Лев Сокольников - Саркофаг Страница 49

Всё в прошлом — это не то, так, опасная забава, а вот предстоящая "служба в рядах вооружённых сил" — это серьёзно! В армии меня обучат всему, что необходимо знать для побед в будущем! А тут эти очки… Могут и не взять служить… Что "очкарикам" в советской армии делать?

Нет! Медкомиссия нашла меня вполне пригодным для "службы в рядах вооружённых сил страны советов" и совсем не обратила внимания на очки "минус две диоптрии"! Успокоился и подумал: "если пожилой доктор, похожий на профессоров, коих на тот момент во множестве видел в фильмах, непонятно для чего заглянул в моё неприличное место, то не так всё и плохо! И всё же интересно: это ж, куда меня, очкарика, направят служить отечеству? Где можно воевать в очках? Где-то очень глубоко и очень редко появлялась фантастическая мысль: "может, в армии я встречусь с машинами, кои когда-то сыпали на меня смертоносный груз? Хотя бы посмотреть, как они устроены внутри!? И верх мечтаний — подняться в такой машине в небо! — но выплывало слово "очки" и опускало меня на "землю": авиация не для меня!

Вопрос "где могу пригодиться" всплывал временами и побыв во внимании малое время опускался на дно. Мои хорошие познания в электричестве и электронике нейтрализовались:

— Очкарик! — плюс коллаборационизм отца, но моё собственное "пребывание за пределами советского союза в годы войны" почему-то отходили на второй план. По глупости.

Дурачок! кроме рода войск, вязанных с водной и воздушными стихиями ты мог "отдавать долг" во всех остальных местах! Таких мест в огромном армейском "организме страны советов" на то время было предостаточно, на всех хватало! Разве мало пересмотрел фильмов, где показывали врагов-очкариков!? Почему и ты таким не можешь быть"!? "так это враги, а у нас армия "слепой" быть не должна!

Призывался на "защиту социалистического отечества" по месту работы. Второе место моей "просветительской деятельности на ниве кино", районный центр, находился от родительского места проживания в часе езды пригородным поездом.

После всех процедур с медкомиссией и расчётами в отделе культуры надумал побывать у родителей и сообщить им приятную весть: еду служить!

Ждать пассажирского пригородного поезда из вагонов старой постройки не стал, роскошью такая поездка будет, да и приходил поезд вечером. А тут товарняки призывно снуют! Что там сорок километров!? Сорок минут езды — и я на любимой станции! А чтобы не вступать в конфликт с дознаниями "кто и зачем" — прыгай перед входным светофором! Технику схода с движущегося транспорта помнишь? Дело привычное, знакомое, что-то вроде развлечения.

Ныне есть чему удивляться: такие мои "расчёты" почему-то всегда исполнялись с максимальной точностью! Тогда моё сознание не занимали посторонние мысли, а сегодня они появляются:

"кто меня тогда "программировал" на совершение действий? Почему бы не дождаться поезда, купить грошовый билетик, войти, как все, в вагон и культурно добраться до своей станции? Зачем нужно было ехать товарняком и получать слой пыли в лицо и глаза от тормозных колодок вагонов? Ты выиграл часы, но заплатил за них массой неудобств!"

… другой голос, из прошлого, говорит мне:

— Ты помнишь удовольствие от правильного, красивого, без втыкания носом в песок железнодорожной колеи, прыжка! Помнишь гордость от точного прыжка, такого прыжка, которому тебя никто не учил! Автоматического "отделения от движущегося транспортного средства"! Ты мог бы впервые прыгнуть с парашютом и приземлиться лучше, чем обучаемый парашютист! А всё дело в том, что ты учился сам!"

Могу и ошибаться, но думаю, что тогда за мной тащился "хвост войны" Девять лет прошло, как она окончилась, "военные кадры" насовсем покинули сознание, а проделки мои имели явно не мирный "окрас"

"Лирика" всё это, но вопрос остаётся "открытым": почему мои тогдашние выходки исполнялись с максимальной точностью? Кто меня "программировал"? Кто вкладывал в моё сознание вредные, ненужные "программы"? Такие, кои могли закончиться летальным исходом на пятьдесят процентов, а иные — на все сто? Связь, связь, взаимная связь живых существ: когда я ввалился в убогое жилище родительское из одной комнаты размером "в двадцать квадратных метров полезной площади", мать жарила карасиков. Их привозили на наш станционный рынок из соседнего, казахстанского, района. С озёр. Только для себя называю те озёра "Великими Казахскими", а названия у них такие: "Джаман-олоколь" и "Джаксы-олоколь" Рядом станция Кушмурун.

