Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 2 Страница 51

Глядя на демонстрацию, Мэри начала понимать, почему с недавнего времени ее стало томить какое-то неясное беспокойство, безотчетный страх. Теперь она видела воочию, как бедняки отвечают на несправедливость, на пренебрежение к их нуждам.

О безработице Мэри Уэст до сих пор знала только то, что кратко сообщали газеты. Но однажды вечером, несколько месяцев тому назад, она стала свидетельницей сцены, вызвавшей в ней брезгливую жалость. С компанией друзей она вышла из дорогого кафе и направилась к театру. Проходя переулком позади кафе, она увидела человек десять оборванных мужчин, столпившихся у двери кухни около помоек. «Ждут, как бедный Лазарь, крох с господского стола», — подумала Мэри. Вопреки очевидности, ей трудно было поверить, что люди могут быть доведены до такого состояния, и она подошла ближе.

В эту минуту дверь кухни отворилась: на пороге показался человек в белом халате и вывалил отбросы в один из ящиков, стоявших по обе стороны двери, делая вид, что не замечает голодных людей.

Свет, просочившийся из раскрытой двери, осветил содержимое ящика. Здесь были листья салата, фруктовые очистки, всякого рода объедки. Это представляло собой какое-то отвратительное месиво, но люди, окружившие мусорный ящик, толкая друг друга, стали рыться в отбросах.

Словно загипнотизированная этим страшным зрелищем, Мэри подходила все ближе и ближе. Вдруг какой-то мужчина в длинном пальто без единой пуговицы, стоявший позади всех, повернулся к Мэри. Из-под низко надвинутой на лоб потрепанной шляпы на нее сверкнули гневные глаза, и хриплый голос произнес: «Ты чего тут смотришь?»

В этих лихорадочно горящих глазах она прочла стыд, безнадежность, отчаяние и превыше всего ненависть. Он ненавидел ее за то, что на ней дорогое платье и ценные меха, а он — в лохмотьях. Он не знал ее, но ненавидел за то, что она богата и только что съела сытный ужин, а он беден и ждет своей очереди порыться в отбросах.

Она повернулась и бросилась бежать, а ей навстречу уже шли ее спутники, удивленные, куда это она вдруг исчезла.

Всю ночь ей снились люди у мусорного ящика, и самый страшный сон был про человека с безумными глазами: в грязной лачуге он кормил голодных детей отвратительными объедками. И все время он не сводил с нее глаз.

После этого она много слышала и читала о том, что десятки тысяч людей терпят крайнюю нужду. В газетах писали о семьях, выброшенных на улицу и живущих в палатках или ночующих в железнодорожных вагонах на сортировочной станции; о людях, бредущих пешком или колесящих на расхлябанных машинах по всей стране в поисках заработка; они заходили поесть в трактир, а потом заявляли официанту, что у них денег нет — пусть он посадит их в тюрьму, а еще лучше пусть идет к премьеру Хорану и заставит его заплатить по счету. Мэри прочла о том, как безработный бросил кирпич в витрину магазина и спокойно попросил полицейского отправить его в тюрьму, потому что там его будут кормить, а о жене и ребенке пусть позаботится государство. Мэри стала ходить в город пешком через Керрингбуш, терзая себя зрелищем нищеты и страданий. Очереди за даровым супом, изможденные женщины, исхудалые мужчины, рахитичные, дрожащие от холода дети. Многие дома пустовали — а люди спали под открытым небом; фабрики закрывались — а люди сидели без работы; продовольствие выбрасывалось — а люди голодали!

И все время в этой накаленной атмосфере чудилась какая-то скрытая угроза. И вот они идут, бедняки, обездоленные, и поют песни возмущения и гнева!

Среди демонстрантов мелькали и женщины; как и мужчины, все они были в поношенной одежде. Мэри почти с радостью смотрела на эту армию, поднявшуюся со дна жизни, потому что до сих пор она не раз спрашивала себя: «Почему они мирятся с такими страданиями?»

Колонна остановилась в конце улицы, и демонстранты окружили здание казначейства; но все еще подходили новые и новые ряды оборванных людей; теперь они шли молча, слышался лишь гул голосов и топот ног по мостовой. На тротуарах стояли безмолвные толпы зрителей. Трамваи остановились, и водители тщетно давали звонок за звонком.

Мэри стала медленно пробираться к казначейству. Но толпа на тротуаре была слишком густа. Мэри сошла на мостовую и, придерживая шляпу, побежала к демонстрантам, плотной стеной с трех сторон окружавшим серое двухэтажное здание.

Повсюду были расставлены отряды полицейских, но они пока сохраняли спокойствие.

