Марина Ахмедова - Женский чеченский дневник Страница 52

– Славка!

Он стоял посреди комнаты и мотал рыжей головой.

– Столько эмоций, Геннадий Викторович... Столько эмоций...

Славка мотал головой, затягивая пенку капучино.

– Мы вышли в разведку. За нами должен был прилететь вертолет, – рассказывал он. – Он прилетел в назначенное время, но не сел. Наверное, побоялся. На мне была летная куртка, надел, чтобы было тепло. Мы ждали неделю, прятались, за нами не прилетали. Еды не было. Хотели украсть барана у пастуха. Нас обнаружили. Мы отстреливались. Несколько моих ребят... – он крепко сжимает пальцами чашку. – Нам сказали: «Сдавайтесь, вы окружены». И я... Мы все равно не смогли бы вернуться... И я... чтобы сохранить остатки отряда... И я... Если бы ты тогда не пришла, не встряхнула меня, не знаю, что я бы с собой сделал... Если бы не сообщила обо мне солдатским матерям... Я ушел... а они остались, в плену... И я... Меня обменяли на старшего брата Дудаева...

Наташа унеслась к подоконнику, взяла семечку из рассыпанной на нем горки, а потом – в столовую комендатуры в теперь далеком Ведено. Что? Что там сейчас происходит?

Махарби снова шумно втягивал суп с ложки, вытирал лоб огромным клетчатым платком, приподняв облезшую шапку, но не снимая ее. Улыбался. Смотрел на Наташу слезящимися глазами и рассказывал, что этой весной собирается посадить в огороде.

– И я... – Славка сжал чашку.

– Столько эмоций, Геннадий Викторович...

Коридор

– Аллах Акбар! Ура! – врезалось в ее сон.

Наташа проснулась. Колонна въехала в Хасавюрт и встала на площади, где ее ждало людское море. Наташа смотрела из окна и не могла даже предположить, сколько здесь собралось людей – тысяча, две, три?

В воздухе развивались зеленые флаги. Толпа волновалась белыми тюбетейками, сотнями рук, вскинутых в приветственном крике. Дагестанцы встречали колонну, как когда-то вся страна с восторгом и транспарантами выходила на встречу воинам-освободителям.

Басаев вышел на ступеньку автобуса. Поднял вверх руку, сжатую в кулак, и закричал: «Аллах Акбар!»

Море дагестанцев вздыбилось поднятыми кулаками, и над площадью раскатилось в тысячи раз усиленное басаевское эхо: «Аллах! Акбар!»

У Наташи по спине поползли мурашки.

– Аллах Акбар! – кричал Басаев.

– Аллах! Акбар! – повторяла толпа, и волна слившихся воедино мужских и женских голосов, но в основном мужских, накатывала на передние ряды, с силой обрушивалась на автобусы, заставляя гудеть металл, а потом колеблющим воздух эхом отступала назад к задним рядам.

Они встречают Басаева, как рабочие и крестьяне в красные времена встречали Ленина, думала Наташа. Басаев снял панаму, яркое утреннее солнце отразилось на его лысеющей голове. Он по-сыновьи принимал объятия стариков – дагестанских аксакалов в лохматых папахах. Они опирались посохами о подножку автобуса, а он прижимался к ним разгрузочным жилетом.

Вдалеке за толпой зеленели деревья, волновалась листва – где-то рядом было Каспийское море, и волны в белых пенных тюбетейках гнали к площади легкий ветер. Наташа мечтала о Мальдивских островах.

«Остановим войну!» – поднимали дагестанцы транспаранты.

Мужчины в легких рубашках заносили в автобус ведра черешни, мясо, хлеб, сигареты.

– Ешьте, – обнимали они заложников. – Ешьте.

– Ого, сколько жрачки, – тихонько присвистнула Наташа.

Колонну охранял дагестанский ОМОН, и, выглянув в окно, можно было увидеть, как чеченские боевики делятся с омоновцами патронами. ОМОН водил заложников в туалет – под конвоем, чтоб не сбежали. Журналистов не охраняли, итак было понятно – эти от своего события никуда не убегут.

Наташа схватила из ведра горсть черешни и вышла из автобуса, повесив фотоаппарат на плечо. Утренняя прохлада сменялась летним зноем. Металл автобуса набирал жар, теплел под ее рукой, когда она прикасалась к его пыльным стенкам. Она медленно прошла по теплому асфальту, выстреливая в него скользкими черешневыми косточками. Дошла до соседнего автобуса, он ехал четвертым или пятым в колонне. Поднялась на первую ступень, заглянула...

– Тварь!

