Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 1 Страница 52

Все единодушно захлопали. Пользующийся всеобщей любовью мистер Робинсон, точно боксер после победоносного матча, пожал самому себе руку, после чего произнес длинную речь, уснащая ее аллитерациями, перевранными латинскими цитатами и французскими словечками.

Потом усердно пили за здоровье Джона Уэста, за успехи Берта Сквирса и за многое другое, пока от обильного запаса крепких напитков не осталось и капли.

За два минувшие месяца здоровье Джона Уэста восстановилось. Прежняя энергия, самонадеянность и жажда власти вернулись к нему. Он заботился о настоящем и строил планы на будущее; враги снова почувствовали всю силу его непоколебимой решимости.

Покушение на О’Флаэрти было забыто; оно оставило след только на отношениях Джона с женой: супруги все больше и больше отдалялись друг от друга; Нелли отгородилась от мужа стеной молчания и страха.

Много любопытных собралось в зале суда, чтобы посмотреть на поединок между правосудием и объединенными силами Уэста и Гарсайда, когда начался процесс Столичного конноспортивного клуба.

— Защитник, разумеется, будет утверждать, что Столичный конноспортивный клуб ничем не отличается от легальных клубов, — начал свою речь прокурор. — Для отвода глаз принимаются всевозможные меры. В прошлом году клуб официально превратился в общество на паях и всем членам-пайщикам были выданы расписки. А недавно в клубе даже стали заниматься политикой. Один из ближайших друзей мистера Уэста, член лейбористской партии, не погнушался участвовать в этой недостойной комедии и прочитал в клубе лекцию о демократическом социальном строе перед слушателями, которые явились в клуб отнюдь не за этим. Но что же им оставалось делать?..

Слова прокурора вызвали смех в зале, и он с удвоенной энергией принялся разбивать все предполагаемые доводы защиты. Но он плохо знал своего противника.

Прежде всего Гарсайд добился того, что дело было отложено на три дня, чтобы дать ему время подготовить защиту. Джон Уэст воспользовался передышкой для подкупа второго свидетеля обвинения, который вместе с констеблем Бэдсоном шпионил в клубе. Подкупленный свидетель согласился опознать вместо Ренфри другого человека и заявить, что не делал ставок у Джона Уэста, а только видел его в клубе, причем должен был указать число и месяц, когда Джон Уэст находился в Сиднее.

Затем Дэвид Гарсайд сотворил чудо: он привел в суд двойника Ренфри.

— Это и есть обвиняемый Ренфри?

— Как будто он.

— Так как же? Он или не он?

— Да, он!

— А вот и не он! Далее: вы показали под присягой, что четырнадцатого августа обвиняемый Уэст принимал пари в клубе и что вы получили от него билет — вот этот: шесть шиллингов против двух на Кисмета. А четырнадцатого августа Уэст находился в Сиднее и не мог принимать пари в Мельбурне.

Джон Уэст вцепился обеими руками в сиденье стула.

— Этот билет получен от Уэста. Я велел одному человеку — его зовут Джек, он работает, кажется, в Королевском театре — пойти в клуб и заключить пари. Он дал мне билет и сказал, что получил его от Уэста.

Джон Уэст откинулся на спинку стула. «Старая песня, — подумал он. — Все ищейки одинаковы: сначала припугни их, потом предложи денег, и они готовы на все».

— Но вы говорили, что в тот день Уэст принимал пари в клубе и что вы сказали: «На Кисмета, Джек, шесть против двух». Это правда?

— Правда. Я сказал: «На Кисмета, Джек, шесть против двух». Джек — это тот человек, который получал для меня билет.

Дэйв О’Флаэрти, сидевший в первом ряду, приподнялся и открыл было рот, собираясь возражать, но промолчал и, весь красный, снова опустился на стул.

— Вы показывали: «Я сказал шесть против двух, Джек, на Кисмета, и Уэст дал мне билет, а я положил билет в карман». Это правда?

— Джек Уэст не давал мне билета. Но это его билет.

Гарсайд почти вплотную подошел к сбитому с толку свидетелю.

— Это ложь! Злостная ложь! Вы показывали, что видели Джона Уэста за стойкой и что он принимал пари.

— Я не говорил, что я видел, как он принимает пари.

Толстый плешивый судья поднял удивленные глаза и пробормотал:

— Свидетель показал под присягой, что пари принимал Уэст и его служащие.

Гарсайд продолжал:

— В протоколе от тринадцатого сентября записано: «В комнате была длинная стойка, а за ней стоял Уэст и еще другие люди и принимали пари».

