Хосе де ла Куадра - Морская раковина. Рассказы Страница 5

— Кто на этом выиграет? Только не мы. У нас ничего не изменится.

— Ничего. Обещания быстро забываются.

Лишь много времени спустя сельским жителям открылась жестокая правда — что такое «крестьянский вопрос»: главарь одной из партий сулил крестьянам золотые горы, всячески привлекал их на свою сторону, они храбро сражались, проливали за него кровь, и в конце концов он «победил…». А настоящие победители залечивали свои раны, выставляли напоказ свои увечья и просили милостыню, по-прежнему прозябали в сельской глуши и предавались воспоминаниям…

Вот как обстояло дело. Жизнь обманула их ожидания, но они на нее не роптали.

Да ведь и то сказать: разве их всех не увлекала на первых порах могучая сила мечты, надежда на будущее, разве мечты и надежды не возвышали их над тусклой обыденщиной? И это в какой-то мере вознаграждало их за все жертвы и муки. А зачем требовать большего, если знаешь, что это все равно недостижимо?

Целых полгода, целых полгода текли реки крови! Из мертвых тел можно было бы сложить горы. Во имя чего? По-видимому, только ради того, чтобы в каком-нибудь наспех состряпанном декрете, ни в малой мере не отвечающем интересам народа, вместо одной подписи стояла другая.

Дело только в имени! А за имя, — если, впрочем, оно не является символом, хотя и выдает себя за таковой, — бороться не стоит…

За время длительного отсутствия Бенито вести о нем редко долетали в асьенду. Из одной старой газеты его односельчане узнали, что он тяжело ранен, что у него раздроблено бедро. Потом пришло известие, что он поправился, что он вновь вступил. в ряды революционной армии и что его повысили в чине.

— Слыхали? Он уже лейтенант, — сказал пеонам Прието. — Он не чета здешним увальням, пентюхам, которые не захотели идти в армию…

Пеон Гервасио хитро усмехнулся:

— Лучше бы ему не ходить.

Начальник тоже усмехнулся, но это была горькая усмешка.

— Это ты не зря сказал. Ты прав.

Прието пробормотал что-то нечленораздельное; можно было, однако, понять, что он кому-то грозит, кого-то осыпает бранью.

Да, Гервасио был прав. Бенито лучше было бы не ходить в армию.

Будь он здесь, он служил бы Кармен защитой; он охранял бы ее от ее женской слабости.

— Если бы он был здесь, она бы не свихнулась…

— Конечно! Или уж, по крайней мере…

Прието попытался узнать подробности:

— Говорят, девчонка не виновата, говорят, Гойо ее изнасиловал…

— Это верно, я при этом был. Мы пировали у старого Карло. Сами знаете, как старик празднует свои именины — целую неделю. Тогда это и произошло. Она не виновата — мы ее подпоили.

— Так ты ему помогал?

— Меня Гойо подбил…

— На что подбил? Надругаться над девчонкой?

Краска стыда проступила на сизых щеках Гервасио.

— Да, — признался он.

Прието продолжал допрос:

— Да ведь вы же были друзья с Бенито?

— Это верно. Да ведь Бенито уехал… Гойо тоже с ним дружил.

У начальника вертелось на языке оскорбление, которое ему хотелось бросить в лицо Гервасио.

— Пройдитесь мотыгой еще раз, — приказал он пеонам, чтобы переменить разговор. — Тут остался сорняк.

Июнь. Солнечный день. Воздух — смесь золота с лазурью, переходящей местами в индиго.

Большой колокол в асьенде пробил одиннадцать.

— Колокол прозвонил! Обедать!

Дом хозяина постепенно наполняется батраками, — они получают здесь не только жалованье, но и харчи, — так ведется исстари.

Первыми пришли дальние табунщики; глаз хозяина не мог за ними уследить, поэтому они прекратили работу раньше времени; затем пришли те, кто работал на приречных полях, поблизости от хозяйского дома.

Эти-то и сообщили новость:

— Говорят, Бенито вернулся; правда, мы сами его не видели.

— Вернулся?

— Да, вернулся утречком, верхом на коне.

— Хозяин об этом знает?

— Нет, Бенито спрятался. Он ведь дезертировал.

Прието был ошеломлен этим известием. Он даже не стал обедать и бросился к своему родственнику.

— Говорят, Бенито вернулся. Это правда? — не входя в дом, спросил он у его матери.

— Да, на зорьке приехал. Только он от всех прячется.

— Почему?

— Он дезертир.

— А про Кармен он уже знает?

— Как не знать! Из-за этого он и дезертировал.

— Вот беда! Надо бы поговорить с ним!

— А вы войдите. Вы такой человек, что вам верить можно.

