Т. Корагессан Бойл - Восток есть Восток Страница 55

— Рут, проснитесь! К телефону. Она опомнилась.

— Да, да. Я проснулась. Скажите, что сейчас подойду.

Шаги удалились. Она нагнулась, пошарила в ворохе одежды на полу, разыскивая мохнатый купальный халат, и сигареты, и, может быть, что-нибудь на голову, — вдруг кто-то уже встал. Халат нашелся — она прихватила его из гостиничного номера в Лас-Вегасе, когда ехала сюда, на нем было густо-красное пятно слева на груди, это она перевернула стакан клюквенного сока, — и сигареты тоже вот они, но нет ни зажигалки, ни косынки. В зеркале на бюро мелькнуло отражение: запавшие глаза, чересчур крупный нос, углы рта оттягивает сетка панически ломаных линий… Рут выскочила из двери, прижимая к груди пачку сигарет, и уперлась взглядом прямо в большие цыганские очи Джейн Шайи. Джейн шла в ванную. На ней поверх белой кисейной рубашки было надето старинное шелковое кимоно, на ногах изящные розовые атласные туфельки на каблучках, без задников. А волосы, слегка всклокоченные после сна, более густые, курчавые и блестящие, чем вправе быть волосы простых смертных. Лицо, лишенное грима, было блистательно в своем совершенстве.

А Рут стояла в тайваньских шлепанцах по пятьдесят девять центов за пару, в украденном халате, который ей на шесть размеров велик и от грязи стоит колом. И это лицо, мелькнувшее в зеркале, ну просто лицо ходячего трупа! Заспанная, расхристанная, Рут вышла из комнаты, на уме у нее был только телефонный разговор, и тут навстречу — Джейн Шайи, ее главная врагиня, похожая на какую-нибудь киногероиню сороковых годов, которой подают завтрак в постель среди выгородки на студии «Метро-Голдвин-Майер».

Джейн приспустила веки. Взгляд настороженный, но спокойный. Два раза моргнула и обошла вокруг Рут, словно та — какое-то неодушевленное пустяковое препятствие на ее триумфальном пути: груда оставленных в коридоре чемоданов или кадка с пальмой, которую не задвинули на место после уборки, и, шурша шелками, плавно пошла дальше. Ах, сука! Ах, дрянь! Ни словечка, ни тебе извините-пропустите, ни доброго утра, здравствуй-до свидания, да хоть бы — сдохни на месте, и то бы лучше, чем вот так. Нахалка хладнокровная!

Рут осталась стоять как вкопанная, обессилев и вся окаменев от ненависти. Дождалась, пока за спиной защелкнулась дверь ванной, и только тогда двинулась дальше по коридору, с такой силой сжав челюсти, что, пока спустилась к телефон) под лестницей, у нее заныли все зубы.

— Сакс? — чуть ли не рявкнула в трубку. Он сразу ответил, будто совсем рядом. Взволнованный чем-то — все эта рыба его, конечно, — и настроение у нее, и без того не благодушное, еще больше испортилось.

— Рут, — возбужденно бормотал он, — слушай, я должен сказать тебе, пока еще никто не знает…

Она перебила его. Ему дела ни до чего нет, кроме своей рыбы. Ей вправду было больно, Льюис Турко вцепился в волосы, а Саксу ни до чего, кроме рыбы, нет дела.

— Он схватил меня за волосы, Сакс, и обозвал сукой, прямо при всех, лживой еврейской сучкой, тут же во дворе, и все слышали. — В трубке эхом отразился ее голос, дрожь негодования, лезвие злости, заостряющееся в обиду.

— Если он думает, что ему это сойдет, то он просто не в своем уме… Да я его засужу. Вот увидишь. Подам иск… Сакс! — блеяла она. — О Сакс, ты бы знал!..

На том конце провода молчание. Саксби растерялся. От неожиданности он всегда теряется.

— Не понял, кто, кто схватил тебя за волосы? — И тут его осенило: — Это что, тот японский малый? При побеге?

— При чем тут японский малый. Я про Турко говорю. Маленькое фашистское дрянцо, что таскается с Детлефом. Он вчера вечером взбесился и, представляешь, — у нее пресекся голос, — набросился на меня. И еще на Ирвина и на Сэнди. Ты бы видел синяки у Сэнди на груди! При тебе бы он меня не тронул, не посмел бы, а тут…

Она чувствовала, что сейчас расплачется.

— Рут, постой. Послушай меня.

Бесполезно. Саксби даже слушать не хочет. У него новости поважнее, чем то, что какой-то накачанный выродок избил его подругу: он нашел чудо-рыбу — вот это известие! Оно потрясет весь мир взрослых младенцев, готовых тратить жизнь на наблюдения за спариванием рыбок в аквариуме. Рут разозлилась.

— Нет, ты сам меня послушай. Эта сволочь на меня напала…

— Рут, тот японский малый здесь. Хиро. Хиро Танака. Он здесь.

Что он говорит? Рут подняла голову и заметила, как Оуэн метнулся за поворот коридора. Вся злость у нее моментально прошла.

— То есть как? Где?

— Здесь. В Окефеноки. Открываю багажник, а он там, свернулся как змея. В багажнике, представляешь?