Ах, эти степные озёра! Их множество! Видел я "лесные" сказки Южного Урала, но маленькие, степные озёра Северного Казахстана — не меньшая сказка: она дополняет лес. Лес красив, но с водной гладью он красив вдвойне. Степные озёра площадью водного "зеркала" в сотни гектаров, глубиною в метр, с ровным, чистым, без водорослей, дном, можно пройти по дну от берега до берега по диаметру.

И перемещает степной ветер по водной глади озёр "острова" Не оговорился я: "острова" У берегов растёт тростник, он отмирает, падает в воду, ветер сгоняет его в "плоты"… На такой "плот" падают семена того же тростника и прорастают. Корни проросших молодых растений скрепляют "тела погибших товарищей" и образуют остров. Вначале маленький, но с каждым годом он всё больше захватывает водной глади озера. Нет у острова "якорей", а посему переменчивый степной ветер гоняет "плавсредства" по всему озеру, от берега до берега. "Острова" прочные, свободно выдерживают взрослого человека…если долго не стоять на растительности. Лежать на спине можно сколь угодно долго, смотреть в бесконечное казахское небо и ни о чём не думать. Можно и подремать, а потом оказаться на средине озера и решать:

— Что делать? Ждать, когда "остров" ветром прибьёт к берегу? Долго! Пожалуй, будет лучше, если я покину "остров" и ногами доберусь куда нужно — всё простое и мирное, природа ласковая и добрая, но только сегодня понял, что в одиночку заниматься такими "плаваниями" было очередной глупостью. Но сегодняшние мои "страхи" за прошлое — результат старости, это я понимаю.

А чистейшая озёрная вода прогревается летним солнцем до самого дна, маленькие, с ладонь, карасики тычутся в ноги и выходить из воды не хочется…

…мать жарила озёрных карасиков, их привозили на примитивный рынок у вокзала, ел их горяченькими, и с чего-то вспомнил одно предложение из сказки Салтыкова-Щедрина "Карась-идеалист":

"карась — рыба мирная, к идеализму склонная, за что её и монахи любят…" — да и я не меньше монаха выражал любовь к жареным карасям. Точность текста сказки не помнил, но улыбнулся. Как мать восприняла мою улыбку — не знаю, но если человек улыбается — стало быть, у него всё хорошо.

Наевшись, рассказывал матери, что меня призывают служить на три года. Это в случае, если выпадет служить на суше, а если попаду на "водную стихию" — то пробуду в неведомых краях все пять лет, от "звонка — до звонка" Попутно высказал сомнения, в том, что очки не позволят мне любоваться океанскими просторами, и я ограничусь всего тремя годами службы на "земной тверди"

Глава 33. "Прощание славянки…"

Четверых "служить родине" отправил отдел кинофикации района. Четверо "киношников" на одну часть. Всё трое — старше меня, как минимум лет на пять, шесть… Или более. Не все, и не совсем здоровые были "защитники отечества" призыва 54 года.

Я был "очкариком" с "порченой биографией", другой призывающийся страдал от бруцеллёза с народным названием "коровья лихорадка". Сослуживец по Отделу культуры, в доме которого проводил последние часы перед началом поездки в областной военкомат, был "переросток" и страдал заметным косоглазием. Были мои "минус два" в очках хуже его косоглазия — об этом мог судить только медработник, что дал "добро" на его служение "в рядах вооружённых сил советского союза". К тому он был явным "переростком" лет под тридцать, но почему советская власть не призывала его в положенное время "на защиту священных рубежей страны" — таких вопросов, разумеется, никто бы не подумал задавать.

Не мной установлено, что при надвигающейся беде мы объединяемся. Степень "единства" нашего во все времена автоматически определялась размером надвигающейся беды. Большая беда — мы необыкновенно "плотны и едины", беда малая — такая и "крепость" наших "союзов". Определять размер надвигающейся беды могли только "избранные". Случались и ошибки: мы теряли "нюх" на бедствия и вообще не объединялись для отражения несчастий.

И тогда произошло похожее "объединение": коллега, коего ни разу не видел за полгода работы, вдруг заметил меня и пригласил к себе в дом ожидать отправки на службу. Сегодня его понял, а тогда — не понимал.

К торжествам "по случаю отправки на службу в рядах советских вооружённых сил" приступили немедленно! С "перебором" местного и любимого напитка: браги. Сколько раз за два дня гуляний я благодарил судьбу, что она выпустила меня в мир абстинентом — не могу вспомнить, но много. Пили, ели, орали песни, утомившись — спали, похмелялись…Невинное похмелье плавно, а иногда и бурно, переходило в "перепой" и всё повторялось. Обычное наше "хождение по кругу", ничего интересного. И не мог я, пребывая "в чужом монастыре", излагать свои уставы: