Саша Резина - Невыдуманная и плохая Страница 5

Так, кажется.

— Пал Палыч, это что?! — Лена, навещавшая меня каждые выходные, уже не кричала, она обреченно хрипела.

Это было, наверно, пренеприятное зрелище — как я — совсем крохотная девчушка — сидела сложив ноги, на разобранной тахте, и пустые мои глаза были вперены в куклу.

У дедушки очередной запой. Ему кажется, что я не замечаю, как он лакает водку на кухне. Ведь я еще маленькая. Но я замечаю. Он сварил нам сегодня картошку в мундире, а потом картофелины катились по кухонную полу, и дедушка сетовал на свою старческую неповоротливость, и я не сказала, что он просто пьян.

— Лен, пойдем гулять. Я не хочу сидеть с дедой. — это говорю я, не поднимая глаз с куклы.

— Нет, вы слышали? Слышали?! Вам самому-то не стыдно? Эх…Галочка, пойдем умоемся и переоденемся…

Дед встает с кресла, и глядя в пол, начинает говорить сбивчиво, но строго. Его изломанный бас стучит по стенам:

— Я сам. Где твое новое платье, которое я тебе купил, Галина?…Никуда вы без меня не пойдете.

— Сидите здесь, я сказала. Потом поговорим.

И в этом «Потом поговорим» звучит что-то совсем новое, спокойное — оно не угрожает, не умоляет, а констатирует. Я понимаю, что скоро всё изменится.

Мы идем с Леной в парк, она покупает мне леденцы, и мы катаемся на качелях.

Вечером Лена отпирает нашу квартиру своим ключом, дед гулко храпит. Она велит мне собрать вещи. Я боюсь уходить от дедушки- а вдруг он тоже без меня уйдет на Небо? Но плакать начинаю только на лестнице. Лена говорит, что дедушке нужно отдохнуть и что всё будет хорошо.

Мы едем домой к Лениной матери, и та кормит меня борщом. Лена куда-то уходит.

А когда в понедельник мы возвращаемся к нам, дедушки там уже нет, как нет и пустых бутылок тут и там, как нет пыли, и тахта собрана. Со мной истерика:

— И он тоже? Даааа?

— Галя…Галочка… Успокойся! Дедушка теперь будет жить у себя на даче, мы будем каждые выходные его навещать. А мы с тобой будем жить здесь, вдвоем. Договорились?

Я обнимаю ее. Но плакать не перестаю.

Леночка была лучшей подругой моей мамы. Настолько лучшей, что после маминой смерти отдала нам с дедом свою квартиру в хрущевке.

До этого мы с родителями жили у папы, но после того как он погиб, свекровь решила, что это мы с мамой во всем виноваты, и выгнала нас. Нам пришлось жить на даче у деда, а после того как ушла и мама, мы переехали в Ленину московскую квартиру.

В то воскресение у Лены состоялся долгий и трезвый разговор с Павлом Павловичем, в ходе которого он со скупою слезою бессилия признал наконец, что «не справляется». Лена не сердилась на него- она понимала, что смерть единственной дочки выбила старика из колеи.

Он согласился передать Ленке опекунство. Нашелся даже блат где надо, и проблем не возникло.

С тех пор мы с ней живем в Доме-Призраке.

Однажды в девяностых Лена пошутила, что все близлежащие пятиэтажки снесут, а наш один останется стоять среди растущего великолепия новостроек. Это у нее был приступ безнадеги, так знакомый всем москвичам.

Но могла ли она предположить, что слова ее окажутся удивительно точными в своем пророчестве.

Наш дом был одним из десяти корпусов одного номера, и все они были расставлены напротив школы и дет. сада — в ряд. И начиная с противоположного от нас конца однажды всех их стали методично ломать. По одному в три месяца. Когда снесли пятиэтажку, соседнюю с нами, мы перекрестились- нам с Леной полагалась двушка в новом доме- дедушку мы для этого тоже прописали у нас. Но прошли и три, и шесть месяцев, и год, но наш дом оставался упрямо стоять на своем месте.

Настала пора митингов, прошений, писем, и прочей бюрократической и крикливой лабуды, которая привела наконец к ответу сверху. Он убил наповал даже самых бывалых.

Оказалось, что наш дом уже давно снесен, а жильцы проживают в новых квартирах.

Да так оно и было — по бумагам. Наши активисты до сих пор бегают по инстанциям и судам, а мы уже смирились и живем своими жизнями. Журналисты и иные зеваки окрестили нашу хрущевку Призраком.

А я почти со смехом вспоминаю наши так называемые «митинги». Толчея из старушек, детей и алкашей, орущая и визжащая, но в холостую. Помню, как на полу нашей комнатушки был разложен целый ватман, и я выводила красной гуашью большие буквы: «Имейте совесть!», и палочка от восклицательного знака так напоминала кровавую слезу, пущенную вверх, к Богу на Небо, к папе и маме.

