Наталия Терентьева - Чистая речка Страница 54

– Как-то я про книги не подумала… – продолжала Анна Михайловна. – Действительно, ты же писала… Но сейчас в Интернете в принципе все есть… Андрей, что ты как замороженный? Скажи что-нибудь!

Он пожал плечами. Что он мог сказать? Мне кажется, ему очень не нравилось у нас. Да и кому здесь может понравиться? Если Анна Михайловна ставила целью показать своему сыну, как плохо в детском доме, она легко эту цель выполнила. Хотя Андрей ничего не увидел и не увидит – настоящего, что у нас бывает.

Не успела я это подумать, как входная дверь, у которой мы сидели, распахнулась. Ввалился Веселухин. Уставший, расхристанный, с кое-как намотанным шарфом, в грязных-грязных ботинках. Протопал мимо, а потом дернулся и резко остановился. Медленно повернулся на нас.

– Привет, Паша! – на всякий случай как можно приветливее сказала я.

Веселухин посмотрел на Анну Михайловну, на Андрея, на меня, потом снова на Андрея и на Анну Михайловну. Коротко выматерился от переизбытка эмоций и недостатка информации. Я решила ему помочь, пока он не продолжил.

– Паша, познакомься, это мой шеф, Анна Михайловна… А это ее…

– Знаю… – перебил Паша. – Все уже знают! Не было тебя! Где ты была? С ним? – он изо всех сил махнул рукой куда-то в сторону.

– Ой… – только и сказала я.

Кажется, я даже зря что-то начала говорить. От звука моего голоса Паша разъярился и стал наступать, ведя себя так, как будто кроме нас двоих здесь никого не было.

– Ты когда ушла? Я еще на обеде тебя искал!

– Паш, Паш… – Я встала и подошла к нему. – Успокойся, пожалуйста. У меня было рисование. А потом танцы.

– А-а-а! – закричал Паша. – Ну, я так и знал! Я же там был! А-а-а! Меня охранник, сволочь, сбил, говорит, никого в зале нет! Нет танцев! А ты там с ним была! Я свет видел! Видел! А шторы почему были закрыты?

– Паша… – Я быстро взяла его под руку, обернулась к Анне Михайловне и Андрею, сказав: «Извините», и отвела в сторону. Паша сопротивлялся, руку вырвал, но поплелся за мной. – Слушай, или ты сейчас немедленно прекратишь, или я…

– Что? – заорал Паша, громко смеясь. – Уедешь с ними? С этим? – Он мотнул головой в сторону Андрея. – Уезжай! Уже видели этого… – он нарочито громко произнес странное слово-мутант – бессмысленный, чудовищный бутерброд из мата и названия милого детского персонажа из старого мультфильма.

– Придурок… – негромко сказала я. – Сам придумал?

– Что? – захохотал Паша. – Я – придурок? А он – не придурок? – Он показал на Андрея.

– Паша, успокойся, что ты всех сейчас насобираешь… При чем тут Андрей?

– Ах, Андрей! Еще Андрей! Значит, этот … – Андрей? Да пошла ты..! – Паша, как положено, выматерил меня и ускакал по коридору, долбя кулаком по стенкам. Мой друг Веселухин – нелепый, жалкий и страшный одновременно.

Не успела я вернуться к Анне Михайловне, как он принесся обратно и выпалил:

– Она с тренером спит! – выпалил Паша, только грубее раз в сто.

Анна Михайловна как открыла рот, так с трудом его закрыла, а Андрей покраснел. Сам Паша был бурый от ярости, и, судя по тому, как он сучил руками, больше всего на свете ему сейчас хотелось драться.

– Что? – перевел он тяжелый взгляд на Андрея. – Думаешь, тебе обломится? На тебе! – Он показал неприличный жест, хлопнув себя по согнутой руке, но, видимо, не рассчитал, ударил слишком сильно, так, что что-то скрипнуло у него в кости.

Он сплюнул, попал на стенку, растер плевок ногой и ушел, больше всего сейчас напоминая волка из «Ну, погоди!», когда с ним случилось все плохое, что может случиться в мультфильме. В жизни после этого никто жив не остается.

Как удивительно. Ведь все происходит только в голове и в душе у Паши. Он даже не знает про поцелуй – иначе бы он его комментировал, если бы подсмотрел в окно. И не стал бы он спокойно смотреть, разбил бы окно – его раненую душу до конца бы разорвало. Нет, он просто все придумывает и от собственных фантазий и страхов взрывается. Ад внутри нас – я совсем недавно читала в одной книжке. Не дочитала ту книгу, не смогла. Но фразу запомнила.

Анна Михайловна покачала головой.

– Да, Руся, я не могла даже предположить по письмам… Что у тебя тут все так… Писала мне такие детские письма… И на фотографии – такой ребенок с грустными наивными глазами…

– Мам… – Андрей умоляюще посмотрел на мать.

– Сынок… – Анна Михайловна сдвинула пакеты, зачем-то разгладила их края и решительно встала. – Давай-ка мы с тобой поедем.

