Вячеслав Сухнев - Грязные игры Страница 50

— Мы знакомы, — усмехнулся Толмачев. — Заочно. По телефону.

25

«На Дону в целом ситуация с преступностью стабильнее, чем во многих российских регионах. Но обстоятельства требуют активизации усилий по пресечению деятельности прежде всего именно организованных преступных формирований, которые, благодаря связям с правоохранительными органами и властными структурами, представляют особую опасность…

Увы, органы безопасности пока не добились существенного изменения криминогенной обстановки. Это связано с политизацией части уголовной преступности, проникновением уголовных элементов в некоторые общественные движения».

Седлецкий проснулся оттого, что в кустах неподалеку завозились и закричали птицы. Почти рассвело, с Егорлыка наползали серые клочья тумана, подсвеченные полоской зари.

От неудобной позы, в которой он спал, болела шея. Седлецкий с тихим стоном выпрямился на сиденье и посмотрел на Мирзоева, который беззвучно, едва заметно дышал рядом с закрытыми глазами, сведя к переносице черные брови. Наверное, снилась ему разнообразная гадость. Лишь водитель Вася, удобно устроившись в «спалке» за спинками сидений, весело выдувал носом незатейливую птичью трель.

В кабине было холодно, сыро, воняло соляркой, табаком и потом. Седлецкий посмотрел на свои «Командирские» и выругался сквозь зубы — в это время они должны были подъезжать к Армавиру.

— Подъем! — крикнул он.

— О черт! — грустно сказал Мирзоев, словно и не спал вовсе. — А мне только что приснилась Аллочка из ресторана…

Седлецкий распахнул дверь, вздрогнул от внезапно окатившего холода и вывалился в туман и птичий гомон. Железные стенки фуры покрывали крупные капли росы. Она концентрировалась в ползучие струйки и с тихим шорохом падала в дернину.

Седлецкий помочился в кустах и побежал на шум реки, высоко вздергивая колени — чтобы согреться.

Рокот воды в тумане, осязаемое присутствие неподалеку вздыбленной земли на какое-то мгновение напомнили ему другие горы и плеск других вод.

И неуютно стало ему на камнях прибрежной осыпи, как когда-то в Шаоне перед партизанской ухоронкой. Солнце показалось в мареве, проступили черные волнистые контуры гор. При свете Егорлык оказался узким и мелким — здесь он только начинал свой путь к Манычу. Вода в речке была холодной и пахла грозой. Он разделся, вымылся до пояса и побрился, повизгивая от озноба.

Когда он вернулся к машине, Мирзоев уже развел костерок и устраивал поближе к бледному огню вспоротые банки тушенки, пластал на газете пышный ставропольский каравай и тугое розовое сало.

— С добрым утром, — сказал Мирзоев. — Мог бы и воды прихватить для чая, Алексей Дмитриевич.

— Сами сходите, — сказал Седлецкий. — Заодно и умоетесь. А кроме того, некогда чаи гонять. Обойдемся помидорами. Благо их много.

Мирзоев громыхнул дверью фургона, набрал помидоров в подол рубашки — мыть. Пока он ходил на реку, тушенка запарила и заклокотала. Седлецкий сунул палочку в свернутую раковиной полуотрезанную крышку банки — получилась сковородка.

Вася принес штампованные из фольги тарелки и солдатские ложки.

— Сало будешь, товарищ Билялетдинов? — спросил Седлецкий.

— Минга чушка керек эмес, — сказал Мирзоев и засмеялся. — Ладно, дай кусочек, пока мулла не видит.

После завтрака переоделись в летнюю камуфлированную форму с тусклыми звездочками на погонах. У Седлецкого их было по три на каждом. А на рукаве справа красовалась нашивка в виде щита с российским флагом. На фоне флага скалился волк, над мордой зверя было написано «Гвардейская 3-я танковая Темрюкская дивизия», а под мордой — «Мужество и честь».

— Я тоже такую хочу, — завистливо сказал Вася.

— Не положено, — сказал Седлецкий. — Эти эмблемы только начинают вводить. И то в боевых частях. А твое занюханное хозуправление еще не придумало, кого сажать на флаг. Может, выйдешь с предложением? В качестве эмблемы очень хорош будет суслик.

— Почему же суслик? — обиделся за якобы родное хозуправление Вася.

— Потому что все к себе в норку тянет.

— Тогда лучше хорек, — сказал Мирзоев. — Он тоже в норку все тянет, но к тому же и воняет.

Солнце окончательно утвердилось над горизонтом. Туман над долиной пропал, и распахнулись серо-зеленые просторы предгорий. Открыли тайник.

Пленник сладко спал в ящике, не изменив позы.

