Илья Штемлер - Завод Страница 55

Вдали блеснула и сразу погасла яркая звезда — фонарь электрички.

— Вот, Кирилл… Помните Остапа Бендера — граф Монте-Кристо из него не вышел. Из меня тоже. Ни мореплаватель, ни плотник. И, судя по всему, уже не выйдет. Да и кто мог получиться? Бегал за двумя зайцами. Из меня даже тотошник приличный не получился. Правда, на это были иные причины. Оно не хотело мириться, — Иван Николаевич похлопал ладонью по левой стороне груди. — Знаете, Кирилл, вот говорят: «Жизнь однообразна». Нет. Если ты занимаешься единственным необходимым тебе делом, нет. Однообразна она тогда, когда человек растерян. Радость в однозначности, в том, что ты нашел свою главную линию… Я боялся за вас, дружок. Искушения. Мишура. Соблазны… Мне хотелось, чтобы вы не повторяли моих ошибок. Я вошел в вашу жизнь со стороны. Чужим человеком. Чужеродным. И кто знает, как бы сложилась ваша судьба, если б мы не встретились? Кто я? Старый неудачник! А вот охватывает иной раз душу теплота и жажда добра. И нет в душе злости никакой. Оттого, что бывают мгновения, когда человек мудреет, как бы отстраняется от окружающего… Со стороны кажется — ну что общего между ними? Старик-неудачник, сомнительного образа жизни и — молодой человек, заводской парень. Что? Ну его к бесу совсем, старика. Лишний. Глаза мозолит… Но это только с поверхности так. А вглядеться — связь! Да еще какая связь… В молодости я очень был похож на вас, Кирилл. И внешне, и внутренне, как говорится. Только вот не встретился мне умудренный жизнью неудачник. А жаль… Люди ведь учатся не на добре. Добро проходит незаметно. Оно естественно, оно в природе. Ибо если в основе развития человека лежало зло, то давно бы все полетело в тартарары… Поэтому зло западает в память глубже, — Иван Николаевич продел верхнюю пуговицу в петлю, выпрямился. — Вот. Буду фельдшером на конном заводе…

— Так что же случилось между вами и братом?

— Кирюша! Разве объяснишь? Если вы ничего не поняли из моих рассуждений, то ничего не объяснишь. Бывают ситуации, когда нет четкости в отношениях. Да и к чему они? Важны результаты… Только беспомощный человек ищет четкость да ясность. Беспомощный человек думает так: ладно, жизнь у неудачника-старика сложна, согласен. Но я, по крайней мере, должен знать, в чем ее сложность. И тем самым он упрощает жизнь… Если б я знал, в чем ее сложность, я б, пожалуй, многого мог избежать…

Электричка притормозила у платформы.

Старик подхватил чемодан и протянул руку. Кирилл подался вперед и поцеловал старика в холодную колючую щеку.

— Пока, Иван Николаевич. Может, свидимся?

Старик растерянно замешкался…

— Слушайте, если вы хотите переночевать на даче, ключ в почтовом ящике.

Он в последнюю секунду вскочил в вагон. Дверь зашипела со змеиной стремительностью, столкнув в середине обе свои половинки. Вагон вздрогнул и заскользил вдоль платформы.

Глава пятая

Греков терпеливо ждал, пока секретарша рассмотрит себя в зеркало, подведет губы, разгладит пальцами брови. Она вела себя так, словно была одна в приемной.

Он чувствовал, как в нем закипает раздражение, а ведь, прежде чем нажать кнопку лифта, дал себе словно не нервничать.

— Ба, некто Греков? Здорово, друг!

Греков увидел Шатунова, одного из референтов министра, и обрадовался. Шатунов был отличным малым. Балагур, весельчак. И головастый к тому же.

— К Леониду Платонычу? Верочка, такого человека заставляете ждать. Ай-яй-яй! Она у нас новенькая, так что извини, брат.

Секретарша благосклонно улыбнулась Шатунову.

— «Сам» занят. Готовится к коллегии. Я предупредила товарища. — И она улыбнулась Грекову, будто впервые его увидела. — Кстати, вам звонила женщина, оставила номер телефона. Она прибыла в командировку. — Секретарша протянула Грекову листок.

Греков принял листок и вышел в коридор, где, как он заметил, на стене висел телефон. Зажав между коленями портфель, Греков набрал номер. Никто не отвечал. Он был уверен, что звонит в гостиницу. Вероятно, Татьяна вышла позавтракать и сейчас вернется. В том, что на помощь ему пошлют Татьяну, Греков не сомневался. У Глизаровой нездорова мать да еще ребенок. Он так и рассчитывал, что пошлют Татьяну.

Греков повесил трубку и произнес, увидев вышедшего в коридор Шатунова:

— Проторчал столько времени в приемной и только узнал, что ждут моего звонка.

