Когда к вечеру мы вернулись домой, отец сидел в коридоре, вытянув ноги, обхватив голову руками, как бы запечатав ими докатившийся наконец до него нараставший гул. На что именно похожим показался Сидорке последний предсмертный гул? Входил ли он в него гулом родных моторов, шумом водопадов Филинчинского хребта или последним морским прибоем, я никогда не узнаю...

Так что же мне осталось в наследство от отца, кроме вьюна дикого винограда на нашем балконе?

Стоит мне поднять глаза в небо, я сразу вижу самолет. Всегда чуть наискосок и вверх, он быстро набирает высоту, словно чиркнувшая спичка, в синеве. За ним, ярко белея паром, дрожит вспаханная бороздка. Краткий энергичный росчерк подписи отца, стремительной линией уходящей за горизонт.

– Привет!

– Привет! Письмо моей любимой доченьке Наташеньке...

Ну конечно, я люблю летать! Небо – подарок от отца. Я радуюсь любой возможности отправиться на аэродром, радуюсь самому ощущению быть в небе. «Чувствуйте себя как дома» – это про меня в салоне самолета. Как на своей кухне... ну, максимум, пересесть на соседний табурет. Я снисходительно наблюдаю за пассажирами при взлете. Вот слева кто-то мелко крестится, втянув голову в плечи и вцепившись в подлокотники кресла. С набором высоты напряжение спадает.

В конце 80-х мне приходилось часто летать с итальянскими делегациями на переговоры в лесную страну Марий-Эл. Рейс на Йошкар-Олу. Ранним утром приезжаем на маленький аэродром Быково, для внутренних рейсов. В ожидании заправки наша маленькая группа окружила скромный летательный аппарат, давно отслуживший свой век. Командир корабля, молодой парень, искренне полагая, что доставляет особое удовольствие иностранцам, перечислял все латки, заклепки, радостно похлопывая по бокам своего друга. Увлеченно переводя незамысловатый текст по технической части: здесь текло, и там – шов, я удивленно отметила, как «завяли» заморские гости. Только нам с пилотом было по-утреннему бодро и радостно. Мы с ним оба знали, что и сегодня самолетик не подведет. Мы ведь любили старого «ишачка», а он – нас.

Крым. Яркий летний день. Голубой простор моря и неба. Иду краем Коктебельской бухты, как раз тем берегом, на который во время войны высадился обреченный десант. Неожиданно сверху, приближаясь, нарастает гул мотора. Поднимаю голову. Не очень высоко надо мной, рукой достать, – планер. Он никуда не летел. Он кувыркался в воздухе, барахтался, как барахтается в своей первой волне маленький веселый человек. Крутил бочку, уходил в пике. Выходя на затейливые виражи, переворачивался на спину, будто его щекотали, выписывал в небе самые замысловатые буквы – может быть, что он – «отличник», «любим» или... «у него родился сын Сидорка»?

Я наблюдала ликование деревянного мальчишки, только что так удачно выменявшего свою новую курточку на билеты в театр и отплясывавшего немыслимую тарантеллу. В небе вершилось оглушительное счастье.

«Летчик! – громко назвала я это чудо. – Вот так летчик! Вот это летчик!»

Я стояла на теплой тропинке, несчетное количество раз повторяла в небо: «Летчик» – и смеялась.

Знаю, когда, через отпущенный мне океан времени, мне будут «распределять» новую жизнь, то, стоя перед высокой комиссией, пройдя все положенные проверки, выбрав родину и семью, отправляясь уже на посадку, я задержусь еще на секунду и добавлю: «Да, и еще не забудьте, пожалуйста, только одно, чтобы там... на земле, мой отец был летчиком».

Глава XXXI

ТОЧКА ГЕНЕРАЛА СЛЮСАРЕВА

Война ворвалась в Крым в первую же ночь на 22 июня 1941 года, когда фашистские бомбардировщики появились над Севастополем, главной базой Черноморского флота. В три часа тринадцать минут над городом взметнулись багровые всполохи взрывов: вражеские «мессершмитты» сбрасывали бомбы. Крым ждали тяжелые военные испытания.