Прието вошел. В комнате, на гамаке, почти касавшемся расстеленной на полу циновки, сплетенной из тростника, лежал Бенито.

Он словно вытянулся и пополнел.

Увидев начальника, Бенито привстал.

— Плохо мое дело, — сказал он вместо приветствия. — Я ранен!

— В ногу или сюда? — Прието дотронулся до его левого бока.

— Вы угадали, господин лейтенант. Сюда!

— Как же быть?

Бенито показал на отточенный кривой мачете, висевший на стене. Он предоставлял слово оружию.

«Говори за меня ты, куцый!»

Прието понял его и согласился с ним.

— Стало быть, ты в бегах?

— Ну да! Я сбежал, чтобы отомстить. За мной гнались по пятам. Я свернул на новую дорогу, что идет из Сан-Хуана, чтобы меня не настигли, но они, наверно, уже сообразили, куда я побегу, стало быть, того и гляди…

— Спрячься!

— Ладно! Я хочу рассчитаться с Гойо за то, что он с ней сделал… А там — будь что будет!

Убогая хибарка Гойо стояла рядом с домом Бенито.

— Часам к двенадцати Гойо придет домой?

— Обычно приходит.

— Ну, и мы тогда…

— Девчонку видел? — преодолевая смущение, спросил Прието.

— Нет. А зачем?

— Ты знаешь, как было дело?

— Мне рассказывали. Во всем виноват он. Они ее подпоили…

— Но он на ней женится.

— А мне какое дело? Пусть сначала ответит мне за нее.

— Как бы ты себе хуже не сделал!

Бенито равнодушно усмехнулся.

— Двум смертям не бывать, — сказал он.

Все в доме как будто сговорились помочь Бенито отомстить. Родная мать дезертира поспешила сообщить сыну:

— Пришел этот негодяй Гойо.

Бенито встал, взял мачете и пошел к своему врагу.

Прието, знавший по собственному опыту, как упорны в достижении своей цели сельские жители, молча последовал за ним. Впереди быстро шагал Бенито.

Идти было недалеко; в нескольких шагах от хибарки Гойо старый лейтенант остановился.

— Я подожду здесь. Ты иди один и не говори, что нас двое на одного.

Дезертир пошел вперед. Должно быть, Гойо был предупрежден о том, что приехал Бенито, потому что двери и окна его дома были заперты.

Бенито подошел к самому дому.

— Гойо! Гойо! — крикнул он. — Выходи, если ты не трус! Один на один! У меня, кроме мачете, ничего нет…

В доме послышался шорох. Отворилось окно, и выглянуло хорошенькое женское личико, — это было подстроено нарочно.

— Кто там?

Кармен! Бенито заколебался. Он был потрясен до глубины души, но тут же взял себя в руки.

— Будь ты проклята! Спрячь свою рожу! — крикнул он. — Мне нужен Гойо.

И он угрожающе взмахнул мачете, сверкнувшим на солнце. Испуганная женщина мгновенно исчезла.

— Гойо! Выходи! Один на один!

Сзади послышалось страшное проклятие — это отводил душу Прието.

Дезертир обернулся и остолбенел… Он увидел, что сюда, плечо к плечу, с ружьями наперевес, бегут солдаты революционной армии, его «ребята».

— Прячься, парень! Беги к реке!

Бедный начальник задрожал от страха за своего родственника. Первой мыслью Бенито было бежать. И он побежал… Но внезапно остановился и застучал в дверь Гойо.

— Будь ты проклята! Гойо, сволочь, выходи!

Ему хотелось выломать дверь. Он знал, что солдаты схватят его и применят к нему пункт военного устава «о попытке к бегству», тот самый пункт, который он сам со всей строгостью не раз применял к дезертирам и заключенным. Но это его не пугало. Единственно, что пугало его и о чем он сейчас сокрушался, это то, что они помешают ему рассчитаться с Гойо.

В полном отчаянии он стал умолять своего соперника выйти к нему на расправу:

— Гойо, ради бога! Дружочек мой, выйди! Разика два пырнем друг друга, и все!.. Один на один! А то ведь меня сейчас схватят, Гойо! Выйди, дружочек! Сделай это ради нее, ради Кармен!

В это время подбежали солдаты; поведение дезертира привело их в полное недоумение.

Командир отдал приказ:

— На прицел! Пли!

Точно обвал в горах, грянул залп:

— Раааа!

Бенито, изрешеченный пулями, повалился на землю… Из ран бурным потоком хлынула горячая кровь…

Анонимное письмо

 салоне вдовы доктора Урниса встретились Эстер де Гаисариаин и Мария де Медрано. Здесь, наедине, они могли наговориться вволю. А сколько им надо было рассказать друг другу!