Агония Иванова - Украденные воспоминания Страница 5

«Отпустите меня, оставьте в покое, пожалуйста»… — взмолилась она про себя, обращаясь к тем, кому она была обязана всем, что произошло и теперь происходило с ней, словно они могли ее слышать. Ей и в голову прийти не могло, кто мог желать ей зла настолько сильно. Но ведь мог же? У нее были враги? Настоящие, не выдуманные. Вспомнить было невозможно.

Глава четвертая

Первым, что Ульяна увидела, когда проснулась, был квадрат окна, из которого лился блеклый дневной свет. Шторы прикрывали раму неплотно, поэтому в половине комнаты царил легкий полумрак, вещи там казались совсем другими.

Ульяна села в кровати, потянулась и стала болезненно щуриться, пытаясь разглядеть за окном верхушки деревьев, тянувшие к небесам свои оголившиеся сиротливо-тощие ветви, содрогавшиеся в порывах ветра. Он печально завывал снаружи, пытаясь просочиться в щели на рамах, замерзший, уставший от своих скитаний. Здесь его никто не ждал. Сквозняк заставил Ульяну поежиться и обнять себя руками за плечи, пытаясь подарить себе иллюзию недостающего тепла. Она подумала, что было бы здорово, если бы кто-то другой сейчас был рядом и согрел ее своим телом, но представлять в роли этого кого-то Богдана она почему-то не решалась. После их маленьких шалостей на пустом пляже она избегала не только возможности этого, но и даже мыслей об этом. Почему? Очередной вопрос ответа на который она не имела. Может быть, потому что, ей предстояло разобраться в себе и признаться себе — помнит она свою любовь или нет. Но как можно забыть любовь? Даже если теряешь память? Разве это чувство живет в мозгу, а не в сердце? И разве могла полученная ей травма повлиять на него? Или… она просто не любила его никогда? И раньше и только обманывала себя?

Этого не может быть.

А что, если сейчас, в эту самую минуту, ее муж изменяет ей с этой проклятой Светой? Куда его вообще понесло с утра пораньше, почему она должна просыпаться одна в пустой холодной постели?

Слишком много вопросов.

На лестнице между этажами Ульяна почувствовала запах свежего кофе, корицы и чего-то еще, неуловимого, забытого, но знакомого. Вспоминать было бестолково — проще спуститься и увидеть своими глазами.

Богдан и Света сидели на кухне, за столом, друг напротив друга и разговаривали о чем-то в пол голоса по-польски, но стоило Ульяне появиться на пороге, воцарилось молчание.

— Доброе утро, — первая опомнилась Света, вскочила с места, засуетилась у плиты, — что будешь на завтрак?

Ульяна задумчиво плюхнулась на свободный стул и покачала головой.

— Доброе утро, — ласково улыбнулся девушке Богдан, — как тебе спалось?

— Нормально, спасибо… — пролепетала Ульяна и все-таки озвучила то, что вогнало ее в такое недоумение. — Света… ты так хорошо говоришь по-польски… я не знала…

— Спасибо, — откликнулась девушка у плиты не оборачиваясь, налила себе еще чашку кофе.

— Света изучала язык в своем университете, — за нее закончил Богдан, взгляд у него стал отчего-то тревожный, как будто он вспомнил о чем-то неприятном.

— А где ты училась? — зачем-то спросила Ульяна.

— На филфаке, — бросил Богдан и направился к выходу, излишне торопливо, — мне нужно подготовить машину, — объяснил он, — завтра утром поеду в город по делам.

У Ульяны сложилось впечатление, что он избегает ее общества или, может быть, темы образования их домработницы, но первая версия была куда более похожей на правду. Девушка выдавила из себя кислую улыбку и все-таки решилась выпить кофе.

— Филфак — это что? — уточнила она, — философский?

Света поставила на стол две чашки — для Ульяны и для себя, и вернулась на прежнее место.

— Филологический, — поправила ее Света, отхлебнула кофе и прикрыла свои тусклые серо-голубые глаза, напоминающие небеса в дождливый осенний день. Серого цвета в них было намного больше, чем голубого.

— Но почему ты тогда согласилась на такую работу, имея такое образование? — удивилась Ульяна.

Света тяжело вздохнула.

— Я не окончила, — ответила она, — так вышло, что на третьем курсе меня бросил молодой человек. А я в отместку бросила университет, — она как-то неловко улыбнулась и развела руками, — вот такая история.

— Ты жалеешь?

— Да нет, не особо, — беззаботно заявила девушка и поинтересовалась, — может тебе все-таки что-то приготовить?

