Габриэл Окара - Голос Страница 5

— Нам мало, чтоб ты хранил свои мысли в сердце, — оскалив зубы, сказал Изонго. — Мы развяжем тебе руки только тогда, когда ты станешь одним из нас.

— Нет! — воскликнул Около. — Нет! Никогда!

Изумление охватило Изонго, Абади и всех Старейшин. Они переглядывались друг с другом. Изонго затряс головой, как человек, который хочет прочистить голову.

Изонго и Старейшины оцепенели от изумления, Около же повернулся к ним спиной и пошел. Он прошел немного шагов, когда услыхал за спиной топот бегущих ног. Но он не оглядывался. Он шел. Он услыхал, как владельцы бегущих ног окликают его по имени. Однако он шел дальше. Он знал, что бегущие ноги почти касаются его пяток, и слышал дыхание бегущих людей. Руки упали ему на плечи. Около остановился.

— Изонго хочет, чтобы ты вернулся, — сказал один из гонцов, дыханье его ходило взад-вперед, как поршень у паровоза. Около повернулся и, не сказав ни слова, зашагал к дому Изонго.

— Я… мы… я хочу сказать, что мы тут добросердечные люди, тихие, как вода, — проговорил Изонго, воздевая глаза к оку небесному, словно стараясь постичь причину всех сразу чудес природы. — Наши сердца податливы, словно вода, сколько бы ты ни твердил, что сердца наши — камень. И глаза наши нежны, им больно смотреть на страдания. Мы о тебе размышляли даже тогда, когда ты повернулся к нам спиной и ушел. Лучший наш сын Абади сказал мне английскую поговорку, которая, как мне кажется, прекрасно подходит к тебе: когда я тебя не вижу, тебя нет в моем сердце. — Изонго, прищурясь, уставился на Около. — Ты должен покинуть наше селенье. Нам слишком больно видеть твои страдания. Но мы добрые люди, поэтому, если ты станешь одним из нас даже сейчас, мы развяжем тебе руки, и тебе не придется более биться головой о камни.

Изонго взглянул на Абади, ища поддержки, и советник важно кивнул три раза. Старейшины тоже закивали головами. Глядя на них, Около сказал себе, что его слова лишь разобьются о них, как яйцо разбивается о камень. Поэтому он опять повернулся спиной и пошел.

Войдя в свой дом, он увидел Старейшину Тебеовеи со старой газетой в руках.

— Садись, Около. Меня никто не прислал, — ответил он на вопрошающий взгляд Около. — Я не ходил к дому Изонго.

Около сел на кровать, так как единственный его стул занимал посетитель. Тебеовеи заговорил, уставясь в ладонь, будто читал на ней незримые письмена:

— Тебе не под силу то, что ты делаешь. Я мало ходил в школу, зато я убил в этом мире лет намного больше, чем ты. Так, как делаешь ты, ничего добиться нельзя. От того, что я вижу вокруг, сердце мое болит не менее, чем твое.

Но ни я один, ни мы с тобой вместе не можем изменить их сердца. Во всех вселился дурной дух, и, если ты не впускаешь его в сердце, люди твердят, что дурной дух вселился в тебя. Поэтому я всегда сижу и молчу. Когда мне что-нибудь скажут, я соглашаюсь. Что бы они ни делали, я соглашаюсь, поскольку они не тащат ямс у меня изо рта. Послушай мое поучительное слово: переменись и поступай, как все.

Он поднял свой взгляд с ладони и посмотрел на Около.

Около поднял свой взгляд с пола и посмотрел на Тебеовеи.

— Как я могу изменить мое сердце? — сказал он. — Стул, на котором ты сидишь, сделан из дерева абура, дешевого, мягкого дерева. Верно?

— Да.

— Так что ты подумаешь о человеке, который скажет, что этот стул сделан из дерева ироко?

— Может быть, он не знает?

— Я говорю о том, кто знает, что такое абура и что такое ироко.

— Тогда этот человек не хочет говорить правду.

— Я знаю, что это абура, и когда другой человек, который знает, что это абура, говорит другим, что это ироко, по-твоему, я должен тоже считать, что это ироко?

— В этом мире все обстоит иначе, — сказал Тебеовеи, снова уставясь в ладонь. — Я вижу сердцем, что твои слова — чистая правда. Но ты сам видишь своим сердцем, что мы бессильны что-либо сделать. Дурной дух всемогущ. Потому всемогущи те, в кого он вселился, поэтому люди верят всему, что им говорят. Все изменилось в мире. Мир не желает правды. И когда мой сосед опускает руки, я опускаю руки вслед за ним. Когда же он поднимает их к оку небесному, я тоже поднимаю их к оку небесному. Поэтому слушай меня: измени свое сердце, живи, как все, и в сердце твоем будет мир, как в наших сердцах.

Около шагал по комнате взад-вперед, так зверь шагает по клетке.