Было еще совсем рано, у нее болела голова; она не сразу усвоила поступившую информацию. Саксби уехал, ищет свою рыбку-малютку на другом конце штата. Хиро удрал. Небо вверху, земля под ногами. Сила тяжести действует, есть еще магнитное притяжение, слабые воздействия. Прекрасно. Но Хиро у Саксби в багажнике? Хиро в Окефенокских болотах? Это чересчур. Просто шутка такая, острота, Саксби над ней смеется. Прямо сейчас, в эту самую минуту Эберкорн с шерифом и целая свора тявкающих собак и местные жители с ружьями прочесывают все колючие заросли и канализационные ямы на острове, а Хиро — беглец, беглый узник, большой мягкотелый ребенок с жалобными глазами и толстым животиком — находится за сто миль отсюда. В болотах. В знаменитых, не имеющих себе равных Окефенокских болотах. Бедный Хиро. Бедный Детлеф. Бедный Сакс. Да нет, не может этого быть, так в жизни не бывает.

— Это точно?

— Еще бы не точно!

— Ты его не… — Рут хотела спросить, не обидел ли его Саксби, не проявил ли свою вторую, грубую и жестокую, натуру; но раздумала и недоговорила. — Я спрашиваю, он объяснил что-нибудь или опять скрылся? Ты предложил ему помощь?

Саксби ответил взволнованно, одышливыми, короткими фразами:

— Там были Рой и я. А он в багажнике. Я не успел сообразить, а он уже сбежал.

— Сбежал?

После этого она выслушала его рассказ целиком. Саксби изложил ей подробно, как вчера загрузил машину, но не помнил точно, запер ли багажник, не до того — открывались такие перспективы, — а когда вырулили на узкую песчаную косу, с трех сторон вода, и Рой стал спускать лодку, а тут Хиро как выскочит из багажника, глаза безумные, и плюх в лодочную заводь. («Этот парень, когда ни попадается мне на глаза, всякий раз шлепается в какую-нибудь лужу».) Он побежал по воде к противоположному берегу, где начинаются топи.

— Он фанатик, — заключил Саксби. — Псих ненормальный. Если ему на Тьюпело не нравилось, теперь узнает, почем фунт лиха.

И тут Рут вдруг расхохоталась. Не смогла удержаться. Мимо, по пути на завтрак в «комнате молчания», прошла Лора Гробиан и сделала большие глаза — Рут заливалась смехом, давилась чуть не в истерике, слабея и едва удерживая трубку возле уха. Она представила себе эту картину: Саксби стоит растерянный, расставив крепкие ноги, свесив беспомощные ладони; Хиро, кривозубый и круглолицый, как большая луна, опять спасая жизнь, шлепает по воде, взбивая ряску, уходит все дальше и дальше в болота — из одного болота в другое. Нет, это уж слишком! Что-то из «Сердца тьмы» или из комических фильмов «Кистоунские полисмены». Да, вот именно: «Кистоунские полисмены в сердце тьмы». Такая умора, ну просто нет сил! План сработал, Хиро добился, чего хотел: вырвался с острова Тьюпело, воспользовавшись багажником машины, принадлежащей матери Сакса! Нет, немыслимо! Ну просто умереть со смеху!

— Ничего смешного, Рут, совершенно ничего смешного. — Саксби взбешен, голос сдавленный, с сипотцой. — Слушай, Рой уже вызвал полицию. Я звоню, чтобы предупредить тебя. После вчерашнего… Я хочу сказать, малый оказался у меня в багажнике — и думаешь, они поверят, что это не с моего ведома? И не с твоего?

Об этом она не подумала. Но все равно ситуация очень смешная.

— Ты же ни в чем не виноват, Сакс. Невиновного не повесят.

Она понимала, что раскается в этих словах, но ничего не могла с собой поделать: настроение у нее исправилось. Голова приятно закружилась. Весело!

— Черт возьми, Рут! Дело твое. Это ведь ты… — Он не договорил, смолк, иссяк. На линии пошли какие-то щелчки, треск. Солнце за окнами выглянуло из тумана, раскопав неглубокую могилу. — Сакс?

— Скажи мне правду, — потребовал он, — и никакой больше лапши на уши, ладно? Ты помогла ему сбежать или нет?;

Позднее, заснуть после этого телефонного разговора она уже не смогла, понимала, что теперь они снова за нее возьмутся: шериф, Детлеф и тот недомерок, мразь, ему-то она никогда больше слова не скажет, никогда! — позже она пошла пройтись до студии, взглянуть, что они там натворили. По пасмурной погоде немного посвежело, в мелком дождичке ощущалось первое придыхание осени, и от этого она почувствовала себя бодрее, однако, пока прошла второй поворот, вымокла вся до нитки. Еще до того, как показалась студия, стали заметны кое-какие следы вторжения: отпечатки сапог на мокрой земле, проломанный кустарник, а дальше, прямо на тропе — горстка стреляных гильз, красный пластик и блестящая медь. Рут нагнулась, подобрала парочку гильз, подержала в руке и с отвращением выбросила. Сделав последний поворот, она вышла к коттеджу.