Тем летом Лена съездила в детский летний лагерь — вожатой, и привезла оттуда своего походника, пятидесятилетнего Вэ.

Вэ очень скучал по утраченному советскому времени. Он находил этому массу разнообразных оснований, но главной причиной оставалась его тогдашняя серая, но всё-таки — успешность, а яркого неудачника сделали из него постылые девяностые, с последующими нулевыми. Заядлые патриотизм и трудоголизм осложнялись у него запойным алкоголизмом (Боже, как часто мне на жизненном пути встречались алкоголики! наверное, поэтому, несмотря на всю мою нежную любовь к спиртному, я никогда им не стану). И когда он переехал в нашу хрущевскую однушку, мне пришлось во всех подробностях припомнить мое житие с дедом. Пьянство Вэ служило поводом для постоянных конфронтаций с Леной, и поэтому он подходил к делу творчески. Сколько заныканых поллитров находила я в наших трех метрах в квадрате! Меня даже удивляло, как все это добро умещается в нашем бараке. Я обнаруживала запыленную бутылочку далеко под ванной, когда убиралась, в дальнем углу духовки — когда собиралась печь, за батареей, в баке с грязным бельем и даже однажды- зуб даю- в ящике с моими трусами и лифчиками (правда тоже, у задней стенки, вроде как не замечу). Я уже молчу про встроенный шкаф с тоннами барахла внутри — он открывал необозримый простор для фантазии.

И поскольку хозяйством в доме занималась всегда я — моя хозяйственная жилка чуть-чуть недоразвита, но у Ленки она отсутствует как данность — он так ни разу и не попался на вранье, что пьян, потому что выпил на улице «всего одну баночку пива».

Пьянея, мой названный отчим становился непримирим, он мысленно ставил к стенке всех чеченцев, хохлов и евреев, и расстреливал, расстреливал. О, с каким упоением Вэ рассказывал однажды, как они выселили нелегала из пустовавшей поблизости квартиры. И без того залитые алкоголем глаза горели двумя лежалыми помидорами, и готовы были излить прямо на стол сладкую кровь того таджика. Мне становилось страшно, и со слегка затраханным мозгом я шла спать, угнетенная этим вынужденным соседством. Особенно меня мучил Визбор на ночь, и … с утра. Потом Вэ уходил на работу, по привычке строить светлое завтра, и я чувствовала себя опять дома. Через несколько месяцев после начала их сожительства дочка Вэ от первого брака вышла замуж и уехала жить к мужу, освободив квартиру Вэ, куда они с Ленкой и переехали. Я шумно и облегченно выдохнула.

Сколько слез пролила со мной моя Ленка…Что она больше не может, что она хочет, чтобы он изменился и вернулся к своей «первосути», и т. д. и т. п… Но я не была влюблена в Вэ и никакой праведной первосути в нем не находила. Я говорила: «Лена, либо ты смиряешься с тем, что он вот такой и никогда не изменится, либо ты от него уходишь. Другого выхода нет». Но выход, как выяснилось, был. Он состоял в том, чтобы раз в четыре-пять месяцев приезжать обратно домой — с помпой — с сумками и фамильным магнитофоном, и объявлять со скорбью: «Галя, мы с Вэ расстались!» Я очень любила Лену и жгуче сочувствовала ей каждый раз, плакала и думала, как ей жить дальше. Далее наступала трехдневная эра неумолкающего телефона, ночных визитов в жопу пьяного Вэ, обещающего завязать и исправиться, эра стояния на коленях в тесном коридоре, и пролития крокодиловых слез. Мне было жаль Вэ. И Ленке тоже. По истечению эры она сгребала сумки и магнитофон, и уезжала, чтобы воссоединиться со свой любовью.

Благо, что потом она стала «возвращаться» в пустующую квартиру. Я уже жила совсем в другой, хотя еще и не с тобой.

Первые пол века первые пол литраИ в декрет запоя- пеленать табакПервый смятый в урну фантик из-под лирыПервые пол года без тебяПервые пол ставки первые пол сотниИ на выходные хоть куда…манать!Первые пол жизни за бугром — на зонеПервые пол ночи без меняПервые пол метра в комнате на рылоОтсчитала детству нищета«Сколько ты мне Отдал сЕрдца, ну же, милый???» —«Больше половины, не считал…»Первые пол миски и пол апельсинаМама мама мама не буду, не хочу!!!Головой об небо первый гром в пол силыПервые пол мудрости: всё- чушьПервые пол дела, на втором триместре —Первые пол страха- истину рожатьСо скалы отвесной- первые пол смерти —Сбрасываю душу как скрижальПервые пол мира на босых протезахПервые пол проповеди мокрым воробьямЧто же получается мать моя ТерезаПервые пол мига без себя.

Шестая строфа