Елена Чижова - Полукровка Страница 50

За это время надо пробраться вдоль стеллажей и, дойдя до места, затаиться. Разложить по карманам – минутное дело. Старшая уйдет в шесть десять. Останется одна дежурная. Приняв заказы, возьмет тележку и углубится в штольни. Раньше половины обратно не появится.

Выйти из хранилища. Накинув плащ, пройти мимо вахты. Она прикидывала еще раз: «Времени хватит с лихвой».

Накануне она спала плохо: снова снились экзамены. Сидя перед комиссией, Маша не видела лиц. Вместо них белели овалы, шевелившие губами. Проснувшись, вспомнила: вопрос, на котором она срезалась, задал почему-то Нурбек.

День выдался ясный. По университетскому двору она шла к библиотеке, не глядя по сторонам. Мешочек с амуницией мотался в руке. Отмерив площадь деловым шагом, Маша приблизилась к служебному входу. Часы показывали двадцать девять шестого. До срока оставалась минута, и, выждав, она взялась за ручку двери. Сердце екнуло. Отступив, Маша мотнула головой. Такое начало не предвещало хорошего. Отвернувшись к стене, Маша убеждала себя: на этом этапе бояться нечего, за поддельный пропуск сильно не накажут.

Войдя, она вскинула руку с пропуском: «Туфли забыла, извините, в гости идти... Туда и обратно, на минутку». Вахтерша, сидевшая в кабинке, не повела глазом: вязала, считая петли.

Взбежав по ступеням, Маша скинула плащ и вошла в коридор. Красная ковровая дорожка глушила шаги. Вдали, у парадной лестницы, маячили фигуры читателей.

В туалете она переоделась и повязала платок. В надколотом зеркале, висевшем над раковиной, отразилась бесформенная фигура. Маша вздохнула и подумала: «Хорошо».

Дверь в хранилище была приоткрыта. Она заглянула осторожно и услышала громкие голоса. В закутке веселились. На мгновение Маша растерялась: неурочный праздник сбивал план.

С нижнего этажа поднимались голоса. По лестнице шли уборщицы.

– Так и живем: кому праздники, кому будни!

– Да ладно... Что ж мы – не люди? Помашем тряпками, и айда! Нам тоже – короткий день.

Смеясь и не обращая внимания на Машу, женщины вошли в хранилище.

Бригады уборщиц протирали книги. Когда-то давно она прозвала их невидимками. В отличие от библиотекарей, работавших по расписанию, эти являлись неожиданно. Первое время, завидев бригаду, Маша здоровалась. Женщины проходили мимо, не кивнув. Никого не замечая, они углублялись в штольни, как будто существовали в каком-то другом мире. Постепенно она привыкла – не поворачивала головы.

Теперь, пропустив их вперед, Маша сообразила: самое лучшее прикрытие. Пристроившись в хвост, она вошла. Библиотекари, собравшиеся в закутке, даже не оглянулись.

На повороте в боковое хранилище Маша отстала и нырнула в штольню. Отсюда до завещанной библиотеки оставалось всего ничего. Скинув туфли, она добежала на цыпочках. Голоса невидимок стихали за поворотом.

Новый план складывался сам собой: вложить в карманы, дождаться, пока уборщицы двинутся обратно. Смешавшись с ними, можно уйти без проблем. Судя по всему, они не собирались задерживаться.

Еврейские книги стояли на своем месте. Вынимая, Маша думала о будущей ревизии: обнаружив пропажу, они поставят новые карточки.

Рассовав по карманам, она приготовилась ждать.

Плечи, державшие тяжесть, затекали. Еще не беспокоясь, она выглядывала из-за стеллажей. В той стороне хранилища стояла тишина. Поглядывая на часы, Маша считала время: восемь, десять.

Там происходило что-то странное: привычный механизм разладился.

Не было гонцов из читального зала, никто из библиотекарей не шел с тележкой.

«Господи, День Победы. Завтра восьмое. Сегодня – короткий день».

Хватаясь за края полок, Маша села на корточки. Книги, вложенные в карманы, тянули спину. «Там – узкая лестница. В нижнее хранилище. Бригада не вернется. Надежды на уборщиц нет».

Прижавшись к полкам, Маша искала выход.

Первое – бросить книги. В этом случае – почти никакой опасности: выйти с пустыми руками, сказаться уборщицей. Заблудилась, работаю первый день. Старшая выяснять не станет, но лицо все равно запомнит.

«Нет», – этот выход Маша отмела.

Выглядывая осторожно, она наблюдала: библиотекари собирались у дверей.

– Ну что, девочки, все? – старшая потянулась к выключателю. Маша расслышала хруст ключа.

Груз давил на плечи. Она стянула фартук и села на корточки.