— Я никогда не смогу впустить в свои уши твои слова и изменить свое сердце, — сказал он. — Ты думаешь, сердце можно сменить, как набедренную повязку?

— Прими мои поучительные слова, Около. Вождь Изонго и все другие не могут изменить свои сердца только потому, что ты этого хочешь, — говорил Тебеовеи, следя за Около глазами. — Они не могут сменить сердца, как набедренные повязки.

Около сел на кровать.

— Если ты черным закрасишь белое, будет ли это значить, что белого не существует? Просто белое скрыто черным, и, если стереть черное, белое снова увидят все. Это-то я и хочу сделать, стереть черную краску. Сердца наших отцов всегда видели правду. Они говорили правду. Наши сердца были тоже чисты и говорили правду, пока не настало новое время. И все же мы можем каждое утро выметать из наших домов мусор…

— Но груда мусора так огромна, что ты с ней не справишься. Она может засыпать тебя с головой.

— Но мы должны приступить к уборке, даже если сможем выносить этот мусор только корзинами. Вождь Изонго не разрешает мне даже этого.

— Ты прав, Около, но ты же должен понять, что настало новое время. Сердце каждого полно деньгами, автомобилями, бетонными домами. Всюду летят деньги. Если они падают к моим ногам, я наклоняюсь и поднимаю. Если же я отброшу их ногой, меня назовут глупцом и самого отбросят ногой.

— Но я не могу кланяться ради денег. Пусть мои руки связаны. Пусть у меня не будет ни денег, ни друзей, ни одежды, ни дома. Я так хочу.

— Но как же ты думаешь обойтись без всего этого в нашей деревне?

— Разве это еще не вошло в твои уши?

— Что?

— Вождь Изонго повелевает мне покинуть нашу деревню.

— Куда ж ты пойдешь?

— В Сологу. Сердце сказало мне, что там я встречу людей, чье сердце подобно моему.

— Ты так думаешь? — Тебеовеи понимающе усмехнулся. — Я работал там много-много лет. Кажется, я убил в Сологе лет двадцать. Там еще хуже. Подобный тебе не найдет там работы и станет нищим. В Сологе собаки едят собак.

— Куда еще мне идти? Я думаю, что Солога войдет в мое сердце. И разве там будет Изонго?

— Нет. Но подобных ему в Сологе что муравьев.

— Куда мне идти? Я должен покинуть деревню.

— Что ж, я сказал тебе много поучительных слов, но они не вошли в твои уши. Быть может, в тебя войдут поучительные слова цыпленка. Цыпленок сказал, что, когда ты в незнакомом месте, стой на одной ноге, ибо это место может оказаться могилой. — Тебеовеи поднялся со стула. — Да увидим мы завтрашний день, — важно проговорил он.

— Да увидим мы завтрашний день, — ответил Около.

Тебеовеи повернулся и вышел.

Около сидел на кровати. Он сидел на ней и говорил со своим сердцем, пока не зашло солнце. Никто не видит того, что он видит. Тебеовеи считает, что речи Около подобны деньгам, брошенным в реку. Именно так думают все. Но они не видят сердцами, что речи и деньги не одно и то же. Деньги можно утратить раз и навсегда, но слова, поучительные слова, одни и те же во все времена. Многие поучительные слова сегодня так же верны, как много столетий назад. Им можно придавать разный смысл, чтобы приспособить к иным временам, но корень у них один. Он будет всегда говорить правду, хотя — Войенги видит — в эти новые времена нет ничего труднее. Он будет говорить правду, пока ему не зашьют рот иголкой и ниткой…

Так он говорил сердцем и вслушивался в его слова, и вдруг кто-то легко проскользнул в дверь. Против воли тело его напряглось, но, когда он услышал тихий голос, назвавший его по имени, дыханье его коснулось пола. Это была Туэре. Она бесшумно вошла и что-то поставила на стол. Затем она вернулась к двери и, осторожно выглянув, посмотрела вправо и влево. Поискав руками во мраке, она нащупала на земле сорванную дверь и закрыла ею вход в дом Около.

— Где у тебя спички? — спросила она.

— На столе.

Она подошла к столу и нашарила спички.

— А где лампа?

— Тоже там.

Туэре чиркнула спичкой и зажгла лампу. Потом она взяла со стола нож и перерезала веревку, связывавшую руки Около.

— Отчего ты это делаешь? — спросил Около, потирая запястье о запястье. Туэре не открывала рта. Она вернулась к столу и развязала то, что она принесла с собой. Это была глазированная миска. Сняв с нее крышку, она пододвинула миску к Около. Ни улыбка, ни слово не открыли ей рта.

Запах свежеприготовленного ямса и рыбы заставил его почувствовать голод. Ни крошки еды не прошло в его горло со вчерашнего дня, но до сих пор он не знал, что голоден. Он коснулся правой рукой края миски, но тут же отдернул руку. Увидев это, Туэре подошла к тазу, стоявшему в углу, и увидела, что он пуст.