— Нет-нет, — запротестовала Ульяна, — если я захочу, я сама…

— Богдан Казимирович велел тебя не подпускать к плите, — сказала Света. Ульяна нахмурилась. Некоторое время они помолчали, слушая, как на улице ревет мотор автомобиля. Через какое-то время заскрипел снег, и снова наступила тишина.

Что будет, когда они останутся вдвоем? Нужно подготовить себя к этой неизбежности и мысли о том, что, если Света захочет причинить ей зло, Ульяна даже не сможет даже позвать на помощь. Некого. Ведь все люди уехали из этого поселка — ночью она не видела ни одного горящего огня, ни одного огонька в непроглядной тьме. Кричи — не кричи. Без толку.

— Неужели я настолько больна? — спросила Ульяна.

— Не совсем, — отмахнулась Света, было видно, что говорить об этом ей совсем не хочется. Даже взгляд она отвела в сторону, чтобы скрыть что-то в нем. Значит, настолько. Может быть, Ульяна вообще скоро умрет от опухоли мозга, которая и стала причиной ее амнезии?

— Ты выглядишь встревоженной, — заметила Света. Голос ее был спокойным и даже равнодушным, сложно было понять, действительно ли она беспокоится о Ульяне или просто хочет перевести тему, — ты чувствуешь себя нормально?

— Да-да… — бодро закивала Ульяна и отошла к окну, оставив чашку с дымящимся напитком без внимания, — просто… мне снятся такие странные сны…

Она посмотрела на заснеженный участок возле коттеджа, ровный деревянный забор и дома, видневшиеся поодаль. Пейзаж этот напоминал картинку, слишком правильным и мертвым он был для того, чтобы быть жизнью. И все здесь было мертвым, даже море. И она тоже скоро станет такой же мертвой пластмассовой женой с резиновым лицом. Манекеном без чувств и эмоций, без этих странных мыслей. Решить для себя — хорошо это или плохо — она не могла, но ей очень хотелось почувствовать себя хоть сколько-нибудь нормальной.

— Сегодня мне приснилось следующее… — начала Ульяна, чувствуя сильную потребность в том, чтобы высказать все это кому-то, — я как будто была каким-то другим человеком… какой-то другой женщиной. У нас было что-то общее, но при этом я понимала, что она другая. Но я все равно была ей. И еще там был мужчина, он ей, этой женщине, точнее мне, делал очень больно, кричал на меня… А потом ей стало совсем больно, вроде бы она умерла. Но что-то плохое с ней случилось… И там еще была девочка… Ее я так отчетливо видела…

— Как она выглядела? — заинтересовалась Света.

— Маленькая, вот такая… — Ульяна показала предполагаемую высоту ладонью, — на вид лет девять, не больше. Волосы — светлые, длинные, рыжеватые, такие растрепанные, цвет глаз я не запомнила, но одно врезалось в память — они были очень яркие и как будто бы светились… Она звала женщину, которой была я. Звала и плакала…

— Они умерли?

— Я умерла… ну… то есть эта женщина, — растерянно закончила Ульяна и прикрыла глаза, пытаясь выловить из мутного калейдоскопа еще какие-то более-менее отчетливые отрывки.

— Это плохо, да? — после паузы спросила она.

— Я не разбираюсь в толковании сновидений, — пожала плечами Света, отчужденно обняла Ульяну холодными руками, как будто пытаясь успокоить, но вышло неправдоподобно. Девушке стало бы куда теплее и спокойнее, если бы ее обняла мраморная статуя.

— Ну… как ты думаешь, что это значит?

— Не знаю, — бросила Света, — но я где-то слышала, что цветные яркие сны видят только шизофреники.

— Значит, у меня шизофрения? Значит, я больна? — заволновалась Ульяна. Света закатила глаза, словно она разговаривала с маленьким ребенком, который ее порядком утомил.

— Тебе нужно поговорить обо всем этом с Богданом Казимировичем, — отчеканила она железным тоном.

Ульяна растерялась — вот чего ей совсем не хотелось, так это рассказывать ему содержание этого сна. Почему — она опять же не знала. Но она промолчала. Доверять Свете свои опасения и тревоги ей хотелось еще меньше. Она уже сейчас ругала себя за то, что вообще начала говорить с этой девушкой на такие темы. Но с кем еще она могла поговорить здесь, если в этом поселке кроме них никого не было? Она не видела здесь ни одной живой души, она уже и забыла, как это — шумная человеческая речь, большие человеческие сборища, разнообразие шумных городов. Она чувствовала себя узницей царившей здесь могильной величественной тишины, чувствовала себя безнадежно вырванной из реальности, из мира. Почему они не могли остаться там, где жили раньше на этот тяжелый реабилитационный период? Ей было бы куда легче, если бы ее окружали друзья и близкие люди, если бы рядом была мать, а не холодное равнодушное море.