Эдгар Вулгаков - Течение времени Страница 55

Пора было собираться в обратный путь.

– Алеша, мой мальчик, я к тебе за эти дни очень привыкла и представить себе не могу, что через день мы с тобой расстанемся. Мама будет добиваться разрешения на твое, возможно, продолжительное пребывание на лечении в Москве. Мы будем тебя лечить по другой методике, которая эффективна только при твоем активном содействии врачам. От тебя потребуются воля, терпение и мужество.

– Я, стиснув зубы, буду выполнять указания врачей, главное для меня – встать на ноги и пойти.

– Дорогой мой, тебе понадобится, по-видимому, перенести несколько операций, затем массаж и интенсивные физические упражнения, ежедневно, по много часов. Будь готов к этому.

– Всегда готов! Тетя Леночка, я вспомнил ответ пионеров на призыв «Будь готов!».

– Ты и это знаешь?

– И не только это. Знаю, что такое тоталитарное государство и что разница между коммунизмом и фашизмом лишь в демагогии. А еще знаю, что Генрих Белль написал: «Коммунизм – это фашизм бедных».

Поздно вечером, накануне отлета, Наташа, обняв Леночку, увлекла ее за собой на диван.

– Подходит к концу наша встреча, и я невольно обращаюсь к своему прошлому в России. Леночка, милая, я вижу, что мой мальчуган стал близок тебе, что ты видишь в нем родственника, не так ли?

– Не только родственника – я полюбила его. Теперь ревности к прошлому у меня нет. Сначала мне было очень тяжело, в первые дни, когда я узнала, что произошло между вами в райцентре. Но я видела, как мучается Алеша, и поняла, что ваша связь – мимолетная, что Алеша меня любит, что ничто не может нас разъединить. Я успокоилась. Алешин сын будет и моим сыном, Наташенька.

– Спасибо, – она обняла Леночку и заплакала, продолжая говорить сквозь слезы. – Сейчас, по прошествии стольких лет, я снова возвращаюсь к покаянию, как в первый день твоего прилета. Алеша был моей первой и последней любовью, первой и последней, мучительной и счастливой. Здесь, в Париже, у нас с Жаном спокойная любовь, начатая без страстей и продолжающаяся долгие годы. Я уважаю и люблю его, а он меня. Я знаю, он меня очень любит, боится потерять и потому настаивает на официальном оформлении наших отношений. Я тебе об этом говорила. Уже много лет два дня, проведенные с Алешей, я воспринимаю как историю из другой жизни, в древнейшие, поросшие мхом времена. Только мой мальчуган, мой дружочек, являет собой доказательство, что был Алеша, была Россия, что все, что произошло, – не сон.

Она замолчала, и Леночка поняла, что Наташа ушла в воспоминания, не закончив своего монолога-исповеди, когда один говорит, а другой слушает, приятно ему это слушать или нет. И Леночка замерла от страха, что сейчас, через минуту, узнает что-то новое о давно ушедшем прошлом, и это «старое новое» может снова превратить ее в комок нервов, как тогда. В те дни она не позволила Алеше каяться. Ей было бы невыносимо тяжело слушать, что между ними произошло. Она верила и без Алешиных объяснений, что история с Наташей была случайной, не так, как у нее с Алешей. Но почему-то учащенно забилось сердце, хотя только что она утверждала, что у нее нет ни капельки ревности к Наташе.

– Говорят, первая любовь не забывается, – тихо продолжила Наташа. – В наших отношениях была страсть, возбужденная мною и нашедшая краткий отклик в Алеше. И если была она единственной, скоротечной и без взаимности, как у меня, тоже не забывается, лишь прячется в самый дальний уголок сердца. Может вспыхнуть эта сердечная боль или так и останется в дремоте до последних дней жизни? Я об этом никогда не думала, но сейчас… Я не хочу встречаться с Алешей, боюсь, что для меня эта встреча может стать тяжелой, нарушит мое душевный покой. Мне здесь хорошо: я умиротворена, у меня есть мальчуган, есть Жан. Леночка, я счастливый, свободный человек: я говорю и пишу, то, что считаю нужным, я устраиваю свою личную жизнь, как хочу, и до этого никому нет дела – ни соседям, ни парткому, ни райкому, о которых здесь никто не слышал. Меня окружают внимательные, интересные, преуспевающие, увлеченные работой и жизнью люди. В работе отдаю предпочтение, в основном, мужчинам, вероятно, потому, что в делах они прагматики и логикой подавляют эмоции, с ними интереснее в общении. У большинства женщин не так – эмоции сплошь да рядом лежат в основе их поступков, с ними труднее. Но это не правило. С мужчинами проще, когда их держишь на дистанции, тогда с ними можно дружить, но не более. Я выстрадала свободу, получила ее здесь. Леночка, не будем будоражить прошедшую историю. Я оформляю документы только на сына, сама не поеду.