— Чепуха, Геннадий. Береги нервы. Чиновник Верочка молодой. Не понимает, что равнодушие выгодней скрывать под маской участия и заботы. Рубит сплеча.

— Ты, Олег, все такой же циник. — У Грекова поднялось настроение.

— Нет, Геннадий. Я ведь тоже чиновник. И психологию этой категории людей прекрасно изучил. Ты с периферии и всему удивляешься. А мы пообтерлись. Ко всему есть ключик.

— Какой же ключик к вашей секретарше? — снисходительно спросил Греков. — Обыкновенная бюрократка.

— Ошибаешься. У тебя на заводе сейчас работает комиссия народного контроля? Правильно? Она мне об этом шепнула. И я сделал некоторое обобщение.

— Какое же, интересно? — Греков рассердился на себя за то, что не сумел сдержать дрожь в голосе.

— Верочка решила, что комиссия на твоем заводе неспроста. И до поры до времени тебя надо подержать на расстоянии. Пока не прояснится. Это первое. Во-вторых, есть слух, что нашему Платонычу дадут по шапке. Секретарша это чувствует. Еще никто ничего не знает, а она сделала для себя выводы, хотя то, что я, человек, которого пока не снимают, с тобой обнялся, ее немного сбило с толку. Вдруг она промахнется? Вот тут она и снизошла до улыбки. Иные секретарши, как звездочеты, могут предвосхитить твою судьбу, поэтому не жалей шоколада и цветов. И сходим-ка мы с тобой в буфет. В служебном рвении ты, наверно, не успел поесть. Вы, провинциалы, народ неискушенный, обобщать не желаете.

Шатунову нравилось играть роль покровителя-мудреца. Он был рад, что Греков его слушает. Перед коллегами особенно не порисуешься, им самим палец в рот не клади. А когда приезжают с заводов, тут есть с кем ублажить душу. Впрочем, Шатунов был не так уж прост. Греков понял, что с ним надо держаться осторожно, не отпугнуть излишней напористостью. Ее можно истолковать как легкомыслие, и Шатунова это насторожит.

Он спустились в столовую. Никелированный штакетник отделял длинную стойку, за которой орудовало несколько подавальщиц в белых халатах и шапочках. Народу было мало. Обед наступит через два часа. А пока дежурные блюда — котлеты, кофе, пирожки.

— Недорого у вас, — одобрил Греков, расплачиваясь.

— Для себя ведь. — Шатунов тоже отсчитал мелочь и спросил — Как тебя угораздило сорваться в конце года?

— С программой вроде все утряслось. Если и возникнут помехи, то пустяковые, «повечеряют» раза два. Пусть и Смердов понюхает авральные ночки.

— Учишь, значит?

— Напоминаю. Кроме того, перед Новым годом легче добиться аудиенции. Начальство в Москве, командировочных меньше. Да и мой союзник Тищенко в январе уходит в отпуск.

Какой Тищенко? Экономист-кибернетик?

— Он самый.

Шатунов наклонился и осмотрел котлету.

— Как ты думаешь, в какой части больше мяса?

— Так ведь недорого. И для себя! — Греков засмеялся. — Послушай, как бы попасть на коллегию?

— Экий ты быстрый! К коллегии надо готовиться. Можно, конечно, попробовать включить тебя на второе января. Впрочем, ты ведь домой вернешься.

— Почему же? Могу и остаться.

— На Новый год?

— А что? Встречу в Москве. — Мысль эта пришла Грекову неожиданно. Он был убежден, что и Татьяна останется. Все наконец должно решиться. — Сегодня двадцать восьмое. Нет смысла уезжать.

— Как знаешь. Праздник вроде семейный, — задумчиво проговорил Шатунов. — Тогда я постараюсь включить твое сообщение на второе января. Конечно, если дело того стоит. С чем же ты пожаловал?

Греков стал рассказывать. Шатунов изредка качал головой в знак того, что слушает внимательно. Несколько раз он молча указывал на стынущую перед Грековым котлету, а когда допил кофе, украдкой закурил, пряча сигарету под стол. Дым он выпустил в пустой стакан и быстро его перевернул.

— Наловчились! — Грекова позабавил этот фокус.

— Борьба за существование. Ну, ну? Значит, Тищенко твой союзник. Не тебя первого пытается совратить старик. Но надо отметить, что у него привлекательные идеи. Кроме того, они сейчас в русле, как говорится. Ситуация изменилась в вашу пользу. Но лишь частично.

— То есть?

— Классиков забываешь. Когда идеи становятся материальной силой? Когда овладевают массами. То-то. А чтобы донести идеи до масс ты должен попасть на прием… Кстати, почему ты второй день топчешься в приемной, это для меня загадка. Ты авторитетный специалист, главный инженер пусть небольшого, но серьезного завода. Надеюсь, ты понимаешь, что дело не в секретарше?