Седлецкий взял наугад одну из папок, добытых Георгадзе в сейфе полковника Адамяна, перелистал, присвистнул.

— Серьезные бумажки? — спросил Мирзоев.

— Серьезнее некуда. Ацамян действительно мотался в Ахалкалаки, чтобы выполнить наш заказ на установки залпового огня. И не только в Ахалкалаки. Вообще по этим бумагам можно в какой-то мере представить механику обдираловки в Отдельной армии. Ну и фамилии, естественно, всплывут. А недостающие звенья цепочки поможет восстановить Адамян.

— Если расколется, — задумчиво сказал Мирзоев.

— А куда он денется?

Седлецкий уложил папки в один из чемоданов с «гражданкой», щелкнул замками. Подтолкнул чемоданы поближе к ящику со спящим полковником.

— Препарат долго действует? — спросил Мирзоев.

— Восемь часов.

— Как бы не проснулся в самом интересном месте. Например, на посту ГАИ.

— Значит, надо добавить. Рискнем, не подохнет — туша вон какая…

Мирзоев подтянулся, влез в тайник, покопался в медицинской сумке, снарядил шприц.

— Следующий укол будешь делать ты, Алексей Дмитриевич, — сказал он, закончив инъекцию и спрыгивая наземь.

— Сделаю, — вздохнул Седлецкий. — Раз уж ты перетрудился.

— При Васе, при свидетеле, скажи, что следующая очередь — твоя.

— Моя, моя! А что, по нервишкам бьет? Не ожидал от тебя, Турсун, такой жантильности.

— Не по нервишкам бьет, дорогой Алексей Дмитриевич, а по обонянию. Пока что наша канарейка облегчилась по-маленькому. А через восемь часов, когда наступит твоя очередь…

— Я тебя убью! — сказал Седлецкий. — Потом как-нибудь.

— У меня дома видак есть, — похвастался Вася. — «Шиваки» называется. Ну, фильмы смотрю американские. У них там часто заложников забирают. И я все время думаю: ладно, сидит этот заложник в каком-нибудь подвале или на даче в глухом месте. Руки связаны, рот заклеен. А как он на двор ходит? Ни разу не показали.

— Да, это, конечно, большое упущение в режиссуре, — сказал Седлецкий. — Заводи, Вася.

Покачиваясь и пофыркивая, словно большой зверь, «КамАЗ» осторожно выполз на дорогу. До поворота на трассу Баку — Ростов оставалось чуть больше двадцати километров.

Хороша была машина! Мощная, надежная, комфортабельная. Модель 5410. Серебристая фура, игриво названная «Алка», с холодильной установкой на передней стенке, походила на космический модуль. Она уверенно стояла на сдвоенных шасси и вмещала при необходимости до 20 тонн груза. Одно удовольствие было ехать в кабине! Три кресла, спроектированные по последнему слову эргономики, почти горизонтальное рулевое колесо, на котором не уставали руки, приборы управления, до которых можно дотянуться, не меняя положения тела, «спалка» за сиденьями… И емкость для горючего в 240 литров. Этого хватало на пятьсот километров пробега даже при полной загрузке фуры.

Теперь, ощущая скорость и мощь машины, удобно устроившись у окна, Седлецкий начал понимать, почему на кавказских дорогах предпочитают российские военные тягачи. И еще он допускал, что затея с переправкой Адамяна в рефрижераторе вовсе не сумасшедшая. Поначалу ведь он подумывал использовать военный самолет, но потом решил: свидетелями перевозки полковника могут стать десятки людей — экипаж самолета, техники на аэродромах… Единственное, что сейчас тревожило его в кабине «КамАЗа», это дальняя дорога, на которой могло произойти все что угодно.

А ровная, блестящая под утренним солнцем дорога раскручивалась и раскручивалась. Водитель Вася попытался сделать свой дом на колесах по возможности уютным. Причем исходил из собственных представлений об уюте и красоте. Над лобовым стеклом висела в два ряда бахрома из вязаных красных шариков — раздражительный сигнал для гаишников. В центре гирлянды покачивалась на тонкой резинке собачка из латекса — неизвестной породы, с бантиком на шее. На панели приборов лыбились похожие на собачку красотки из журналов. Рулевое колесо Вася обмотал красным плюшем, надежным убежищем дорожной пыли. А на рукоятку переключения скоростей навинтил прозрачный шар из плексигласа, в котором полыхала попавшая туда чудесным образом красная роза. Сиденья в машине прикрывала рогожка, плетенная из красных капроновых шнуров. В общем, человек в кабине Васиного сухопутного крейсера должен был чувствовать себя в максимальном комфорте. Для того чтобы Седлецкий с Мирзоевым и вовсе воспарили душой, Вася включил магнитолу.