«Во-вторых – дальняя лестница. Можно попробовать пробраться вниз... Если еще празднуют...»

Добежав, она остановилась, прислушиваясь: в русском хранилище было тихо.

Она сидела под стеллажами, уговаривая себя: ничего страшного. Завтра восьмое. Восьмое мая – предпраздничный день. Всегда выходят дежурные – обслуживать заказы по МБА.

«Так». Сунув туфли в карманы халата, Маша двинулась к стойке: прежде всего надо позвонить.

Трубку взяла мама. Снова, как в прошлый раз, Маша отговорилась больницей: однокурснице стало хуже, врач попросил остаться, подежурить ночь.

Раньше мама принялась бы расспрашивать, но теперь ее мысли занимала исключительно Панькина комната.

– Да, да, конечно. Не беспокойся, поела.

Маша положила трубку.

Часы, висевшие над дверью, показывали семь. Позднее майское солнце пробивалось сквозь темные шторы. Там, снаружи, приближалась белая ночь.

Она подошла к окну и выглянула: внизу лежало безжизненное пространство. В этот час площадь была пустой. Подергав дверь, она отправилась к завещанной библиотеке. Ноги сводило холодком.

В восемь пришли охранники. Их голоса звучали гортанно. Затаив дыхание, Маша думала: «Как полицаи. Вот сейчас... Бросятся...»

Лениво чиркая желтыми лучиками, охранники протопали вдоль главной штольни, не заглядывая в боковые.

Маша размяла затекшие ноги: на этот раз действительно все. Теперь засядут в своей каморке.

Свет дежурных лампочек дрожал под потолком. Раньше за черной шторой стояла трехлитровая банка – вода для цветов. Банка была полной.

Напившись, Маша села за стол.

Теперь это было даже интересно. Как будто она вернулась в свое прошлое. Раньше она не посмела бы сесть за этот стол.

Тут, принимая требования, сидела старшая. Макая в черную краску, стучала штампом: время, год, число. Этим штампом полагалось гасить требования. Маша покрутила поворотные колесики и вспомнила: «Дурак!»

Этот, завещавший свою библиотеку, всю жизнь собирал книги. Мечтал, чтобы их тоже так штамповали. «Ага! Держи карман... А не надо быть дураком», – она бормотала мстительно.

Поворотные колесики вертелись под пальцами. Старшая говорила – его книг не выдавали никому и никогда.

Сверху донеслись какие-то стоны. Маша прислушалась: не то кашель, не то плач.

«Глупости! – она испугалась. – Никого нет».

На всякий случай она все-таки встала из-за стола и пробежала на цыпочках к дивану. Черная кожа была теплой. Тревожные мысли собирались в голове, трогались медленными жерновами.

«Подумаешь, осталась...»

Она думала о том, что, оставшись на ночь, стала уборщицей. Невидимкой. Так что нечего и бояться.

Снова, но уже не плач: сухой старческий кашель. Сверху, сквозь перекрытия. «Кто может кашлять, если он умер?..»

Она попыталась себе представить, каким он был при жизни.

Кабинет. Темный широкий стол, заваленный книгами. Столешница с зеленым сукном. Такие она видела в музеях. Зеленая лампа.

Свет ложился ровным кругом, не касаясь старческого лица. За спиной поднимались ряды стеллажей. Опоясывая комнату, стеллажи устремлялись ввысь. Маша подняла голову: высоко, у самого неба, они сходились четырехгранной башней... Боясь шелохнуться, она замерла.

В комнате никого не было. На столе белел листок:

ЗАВЕЩАНИЕ

Сверху, крупными буквами. Внизу стоял размашистый росчерк.

«Старый дурак... Поверил, положился на их обещания...»

Тоскуя, Маша думала: «Некому защитить».

Рядом с листком лежала пачка пустых требований.

– Ладно, – она сказала обиженно и громко, чтобы старый дурак, глядевший из башни, мог ее расслышать, – ладно, – и поднялась. – Сейчас, только погляжу. Каталога нету. Откуда мне знать ваши шифры...

Света, тлевшего под потолком, хватало едва-едва.

Маша взяла пачку пустых требований и пошла к его стеллажам.

Одну за другой она снимала книги с полок и заполняла требования. Как будто делала заказ. Пачка заполненных бланков пухла на глазах.

Рассовав книги по местам, Маша вернулась к дежурному столу.

Теперь – погасить.

Она взяла штамп и выставила дату: 08.05.

– Я не ворую, – она сказала громко и прислушалась. – Все равно никто не прочитает.

Последнее колесико обозначало год.

– Просто по-другому не получается. Мне тоже с ними не справиться... Они – фашисты, подлые, всегда обманывают.

Старый дурак молчал. Из прошлого, в котором он оставался, это было невозможно понять. В его прошлом их еще не было.