— Я… я не говорил, что он принимал пари.

— Вы видели, чтобы Уэст принимал хоть одно пари?

— Нет.

Прокурор нахмурился.

— Ваша честь, мне придется просить суд объявить этого свидетеля злонамеренным.

— И вы собираетесь обвинить подсудимого на основании показаний злонамеренного свидетеля? — торжествующе бросил Гарсайд.

— Свое отношение к показаниям свидетеля определит суд, — сказал прокурор.

Судья несколько оживился.

— По-моему, защите удалось установить правду путем перекрестного допроса, а вы желаете объявить свидетеля злонамеренным.

— Я считаю, что показания свидетеля были подготовлены.

— Я надеюсь, что суд не допустит такого утверждения, — вмешался Гарсайд.

— Если у прокурора нет доказательств, я не могу принять это утверждение, — заявил судья.

— Доказательств у меня нет, — пожал плечами прокурор.

Джон Уэст, улыбаясь, скрестил руки на груди.

На другой день почти все заседание суда было посвящено допросу Алберта Бэдсона. Он подробно рассказал о своей работе в Столичном конноспортивном клубе. Никакие маневры защитника не смогли ни сбить его с толку, ни очернить.

Дэвид Гарсайд в пространной защитительной речи доказывал, что за всю жизнь не видел обвинения, которое было бы так явно высосано из пальца, как это.

Судья сказал, что первый свидетель, видимо, человек робкий и бестолковый, но Бэдсон — «свидетель, достойный доверия», и к тому же он предъявил целые пачки букмекерских билетов.

— Его показания недвусмысленны и неопровержимы. Обвиняемый Уэст, видимо, душа всего заведения. Принимал ли Ренфри пари в день, означенный свидетелем, и занимается ли этим Лэмменс, не доказано, поэтому оба они судом оправданы. Что касается остальных обвиняемых и Джона Уэста, то они признаны виновными и приговариваются каждый к штрафу в размере ста фунтов.

Дэвид Гарсайд тут же объявил, что намерен подать апелляцию.

Когда в высшей инстанции речь зашла о том, что это далеко не первый приговор, вынесенный Джону Уэсту, судья торжественно вопросил:

— Разве не сказано — кто старое помянет, тому глаз вон? — После двухчасового разбирательства он объявил, что ему ничего не остается, как отменить приговор, и это была сущая правда! Ибо судья дал слово Дэвиду Гарсайду, что именно так он и поступит, если ему будет уплачено двести фунтов.

О’Флаэрти, взбешенный исходом дела, заставил начальника полиции Каллинана еще раз обратиться к премьеру и министру внутренних дел с ходатайством о пересмотре закона, запрещающего азартные игры.

Джон Уэст, уже торжествовавший победу, снова струсил, когда его преподобие мистер Джоггинс публично обвинил судью в продажности и послал премьеру письмо, требуя, пока Уэст не сбежал, срочно назначить гласное расследование. За последние месяцы еженедельные «приятные воскресные вечера» в церкви Уэсли ничего приятного не приносили Джону Уэсту. Джоггинс пользовался ими как форумом для филиппик против него. Не довольствуясь этим, Джоггинс во всех пригородах устраивал собрания, на которых громил «рожденных дьяволом близнецов — пьянство и азарт» и требовал введения нового закона для борьбы с нелегальным букмекерством.

На обвинения Джоггинса судья ответил через печать, заключив свое заявление простодушным вопросом: «Неужели судья, который за деньги согласился вынести определенное решение, стал бы тратить два часа на разбирательство?»

После этого, где бы Джоггинс ни проповедовал — в церкви Уэсли или на собраниях в пригородах, оконные стекла всякий раз разлетались вдребезги. По ночам у него то и дело звонил телефон и какие-то незнакомые голоса настойчиво предупреждали его, что если он не прекратит свою агитацию, ему придется плохо.

Насмерть перепуганный Джоггинс выпросил себе полицейскую охрану и написал премьер-министру, что берет обратно свою жалобу на решение суда, однако настаивает на пересмотре закона об азартных играх.

Вот тогда-то Джон Уэст и устроил банкет, на котором объявил во всеуслышание, что остается в Австралии.

— Ну, уж эти такие тухлые, что сквозь скорлупу воняют, — сказал Дик Капуста, показывая Джону Уэсту бумажный пакет с яйцами. Дело происходило в бильярдной Столичного конноспортивного клуба, где, кроме Джона Уэста и Дика, собрались Барни Робинсон, Боров, Ренфри, Скуош Льюис, Долговязый Билл, Пэдди Вудмен и еще человек двенадцать.