Пятки сами потянули ее назад – со ступеньки на землю. Одной секунды хватило ей для того, чтобы понять – внутри был ад. Она оцепенела, прислонившись к автобусу спиной. Надо было бежать, но ноги наливались тяжестью. Внизу живота защемило, ей нужно было в туалет. Обняв фотоаппарат, она пошла к первому автобусу, туда, где мужчины и женщины, расчистив в толпе круг, танцевали лезгинку. Она смотрела на них, но видела не их. Играла музыка, откуда-то из динамиков она лилась, национальная зажигательная, мужчины кричали: «Аса! Асса!» Хлопали в ладоши, выводили женщин из толпы, и те, опустив головы, разведя руки, пальцами щупая воздух, мелкими шажками притопывали за ними по асфальту. Где здесь туалет?

– Что с тобой опять случилось? – Басаев вытирал лицо зеленым махровым полотенцем.

Он глотнул из вспотевшей жестяной банки кока-колу.

– Там в автобусе...

– Ты успела их снять? – Он отнял полотенце от лица, на котором сидела все та же маска спокойствия, только глаза затягивались пленкой, непроницаемость которой была хуже самой страшной глубины.

Наташа помотала головой.

– Снимай моих ребят. Этих не трогай. Близко к ним не подходи, они тебя порвут на части. – Он снова поднес полотенце к лицу и стер им непроницаемость. Когда он его опустил, губы растягивала улыбка.

– Я сам их боюсь, – сказал он.

Арабских наемников, о которых говорил Басаев, она не видела ни в больнице, ни во время погрузки в автобусы в Буденновске. Она бы их не проглядела – таких невозможно. Когда она здесь, в Хасавюрте, заглянула в автобус, они сидели неподвижные, длинноволосые, иссиня-черные. С ними была женщина, чеченка, в маске, закрывающей пол-лица. Это она закричала на нее: «Тварь!» И если бы не этот крик, Наташа не вышла бы из автобуса, осталась бы в нем, приросши ногами к полу. Когда она появилась в автобусе, наемники не шевельнулись, не дернулись лицами цвета слоновой кости, они и казались вырезанными из словной кости. Они лишь смотрели на нее, и не встряхни ее крик, она бы пошла кроликом на удавов.

Она могла бы сказать, что в глазах этих черных людей увидела ад, но этого короткого слова из двух обычно таких емких букв оказалось бы недостаточно. Она знала только одно – ей надо срочно пописать.

Они смотрели прямо, не бегая глазами ни туда, ни сюда. Смотрели сквозь нее и видели не ее саму, а ее смерть, которая улыбалась, стоя за ее спиной. Они видели, как будут кромсать, резать и издеваться. И тогда за доли секунд, стоя на подножке автобуса, Наташа поняла главное – глядя на человека, арабские наемники видят не его самого, а его смерть и то, какой она будет.

Она видела этот взгляд во сне и вставала ночью в туалет. Называла его «арабским», но прошло три года, и она снова с ним встретилась, но на этот раз он был не черным, а голубым.

Он посмотрел на нее в аэропорту Назрани в девяносто восьмом. Он узнал ее, а она его – встречала в Шали, когда он, мужчина рязанской внешности со светлым ежиком на голове, инструктировал боевиков. В спортивном костюме он проходил на посадку, выложил из карманов ключи от машины, раскладной ножик и удостоверение помощника депутата. Их пассажирский самолет, следовавший рейсом до Москвы, поднялся в воздух, набрал высоту. Он пошел по проходу и взглянул на нее, и она снова – кролик. И она будет молчать, никому ничего не скажет – они не знакомы, никогда не встречались. Вжавшись в кресло и боясь пойти в туалет, она поняла еще одну вещь – у этого взгляда нет национальности.

Колонна простояла на площади Хасавюрта несколько часов. Солнце пекло, температура в автобусах повышалась. Двери багажных отделений были подняты, под ними лежали раненые боевики, в духоте гнили их раны. Басаев ждал подтверждения – когда автобусы въедут на территорию Чечни, российские войска не станут их атаковать.

Дагестанские женщины с ведрами воды вошли в автобус и вымыли в нем полы. Влага испарилась моментально. В четыре часа дня Басаев решил ехать без гарантий. Над площадью, над колонной повис шепот – их расстреляют на первом блокпосту. Наташе было уже не страшно, она привыкла к тому, что ее мир – это автобус, автобус с утра до вечера и без конца.

Из окна Наташа видела, как из своего автобуса с дорожной сумкой в руках выходит Тополь. Усмехаясь одним уголком рта, он готов был... Впрочем, Наташа не знала, на что был Тополь готов, видела только, как его тут же схватила за шиворот рука с набрякшими мышцами.

– Удрать хочешь? – скривился Асланбек Большой. – Ты знаешь что-нибудь? Нас будут штурмовать?

– Нет-нет-нет, – замотал головой Тополь. – Я к приятелю, в другой автобус...

– Сиди здесь! – Асланбек втолкнул его назад. – С нами сдохнешь.

Но было уже не страшно.

– Аллах Акбар!

– Аллах! Акбар!

В шестнадцать сорок пять колонна выехала из Хасавюрта. В горах рано темнело, а дорога до Чечни была горной. Автобусы кренились, заваливались набок. Внизу ждала пропасть.