– Поедем? Куда?

– Домой, сынок.

– Прямо сейчас? Мам…

– Да. Руся, прости. Нам надо ехать. Я… я просто не готова. Я не могла себе представить. Не знаю, о чем с тобой говорить. Прости. Не думаю, что это все нужно Андрею видеть.

– Мам… – Андрей перегородил ей дорогу. – Ты же хотела, чтобы я увидел, как живут дети в детском доме. Вот, я увидел. Зачем иначе ты меня взяла с собой? Или я должен был поесть с ними, посмотреть на их кровати и уехать обратно?

– Сынок, ты все правильно говоришь… Поехали. Давай, Руся, гм… держись, – Анна Михайловна, крепко держа Андрея за руку, похлопала меня по плечу.

Тот попытался высвободиться.

– Мам, я никуда не поеду.

Анна Михайловна подняла брови.

– В смысле?

– Не поеду. Зачем мы столько сюда добирались? Да и не в этом дело… – Андрей растерялся, я видела, что он не знает, что сказать. – Мам…

– Андрей… На минутку можно тебя? – Анна Михайловна подтолкнула сына к выходу, обернулась ко мне. – Руся, мы сейчас.

Андрей тоже обернулся и посмотрел на меня. Я его не знаю совсем. И я его знаю, знала раньше, понимаю все, что он хотел тогда сказать, но промолчал. И что он совсем не так думает обо всем, как его мать, и что ему стыдно за ее реакцию, и что реакция понятна, и Анна Михайловна – очень хороший, добрый человек.

Я осталась за дверью. Вот это да. Спасибо, конечно, Паше. Но что уж такого она увидела? Разве этого не может быть в городе? Даже в самой Москве? Что, там нет любви и ревности? Нет хулиганства, нет мата? Нет таких, как Паша? Представить себе не могу, что еще месяц назад мне нравился Паша. Я думала, что он мне нравится. Сколько всего изменилось за это время!

За последний месяц я не раз вспоминала известное выражение: «Русская женщина не скажет “люблю”, скажет “жалею”». Что, значит, я нерусская? Мне безумно жалко Пашу, чем дальше, тем больше, я чувствую свою вину. Но я его совсем не люблю. Если раньше я еще сомневалась, то сейчас – точно нет. Мне не нравится в нем то, что раньше нравилось. Даже не нравится, как он молчит. Потому что я знаю теперь, о чем он молчит, что у него в голове, когда он так пристально и как будто спокойно смотрит на меня. Но мне его при этом жалко. И к любви моя жалость никакого отношения не имеет.

Я подождала минут пять. Мне показалось, или я услышала звук отъезжающей машины? Я выглянула во двор. Дядя Гриша, ковыляя и бормоча что-то, шел закрывать ворота.

– Откроешь, глядь, тут же закрывать… Ездиют, ездиют, сами не знають куда ездиют… Ночью, грит, лучша ехать. А чо ж лучша-то? Чо ж лучша? Сама не знаеть, чо хочеть…

– Они уехали, да, дядя Гриша? – на всякий случай спросила я, хотя все было ясно.

– Уехали, девка, уехали… Ну, начудила ты… Всех мужиков перебаламутила…

Дядя Гриша запер ворота и сел на бочку. Постучал рядом с собой.

– Сядай, поговорим.

– Я постою, дядя Гриша. Я запах дыма не переношу.

– Не переносить она! – Дядя Гриша закурил и глубоко-глубоко затянулся. – Вот откуда ты такая-то, а? Все переносють, все курють, она нет!

Я не стала спорить с дядей Гришей. Мне так тошно вдруг стало на душе, что, если бы я переносила дым, я бы тоже, наверно, закурила его козью ножку. Хотя это не выход. Тому, кто курит, ведь так же плохо. Это просто самообман.

– Чо рванула-то барыня? Не понравилоси ей здеся?

– Барыня? – невесело засмеялась я. – Анна Михайловна? Почему барыня?

– А кто ж она? Барыня и есть… Все мальчонку свово на короткой привязи держить… Соскочить, не удержить… Чо, и ему ты башку свярнула? Мать яво в машину аж силком запихивала, дак он всю шею вывярнул, уезжать не хотел…

Я молча пожала плечами.

– Что, слово како знашь, что они все так бесятся? А, девка?

И с дядей Гришей разговор у меня не заладился. Нет. Не хочу об этом говорить. Никакого слова я не знаю. Почему уехала Анна Михайловна, до конца понять не могу. Как она поедет ночью по нашей дороге – просто ужас, думать не хочется. Тут днем-то не проехать. Андрей… Лучше бы я его никогда не видела. Теперь я знаю, что он есть на свете. И что я его, может быть, никогда больше не увижу. У меня даже телефона его нет. Адрес есть! Почтовый! Очень смешно! И ВКонтакте, наверно, он есть. И я могла бы его найти, если у них фамилия одна. Правда, фамилия у Анны Михайловны простая – Сергеева. Представляю, сколько в Москве мальчиков с именем Сергеев Андрей… Но я сама искать его точно не буду.