«Бедная моя Наташенька, – подумала Леночка, – она любила моего Алешеньку глубоко и искренне, а он ее не любил. Он лишь поддался порыву, мгновенному увлечению, так бывает. Ничего нового я не услышала, кроме одного – она любит его и сейчас и боится встречи с ним», а вслух сказала:

– Если ты чувствуешь, что опасно, как ты выразилась, будоражить прошлое, то твое решение правильное. Я должна тебе сказать, что я очень люблю моего Алешу и без него своей жизни не представляю, он мой и только мой. А мальчугана мы, то есть наша семья, окружим вниманием и заботой, не беспокойся.

В Шереметьево встречать Леночку поехали всем семейством, включая Зиту. Они расположились в креслах напротив табло «прилетов» и стали наблюдать, как информация об ожидаемых рейсах постепенно из нижней части табло перемещается в верхнюю. Высветилось сообщение, что самолет из Парижа совершил посадку.

«Точно по расписанию», – отметил про себя Алеша и обратился к дочке:

– Танюг, волнуешься, да? Я тоже. Всегда при встрече волнуешься ничуть не меньше, чем когда провожаешь. Мы не виделись десять дней с нашей мамой, десять дней, а кажется, что прошла вечность.

– Неужто всего-то десять дней? Уж ждала ее, ждала, насилу дождалась, – запричитала тетя Груша.

– Да, тетя Груша, целых десять дней. На такой срок я с мамой никогда еще не расставалась.

– А, соскучились? То-то! А что на это скажет Зита?, – и Алеша, обратившись к Зите, произнес: – Мама приехала, сейчас появится из этого прохода.

Зита и без того вела себя довольно нервно, а после Алешиных слов она встала на задние лапы, прижимаясь к Танюше, и стала неотрывно смотреть туда, куда ей указали. На задних лапках стоять было трудно, и чтобы отдохнуть, собака опускалась на все четыре лапы, но уже через минутку занимала прежнюю позицию, с каждым разом все сильнее опираясь на Танюшины ноги.

– Зитуля, бедняжка, иди на плечо, а то тебе ничего не видно, хоп! – и тут же с места Зита прыгнула вверх и оказалась у Танюши на руках. – Однако, мадмуазель, вы далеко не перышко. Ну ничего, ради такого торжественного момента потерпим.

Вдруг Зита, радостно залаяв, спрыгнула с рук и бросилась в противоположную сторону. И тут же совсем рядом услышали голос Леночки:

– Интересно, кого это вы встречаете, повернувшись ко мне спиной?

И сразу, одновременно, все вместе:

– Мамочка, дорогая, Леночка, откуда ты, мы все глаза проглядели!

– Тихо, ребята, тихо! Танюшка, до чего ты хороша, родная! Алешенька, милый, почему такой озабоченный, я уже здесь! Тетя Груша, любимая, выглядите отлично! Зитуля, тихо, тихо, хватит восторгов, сядь здесь, вот здесь! Ребята, я такая счастливая, я прилетела домой – к вам!

И уже совсем тихо:

– Я так скучала, как будто не видела вас вечность.

И объятья, и бесконечные поцелуи и радостные слезы… Потом пошли восторги по поводу красоты, изящества, прически, вообще «заграничного» облика Леночки. Наконец, тронулись вслед за носильщиком, толкавшим перед собой тележку, нагруженную багажом.

– Я вижу, ты крепко прибарахлилась, даже чемоданы поменяла, – заметил Алеша.

Танюша воскликнула:

– Мамуля, до чего тебе идет это пальто, правда-правда, очень! А ты мне туфельки купила?

А тетя Груша поинтересовалась разделочным ножом и молоточком для мяса.

– Да, да! Все заказы выполнила и перевыполнила. Я заработала своими лекциями и консультациями много больше, чем получила на командировку, и Наташа буквально завалила нас подарками. Если я отказывалась, то она умоляла, ее глаза увлажнялись, уверяла, что все это пустяки и так далее, и так далее. Вы знаете, какой упрямой она может быть.

И даже по дороге из аэропорта Танюша все восхищалась маминой прической:

– Мамуль, а у нас так в парикмахерской умеют?

– Не знаю, но думаю, что нет таких мастеров-художников. Это ведь искусство, дорогая, нужен талант и не каждый может стать маэстро.

– И еще, мамуль, почему ты оказалась позади нас?

– Это сюрприз Жана. В Орли, взяв мой билет якобы для проверки, он доплатил за первый класс, а пассажирам первого класса багаж подают быстрее.

Дома, разбирая багаж, Танюша заметила, что не видит старого маминого пальто.

– Его оставили в магазине, где Наташа долго и придирчиво выбирала мне пальто в подарок. А то пальто пойдет клошарам.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! А я давно на него имела виды. Счастливый клошар, если будет носить такое пальто.