Мэри привстала на носки и увидела, что четыре человека под громкие приветственные крики подымаются по широкой каменной лестнице.

— Куда они идут? — спросила она.

— К Трамблуорду, — ответил ей один из демонстрантов.

— Зачем?

— Потребовать работы вместо милостыни и положить конец системе пайков.

— Системе пайков?

— Ну да, системе пайков, — нетерпеливо ответил он, удивляясь ее невежеству. — Мы хотим сами решать, на что расходовать свои жалкие гроши, мы не хотим, чтобы нам швыряли пайки со всякой дрянью. Но от разговора с Трамблуордом все равно толку не будет. В прошлый раз он двинул против нас полицию. Он угождает только Джону Уэсту и таким, как он. А еще называет себя лейбористом!

Трамблуорд. Да, это один из ставленников ее отца. Он несколько раз был у них в доме. Неужели у отца все помощники такие, как Трамблуорд?

Внезапно ее мысли были прерваны возникшей поблизости стычкой. Раздался возмущенный ропот. Мэри протиснулась поближе. Один из демонстрантов, рослый оборванный мужчина, крикнул полицейскому: «…Не советую особенно расходиться сегодня и размахивать дубинками. На этот раз — суньтесь только, мы вас в клочья разорвем».

Он оттолкнул полицейского, мешавшего ему пройти. К ним подошел другой полицейский и поднял дубинку, готовясь ударить. В толпе произошло движение: одни старались пробраться поближе, другие, напротив, отойти подальше. Дубинка уже была готова обрушиться на голову высокого мужчины, но протиснувшийся сквозь толпу сержант выбил дубинку из рук полицейского.

— С ума сошел?! — услыхала Мэри его крик. — Хочешь, чтобы нас всех растерзали?

На высокий выступ окна взобрался оратор. Демонстранты приветствовали его громкими криками. Оглядывая все густеющую толпу, Мэри подумала, что здесь, вероятно, собралось не менее десяти тысяч. Она стояла далеко от оратора, и до ее слуха доносились лишь обрывки фраз:

— …система пайков…

— …сила наша в единстве…

— …лейбористы предали нас.

Демонстранты, столпившиеся вокруг оратора, отвечали одобрительными возгласами.

Какой-то мужчина, стоявший рядом с Мэри, сказал:

— Коммунист… Слишком левый на мой вкус.

Кто-то возразил ему, и сразу разгорелся ожесточенный спор, грозивший перейти в драку.

Почти час Мэри Уэст ждала возвращения депутации, но она не появлялась. Толпа понемногу редела. То тут, то там слышалось пение, вспыхивали споры, а иногда даже потасовка. Наконец все стихло. Люди были слишком истощены и подавлены нуждой, чтобы сохранить надолго боевое настроение.

Мэри медленно побрела к трамвайной остановке. Она очень устала, ноги болели, но идти в кафе ей уже не хотелось. Ее трясло как в лихорадке, нервы ходили ходуном, мысли путались.

В тот же вечер дома за обедом она рассказала все, что видела, объяснила несправедливость системы пайков, заступалась за безработных. Нелли сказала, что ей очень жаль этих несчастных людей. Она слыхала, что в больнице святого Винсента одно время ежедневно выдавали более ста завтраков, но туда стало стекаться столько народу, что выдачу пришлось прекратить.

— Однако из беспорядка тоже ничего хорошего не выйдет, — заключила она.

Мэри хотела ответить, но Джон Уэст перебил ее:

— Их подстрекают коммунисты. Красные хотят революции. Нужно заставить всех работать. Добрая половина их так давно бездельничает, что они ни за что не станут работать, пока их кормят даром. Красных надо посадить в тюрьму, а остальных заставить работать.

— Но, папа, ты же сам говорил, что у тебя работает теперь на пятьсот человек меньше, чем обычно. А если и у других предпринимателей так, то где же людям найти работу?

— Оплата труда слишком высока, она не окупается. Нужно снизить ставки. Конечно, я против снижения заработной платы. Но мы должны вернуть страну к процветанию, иначе она будет разорена. А работу людям дать нужно. Пусть роют ямы и снова засыпают их.

— Но, папа, ведь они просят только, чтобы им немного увеличили пособие и…

— Если увеличить пособие, никто не захочет работать. И во всяком случае я не желаю, чтобы за моим столом моя родная дочь произносила коммунистические речи. Ты-то на что можешь пожаловаться? У тебя есть все, чего только можно пожелать. И не вздумай помогать бедным. Им только покажи дорогу — оберут до нитки. Я знаю, что говорю.

— Ах, папа, ты такой же, как и все богачи: ты не можешь понять, почему бедные жалуются, — горячо сказала Мэри.